Собрание сочинений. Том 4. Повести

В 1975 году по повести был поставлен режиссером Г. Арановым фильм. Авторский сценарий к фильму получил премию VIII Всесоюзного кинофорума. Пьеса по мотивам повести шла в десятках театров страны.

Впервые — в журнале «Новый мир», 1974, № 9.

«Ночь после выпуска» — повесть-диспут, произведение предельной социальной заостренности. В центре нравственного поиска, который ведет автор, вновь оказывается личность, ее формирование и становление, исследование сложных связей человека и общества. «Наверное, нет такого человека на земле, который бы не пережил в жизни духовной революции. И чаще всего она происходит в пору отрочества», — говорит В. Тендряков. Именно о такой духовной революции написана повесть «Ночь после выпуска».

Свою гражданскую позицию В. Тендряков формулирует предельно четко: «Обучать нравственности — это по сути обучать умению жить… Более емкого хранилища нравственного опыта, чем художественная литература, мне думается, у людей пока нет». (Заметки писателя. — «Правда», 1976, 12 октября.) Спустя много лет, на выступлении в Пединституте им. В. И. Ленина он вновь говорит о назначении литературы, о том, в чем видит основной долг писателя:

«Литературу считаю средством воспитания. Тот писатель, который не ставит перед собой задачу воспитания, ограничивается развлекательностью, желанием просто-напросто убить время читателя, напоминает шофера, который перевозит на своем многотонном грузовике связку бубликов. Литература способна „везти“ на себе куда больший общественный груз. Писатель должен участвовать в самой важной области созидания — в создании духовного мира человека! Когда обращаешься к этой теме, невозможно пройти мимо воспитания подростков и тех, кому они поручены, — родителей и педагогов» (1982).

Появление такой повести в творчестве В. Тендрякова закономерно. Интерес к вопросам педагогики стойкий, не ослабевавший на протяжении двух десятилетий.

Непосредственным толчком к созданию «Ночи после выпуска» явился рассказ о реальной ссоре выпускников, решившихся при окончании вуза на откровенный, нелицеприятный разговор друг о друге. По мнению автора, убедительней было перенести действие повести из вуза в школу. «„Ночь после выпуска“ для меня началась с выступления Юльки-отличницы, которая на. пороге самостоятельной жизни вдруг осознала свою неподготовленность к ней. О дальнейшем я пока ничего не знал. Началось нащупывание, пожалуй, так бывает чаще всего. Вот, например, Юлька. Сразу представилось: не очень контактна с классом, самостоятельный характер, иначе бы не выступила. Сразу после Юльки появился Генка, наверное, по контрасту. Первоначально мне казалось, что это будет чрезвычайно интеллигентный парень.

Но таким, как я его запрограммировал, он у меня не получился. Вместо него вдруг вылез Игорь Проухов — человек совершенно иного характера. Существует какая-то логика, в которой ты сам совершенно не волен: просто чувствуешь, писать надо так, а не иначе… Обычно образ героя складывается у меня сразу. Другое дело — отношения между героями. В „Ночи после выпуска“ почти все сюжетные линии сложились уже в первом варианте, а разница не только между ним и пятым, но даже между ним и вторым вариантом очень большая». («Лит. учеба», 1979, № 3.)

Итак, повесть до выхода в свет имела пять редакций, каждая из которых существенно отличалась от предыдущей. Уточнялся каждый образ, а главное, взаимоотношения между ними. Обелиск, который возник в рукописи, в третьем варианте сначала просто как фон, как часть пейзажа, в окончательной редакции вырос до символа, несущего на себе смысловую нагрузку преемственности поколений.

Интерпретация критики была взаимоисключающей: «„Ночь после выпуска“ — публицистическая статья, разыгранная в лицах». (Золотусский И. «Час выбора». М., 1976.) «Не повесть, а испытательный стенд» (Стрелкова И. «Лит. обозр.», 1975, № 1). «Повесть написана по схемам 20-тилетней давности» (Анненский Л. Там же). «Мусор. Грязь. Были же герои повести когда-то пионерами? Может, даже они комсомольцы?» (Шамота Н. «Читатель и литературный процесс». — «Знамя», 1976, № 8.)

