Люди на болоте. Дыхание грозы

прикинулся только для того, чтобы замаскироваться под нашего, советского

человека! Чтобы устроить в наш советский институт своего поповского сынка!

Более того, Апенька - это факт, проверенный факт! - дал указание этому

попу, чтоб тот вел агитацию против религии. И взял с него слово, что он

будет агитировать! Это не выдумка!

Факт!.. В тот же самый день Апенька взял под свою защиту еще одного

обиженного советской властью - сынка кровожадного кулака из деревни

Курени, Глушака Степана!

Этот кулацкий выкормыш устроил Апеньке спектакль, будто отцов кулацкий

хлеб дерет ему горло и он бросил отца! И он просит, чтоб его приняли в

советскую семью, в коммуну!

И Апенька поверил кулацкому сынку, поверил! И помог втереться в коммуну!

В зале то там, то здесь шумели, вырывались возгласы:

возмущались речью Галенчика, радовались ей. Апейка не удивлялся, просто

отмечал про себя: были и такие, что радовались. Но большинство, видел он,

молчали; ожидали, что будет дальше. Было и в самих примерах, и в том, как

говорил Галенчик, что-то такое, что заставляло людей слушать, молчать,

ждать. Руки Апейки дрожали, тяжелое, горячечное все туманило голову,

нетерпеливо подымало с табуретки.

"Пусть говорит, пусть выкладывает все!.. - как бы приказывал он себе. -

Спокойнее, спокойнее слушай! Держись с достоинством: люди смотрят на тебя!

Пусть видят, ты знаешь: правда за тобой! Надо слушать все, запоминать!

Чтоб не пропустить потом чего-нибудь, отвечая!.."

- Что это такое? Как это назвать? - вонзался в Апейку голос Галенчика.

- Есть люди, которые называют это "добротою". - Голос был полон иронии. -

Вы, товарищ Кудрявец, называете это добротою, а большевики, настоящие

большевики, называют это иначе. Настоящие большевики называют это -

потаканьем классово чуждому врагу. Спайкой с классово чуждым врагом! По

настоящему большевистскому определению - это не что иное, как искривление

классовой линии большевистской партии! По большевистскому определению -

это не что иное, как правый уклон. Вот что это такое, если смотреть точно

и прямо... Правый уклон, с которым большевистская партия под руководством

товарища Сталина вела и будет вести беспощадную борьбу! - Галенчик едва не

сорвал голос, но заставил замереть весь зал. Он кипел гневом, в нем

чувствовалась большая сила.

Апейка вдруг встревожился: "А что, если и Белый или Березовский так же

думают?! Если они поддадутся натиску этого?.." - он хотел найти слово, как

назвать Галенчика, но не нашел. Почувствовал вдруг во всем теле противную

елабость. "Спокойней, спокойней надо!" - напомнил себе. Но спокойствия не

было...

- В чем причина всего? - продолжал тише, хрипловато, но с прежним

упорством Галенчик. - Почему Апенька такой "добрый", или, по вашему

определению, такой заботливый о наших прямых врагах? Искать долго не надо.

Только слепые могут не видеть ее! Здесь не случайно и в материалах

комиссии, и в выступлениях касались некоторых родственников Апеньки, в

частности личности его брата, Апеньки Савастея! Нравится или не нравится

некоторым, мы не можем закрыть глаза на то, что сам Апенька, по существу,

сам состоит в родственной связи с классово чуждыми элементами!

Он связан с ними одной цепью, поэтому он и защищает их, сплошь и рядом

служит им! Служит и тайно и открыто!..

Яблоко падает не только близко от яблони, но близко и от другого

яблока. Они лежат рядом! Вот и вся причина Апенькиной доброты! И если

здесь, в материале, который поступил в комиссию, спрашивают, может ли

такой человек занимать ответственный советский пост, то я на это могу

заявить: не может! - Галенчик перекричал шум в зале, еще тверже заявил: -

Не может!.. Я считаю, что комиссия должна так же серьезно взвесить все

данные и сделать свои серьезные выводы о том, достоин ли такой человек

быть в большевистской партии. В партии, которая в обстановке беспощадной

классовой борьбы должна быть спаянной, как один человек, и

непоколебимой!.. Я лично считаю, что Апеньку в такой ответственный момент

оставлять в партии преступление! И, - заявил он сквозь шум и крики, -

голосовать буду против!

