Грозное лето

И Мария крикнула Надежде:

— Наденька, иди на помощь. Господин Королев предложил поставить мне компресс, а туфельку надеть никак не может. Так что помогай, не то придется мне ночевать в степи.

Надежда укоризненно переглянулась с Бугровым, а Марии ответила деланно строго:

— Позовешь меня, когда помещик Королев предложит тебе руку и сердце. Я выслушаю его дыхание и пульс и тогда скажу, как надлежит моим пациенткам поступать в подобном случае. А пока учись делать компрессы, пригодится на случай войны.

Мария разочарованно произнесла:

— Ни за что не хотела бы стать медичкой по профессии.

Королев все же натянул несчастную туфельку на ее ногу и тогда только ответил:

— Им все едино, что собаке ногу отхватить, что по человеческой душе скальпелем резануть. Одним словом, эскулапы… Ну, попробуем встать, больная. Смелее, смелее, — поднял он Марию на ноги. — Вот так. Пока свадьба сбудется — все забудется, — и приказал кучерам: — А ну, добры молодцы, живо сюда все! Пикник будем устраивать!

Орлов продолжал удивляться: «Ну и ну, расходился увалень помещик, любопытно, что будет дальше? Надежда вон все время что-то говорит Бугрову такое, что он уж смолк, нахмурился и перестал собирать цветы, а те, что собрал, держал в руке, не отдавал Надежде и конечно же предназначал для Марии».

И не слышал, как Бугров грубовато спросил у Надежды:

— Надя, почему вы вышли за Александра? Ведь вы не любите его. И не станете любить, если он будет умолять вас о том на коленях.

Надежда усмехнулась и ответила:

— Во-первых, он никогда не станет передо мной на колени; во-вторых, я никогда не задумывалась над тем, любила ли и люблю ли его; в-третьих, я вышла за него потому, что хотела вообще выйти замуж. Подвернись вы под руку — вышла бы и за вас.

— Я не сделал бы вам предложения, — бесцеремонно заметил Бугров.

— Но я могла сделать его сама, — ничуть не обидевшись, сказала Надежда.

— Иными словами, женили бы меня на себе, как Александра?

— Полагайте, что так.

— Но я и Александр, как говорят одесситы, — две больших разницы.

Я скрутил бы вас в бараний рог, и кончилась бы ваша «эмансипация», о коей вы, курсистки, так печетесь.

— А вы грубиян, поручик Бугров, — сухо сказала Надежда, но не обидчиво, а так, от нечего делать, и вдруг ошарашила его дерзостью необыкновенной: — А вот захочу — и стану вашей супругой, — и побежала вниз по склону балки, а там встретила Верочку с Алексеем и кинулась им в объятия, словно переполненная счастьем доверху.

Бугров сдержанно рассмеялся и послал ей вслед:

— Черта с два, Наденька, я попадусь на ваш крючок! — но потом подумал и сказал неуверенно: — А что? И попадешься, и оглянуться не успеешь, как окрутит, подобно тому как окрутила Александра. Любопытно, как он уживается с ней? — спросил он, посмотрев в сторону Орлова и сидевшей уже возле него Марии, и, пожав плечами, медленно поплелся по косогору балки, опустив цветы, опустив голову.

Нет, не о Надежде он думал, а о Марии. Одно предложение он уже делал ей, но безуспешно. Сделать новое? Сегодня же. Сейчас. Прямо в этой степи, среди этих чудо-цветков лазоревых, чтобы запомнились на всю жизнь. «Держу пари, что Александр именно для этого и пригласил нас обоих в эти края, зная о моем романе. Впрочем, все это — гимназические фантазии, поручик Бугров», — решил он.

А потом был пикник: тут же, возле байбачьего курганчика, на солнцепеке, среди лазоревых цветков, под синим небом, и все было хорошо, — пили шампанское, болтали о разных разностях, смеялись звонко и без стеснения, а Верочка продолжала резвиться, как девочка, — очаровательная, звонкая, как колокольчик, и все время спрашивала у Марии, понравилась ли ей степь, цветы, воздух и вообще — все донское, и грозилась:

— Имейте в виду, на будущий год я сама приеду за вами в Петербург и вытащу вас из института на наши раздолья. Но, — тут же многозначительно добавляла: — но может статься и так, что я попрошу братца Александра или поручика Бугрова сделать это за меня.