Критик А. Бочаров, напротив, относит повесть к литературе «нравственного поиска» («Дружба народов», 1975, № 2). Доктор философских наук В. Шубкин считает, что «автор ведет глубинное исследование человеческих характеров», которое вряд ли можно вести, «не обострив ситуацию до крайности» («Лит. обозр.», «Аттестат зрелости», 1976, № 5). Б. Панкин в журнале «Детская литература» заканчивает свой критический разбор словами: «У меня двое детей… Я хотел бы, чтоб они прочли „Ночь после выпуска“ в качестве первой помощи» (1975, № 8).

Примеров таких диаметрально противоположных мнений можно привести много. В чем причина таких противоречивых суждений даже у профессионалов? Многие критики постоянно подчеркивают, что В. Тендряков — писатель трудный. Каждая созданная им вещь «носит печать истовой напряженности чувства и мысли, знак полной отдачи своему делу» (Томашевский Ю. «Сегодня и вчера». «Молодая гвардия», 1977). Такой же отдачи, напряженного поиска, своеобразной совместной работы, требует он и от читателя. Директор Павлышской школы им. В. Сухомлинского — Н. Кодан говорит: «У меня такое впечатление, что я прочитал два раза не одну повесть, а две совершенно разные… Автор намеренно вызывает „огонь на себя“… Максимализм героев не страшен, повышенная требовательность к себе не убьет. Молодость без максимализма — не молодость» («По требованию жизни». — «Лит газ.», 1977, 20 ноября).

Прочтение повести не по законам, которые исповедует автор приводит к резко противоречивым суждениям. Критики часто тенденциозно толкуют произведения Тендрякова, попадаясь на «любезно предложенный автором крючок упрощенного смысла» (Эльяшевич Ар. «Горизонтали и вертикали». Л., «Сов. пис.», 1984).

«Не знаю ни одного современного советского писателя, — говорит Ар. Эльяшевич (там же) — чьи книги подвергались бы такому частому и такому пристрастному обсуждению».

Читательская почта по повести «Ночь после выпуска» была такой обширной у писателя и в редакциях газет и журналов, что такие журналы, как «Литературное обозрение» (1975, № 1) опубликовало стенограмму «круглого стола» с участием директоров школ, учителей, библиотекарей, преподавателей вузов и критиков, а «Литературная газета» (1975, 1 января) провела подробный обзор писем. Читательскую почту анализировала писатель Л. Кабо.

«Тендряков вносит путаницу в школьное образование и приносит ему вред» (Г. Чернобривцев, Новая Каховка). «Вы свету открыли мою боль и тревогу за судьбу поколений. Убежден, что без Вашего слова опасно двигаться по ухабам» (С. Маранц, учитель Челябинск). Анализируя читательскую почту, писательница Л. Кабо пишет: «…с нею соглашаешься и не соглашаешься, на нее сердишься и возвращаешься к ней снова и снова. Она не дает забыть о себе ни на минуту. И в этом затянувшемся споре с автором и с самим собой думаешь о главном: о подрастающем поколении, о тех нравственных и гражданских ценностях, которыми мы это поколение обогащаем. И о том, как мы, взрослые, виноваты! Позавидуешь писателю, который думает и нас заставляет думать — бескомпромиссно, бесстрашно».

На читательской конференции на вопрос: «Правомерно ли устраивать такой суд над ребятами? Ваши персонажи не по-детски жестоки. Нравственно ли это?» — В. Тендряков ответил: «Жестоки? В том-то и фокус, что это самые обычные парни и девушки. Но как часто люди создают сами такую ситуацию, когда становятся не похожими на себя. Вот это-то и важно понять — жестокость не от бога и не наследуется с генами от родителей. Она способна самозарождаться. Нравственное затмение может случиться с каждым, с целой группой людей… и мы должны тут быть бдительны к себе самим».

Пьеса «Ночь после выпуска» была поставлена во многих театрах страны. Она шла на профессиональной сцене и в самодеятельных коллективах. Постановки по повести были осуществлены в Венгрии, Болгарин, ГДР, Польше, Чехословакии, ФРГ, Финляндии и Швеции. В Берлине действие спектакля было перенесено в зрительный зал. Немецкие студенты и школьники, сломив течение пьесы, переходили к решению своих больных проблем. «Прозрачная стена», отделяющая актера от зрителя, была разрушена, а спектакль в таком трансформированном виде продолжался более четырех часов. В. Тендряков, который присутствовал на спектакле, сказал, что это высшая оценка его произведения.