У Апейки гремело в висках. Теперь, когда необходима была ясность в

мыслях, он почувствовал, что голова еще больше налилась тем горячим,

тяжелым, что обволокло, спутало мысли. Только гремит в висках. Да все

тяжелее давит - невероятное, невозможное: "Неужели, неужели может быть?"

Мысль обрывалась незавершенной, но он чувствовал смысл ее всем существом:

неужели могут - вычистить? Все вдруг утратило реальность, казалось

непонятным, непостижимым.

"Спокойней, спокойней надо!.." - вспомнил он, но успокоение не

приходило. Сквозь горячую мглу слышал говор в зале, видел, как вскочил

кто-то. Удивленно, громко закричал:

- Люди, что же это он плел тут! Все ж это... брехня все это! - Из-за

стола - Белый, видимо, - послышался звон карандаша о графин. - Какое ж тут

искривление линии!..

Поп приходил, кулацкий сын! Офицер! Так к нему ж все приходят! Все к

нему идут! Я пять раз была! Почему он не упомянул!.. Какое же тут

искривление! По-моему, советская власть такая и должна быть! Как Иван

Анисимович!.. Выгнать из партии!.. Вы слышали! Да ему спасибо надо

сказать! Сказать, чтоб в партии все были, как он!

Женщине зааплодировали. Кто-то крикнул: "Правильно!

Молодец!" - и на Апейку нахлынула неожиданная волна растроганности.

Несколько человек тянули руки, просили слова; недалеко от сцены с

поднятой рукой стоял Гайлис, ждал разрешения, но Белый стучал по графину,

пока не стихло.

- Товарищи, комиссия обсудит товарища Апейку всесторонне и объективно,

- мирно заговорил он. - Решение наше будет справедливое. Я прошу вести

себя дисциплинированно и выдержанно, чтоб комиссия могла работать

успешно...

Слово имеет товарищ Березовский, член комиссии.

Встав, Березовский по-прежнему горбился, тяжелая голова выдавалась

вперед. В стол упирались сильные, короткие руки. Глаза смотрели

исподлобья, и со стороны казалось, что они недобрые, злые, и сам он

казался хмурым, жестким.

- Я хочу обратить внимание тут на некоторые моменты, - произнес он

тяжело, глухо, - с которыми я не согласен. Андрей Алексеевич осветил все

так, будто Апейка связан с вражескими элементами и состоит в родстве с

ними.

Он говорил о брате Савастее. И не сказал, что у Апейки есть еще брат и

три сестры. И что они - бедняки или маломощные середняки. И не отметил,

что родители Апейки опять же самой что ни на есть пролетарской крови. Это

он упустил.

Во-вторых, ты, Алексеевич, упустил, что за офицера Апейка

ходатайствовал не сам, а потому, что к нему приходили дети из школы. Вот

как. Послушай, потом скажешь! - не дал он перебить себя Галенчику. - И я

попутно хочу сказать - еще раз, что офицеры тоже разные были. Я тебе

рассказывал уже про штабс-капитана Коробкова, который еще при царском

режиме агитировал нас за большевиков. И пошел под суд за это. Или возьми

Тухачевского - опять же офицер, да еще и из дворян. А Ленин не побоялся

назначить его командующим. Постой, послушай, я ж тебя не перебивал!..

А тут же этот Горошка кто? Не то что не дворянин, а и крестьянин; отец

его - не из зажиточных. Середняк. Выучил его, выбиваясь из сил. В люди

хотел вывести. Выучил, сделал учителем. За это Горошке и нацепили золотые

погоны. Вот какой это офицер! Опять же люди, как ты слышал, говорили:

против советской власти ничего не делал. За советскую власть говорил!..