Собрание сочинений. Том 4. Повести

Впервые в журнале «Новый мир», 1973, № 1.

Одно за другим, на протяжении двух месяцев выходят два произведения, совершенно разные по тональности и мироощущению, — суровая, обнаженная до боли повесть «Три мешка сорной пшеницы» и поэтически прозрачная повесть о детстве «Весенние перевертыши». В ней автор продолжает свой бой, «вызывает к барьеру социальное зло, устанавливает его истоки и происхождение, зондирует почву, на которой оно произрастает». (Томашевский Ю. «Сегодня и вчера», изд. «Молодая гвардия», 1977.)

«Я пребывал в возрасте моего героя Дюшки тридцать восемь лет назад, тогда самолеты считались высшим достижением техники, летчик — самой романтической профессией, а недавно скончавшегося К. Э. Циолковского больше знали как изобретателя цельнометаллического дирижабля, а не как пионера космонавтики. Однако и тогда мальчишки жили сходно с нынешними мальчишками, увлекались фантастикой, верили в могущество науки, влюблялись в кого-то и кого-то ненавидели… Чем ближе к старости, тем чаще вспоминаешь то, увы, запредельное время, когда обычный для тебя мир начинает переворачиваться в сознании: знакомое вдруг становится непонятным, непонятное — очевидным. Как бы вновь я здесь встретился со своим детством и в то же время хотел, чтобы каждый читатель независимо от возраста встретился со своим». («Весенние перевертыши». М., «Молодая гвардия», 1975.)

Повесть о детстве В. Ф. Тендряков задумал написать еще в начале 60-х годов. Не раз в своих рассказах он возвращался к жизни в селе Подосиновце, вспоминал, как жадно отыскивал в журналах «Огонек» репродукции художников, вырезал и прятал их в отдельные папки, как ходил в библиотеки соседних сел, чтоб отыскать и прочесть книги о вселенной, как увлекался рыбалкой, зимним подледным ловом, игрой в шахматы, как «бился» с теми, кто, по его детским представлениям, несли в мир жестокость, мешали ему жить. Приходил домой избитый, в разорванной одежде, достать которую в те годы было почти невозможно.

Вся эта сумма воспоминаний в той или иной форме легла в основу повести, придала ей неповторимую тендряковскую эмоциональную окраску и свежесть.

«Пожалуй, я соврал бы, если бы утверждал, что в этой повести о сегодняшнем детстве нет моего далекого детства. И. С. Тургенев однажды заявил, что биография писателя в его произведениях. И здесь нет исключения из этого правила», — писал В. Тендряков. Однако прямой параллели между героем и писателем быть не может. Дюшка — герой другой эпохи. Интервью писателя с критиком Александром Горловским дает возможность заглянуть в творческую лабораторию художника, понять, как жизненный материал переплавляется в прозу. «Есть вещи, которые легко сложились. Но такого, чтоб представить себе вещь сразу от начала до конца и ничего не менять в ней, — такого не случалось. Да это было бы скучно — писать и не находить открытий. Ужасно писать, когда все знаешь. Самые лучшие, самые содержательные куски появляются в процессе работы. Случалось другое: если я какую-то вещь вынашивал и обдумывал мысленно до мельчайших подробностей, то мне потом было трудно ее писать: нет открытий. Только когда обрастает она новым „мясом“, тогда становилось легко. Так, наверное, пошли у меня „Весенние перевертыши“. Вдруг возникли какие-то куски мальчишеской философии, идея бесконечности вселенной и повторяемости каждого живущего на земле. Вы представляете, как я был изумлен, когда Дюшка вдруг сам пришел к открытию, что Римка могла когда-то родиться Натальей Гончаровой, только она сама этого не знает, не помнит. Это для меня было неожиданностью».(«Лит. учеба», 1979 г. № 3; курсив мой. — Н. А.-Т.)

В оценке повести прессой было редкое единодушие. «Вещь поэтическая по своей тональности, тонкому и умному пониманию детской психологии и аналитичная по сопряжению ее с миром взрослых». (Богданова З. «Правда», 1963, 14 октября.) «Прозе Тендрякова свойственна почти сейсмологическая чувствительность к актуальным сторонам жизни и литературного процесса, стремление связать разговор о человеке с разговором о человечестве», «Тендряков заставляет почувствовать многомерность вставших перед Дюшкой проблем и поверить, что из героя повести вырастет человек с пробужденной совестью». (Рубцов Н. «Волга», 1974, № 2.)