Мария улыбалась, мелкие зубы ее ослепительно сверкали на весеннем солнце, щеки пылали легким загаром, успевшим пометить их нежно и сдержанно, и отвечала совершенно серьезно:

— Да приеду я сама, Верочка, милая, не утруждайте себя и брата.

И ничего не говорила о Бугрове, словно его и не было здесь.

И тогда Орлов, улучив минуту, когда разъезжались, почти официально спросил у нее:

— Баронесса, почему вы так бессердечно относитесь к поручику Бугрову? Ведь он любит вас. До сих пор любит, я хочу сказать, хотя вы и отвергли его.

Мария посмотрела на него долгим, изучающим взглядом и негромко ответила:

— Александр, милый, я давно-давно просила вас: не называйте меня «баронессой». И не прочьте мне в супруги поручика Бугрова. Он — красив, с характером, но…

— Он скоро будет штабс-капитаном…

— Дай бог… Но я не могу принять его предложения — вы это можете понять? — спросила Мария сразу упавшим голосом и так посмотрела на него, что Орлов ясно увидел в глазах ее страдание, а потом добавила: — И я еще учусь, и, право, мне рановато думать о супружестве. Даже… Даже если бы предложение сделали вы. Впрочем, Надежда уже окрутила вас и превратила, извините…

— Договаривайте.

— …в безответное существо, которым она помыкает, как ей заблагорассудится. Словом, «эмансипировалась» от вас полностью.

— Вы ошибаетесь. Я всего только смотрю сквозь пальцы на ее капризы и причуды и все более удивляюсь, почему я стал ее супругом. Она никого не любила и не полюбит всерьез, потому что ставит свое самолюбие превыше всего. Она не создана быть семьянинкой. Мужем в семье быть может. Женой — нет.

Мария чмокнула его в щеку и пошла к фаэтону, слегка прихрамывая, и нарочито весело крикнула Королеву:

— Господин лекарский помощник, а почему вы не помогаете своей пациентке сесть в фаэтон?

Орлов щупал щеку, и смотрел на ладонь, как будто, там остался след ее поцелуя, и не знал, что это значило и как ему следует вести себя.

А Королев отошел от лошадей, взял Марию на руки и понес к своему фаэтону — неторопливо, молча, как поклажу, будто работу делал, а когда усадил, сел на козлы, гикнул: «Пошел!» — и покатил ее, как ветер, не выбирая дороги, по суслиным норкам и байбачьим курганчикам.

Все раскрыли глаза от удивления, а более всех — Надежда.

— Вот вам и увалень. Каков? — воскликнула она и насмешливо сказала Орлову: — И тебя поздравляю. Баронесса одерживает успехи сразу на двух театрах: тебя поцеловала, а помещику вскружила голову. Прыткая!

А Бугров спросил у Орлова:

— Как ты полагаешь, не вызвать ли мне его?

Орлов усмехнулся и успокоил его:

— Николай, коннозаводчик самую красивую женщину променяет на любовь к лошадям. — А Надежде недовольно бросил: — А ты не выдумывай бог знает что.

И действительно спустя немного времени Королев вернулся на прежнее место и с великой гордыней сказал Марии:

— Теперь вы знаете ход моих лошадок. Чудо-коньки!

— Чудо, чудо, господин Королев, — подтвердила Мария, сгорая от неловкости, и поспешила убраться с фаэтона и присоединиться ко всем.

И Бугров поспешил с извинениями:

— Извините, господин Королев, я уже готов был вызвать вас.

— Меня? — удивился Королев. — Никогда не подумал бы, что вы — бретер, поручик. Но смею вас уверить… — И, выхватив из внутреннего кармана револьвер, шарахнул по ястребу, камнем падавшему на какого-то зазевавшегося суслика.

Ястреб на миг остановился и повис в воздухе, как бы не понимая, почему с него сыплются перья, и упал невдалеке, а перья поотстали и Рассыпались по сторонам — серые, пушистые.

Бугров взял у Королева револьвер, поискал взглядом в небе, что там было подходящее, и, увидев стаю щурков — губителей пчел, прицелился и выстрелил.

И к ногам его упал золотисто-зеленый красавец щур.

Мария закрыла лицо руками и страдальчески произнесла:

— Боже, какие все жестокие…

— Идиоты, — вспылил Орлов и пошел на верх балки по тропе, где не было цветов.