Юрий Трифонов писал: «Заслуга Тендрякова состоит в том, что он неустанно поднимает уровень нравственного поиска в нашей литературе», и далее подчеркивает: «…но просто лирическая история — это не Тендряков. Тендряков и в лирике, и в детской любви должен найти драму. В безоблачную Дюшкину жизнь, освещенную наивной мечтой, входит темное и трагическое: поединок с Санькой… Ясная, поэтичная, с четко вылепленными характерами новая повесть Владимира Тендрякова призывает читателя „не мириться со злом, противостоять ему без колебаний и страха“». («Роман-газета», 1974, № 1.)

У повести счастливая творческая судьба. Она постоянно переиздается большими тиражами. Годами не прекращался ноток читательских писем к Тендрякову. Письма, написанные круглым детским почерком на страницах, вырванных из ученических тетрадей, письма с рисунками, сочинения по любимой книге, многочисленные отзывы, коллективные и индивидуальные, отчеты с читательских конференций… Книга пересекла границы страны. И география читательских отзывов расширилась.

Одно из писем учительницы Горюхиной из Новосибирска, наиболее характерное для этой почты, приводим почти полностью.

«Владимир Федорович! Не смогла разыскать Вас в Москве, не знаю, как буду смотреть в глаза моим детям. Сегодня после уроков ко мне подошли двое. — „Может, школа нас отпустила бы на два дня, мы слетали бы в Москву, записали бы на магнитофон беседу с Тендряковым. И билет в полцены на самолет…“ Дело вот в чем. Когда Министерство попросило в годовом сочинении проанализировать одну из любимых книг, оказалось, что о Вашей книге захотело писать большинство учеников моего класса. Многое для меня было неожиданным: например, могла ли я подумать, что мои так называемые рациональные детки воспримут поиски Дюшки, как свои собственные. Больше того, Володя Угрюмов прямо напишет: „Мне показалось, что Тендряков сдул мои мысли“. А Олечка Шуброва все сочинение напишет со знаком вопроса. Откуда Тендряков все это знает? Как сумел проникнуть в наши тайная тайных?.. Совпадение не только в главном, в частностях было разительным. Коля Сафских написал сочинение под заголовком: „„Весенние перевертыши“ — Галактика человека?“ Мои дети, казавшиеся такими практичными, словно расщепились при чтении Вашей книги. Мир все время перевертывается и у моих ребят, я только могу догадываться о содержании этих перевертышей, но многого знать мне не дано… Мне надо было бы задать Вам свои собственные вопросы, еще и вопросы Олины, и многих других ребят. Но вдруг я решила, почему бы не изменить правилу: не писателю задать вопрос, а чтоб писатель сам задал вопрос своим читателям!.. Спасибо за книгу. Спасибо за правду. Спасибо за то, что Ваш Дюшка приблизил меня к моим детям».

14 февраля 1974 года Владимир Федорович отослал свой ответ в г. Новосибирск. «Уважаемая т. Горюхина! Простите за невольную официальность, не знаю Вашего имени-отчества. Получил Ваше доброе, горячее, лестное для меня письмо. Спасибо за него, радуюсь, что я „сдул мысли“ Володи Угрюмова, понят и признан другими Вашими учениками. Вы предлагаете задать Вашим ученикам вопросы. Они есть, они просятся, самого меня мучают всю жизнь, считаю, должны мучить любого и каждого. Вот какой вопрос: „Что сейчас наиболее важно для человека? Достижения науки и техники, обещающие изобилие, жизненные удобства? Завоевание ли космических просторов, обещающие фантастические чудеса, вплоть до общения с иными цивилизациями?..“ А так как я сам считаю этот вопрос чрезвычайно трудным, сложным, далеко не детским, то иду на какую-то подсказку, хочу сообщить, что сам об этом думаю. По моему мнению, сейчас для человечества не столь важно открыть какие-нибудь законы антигравитации, создать армии послушных роботов, утопить всех в изобилии или прорваться к собратьям по разуму. Как важно научиться взаимопониманию и взаимоуважению людей друг друга… Если этого не произойдет и люди начнут ненавидеть, хватать друг друга за горло, а техника, вместо того чтобы обеспечить жизнь, станет создавать оружие уничтожения — бессмысленно тогда будет говорить о завоеваниях космоса. Ибо не до жиру, быть бы живу. Взаимопонимание, которое начинается с простых житейских общений — соврал, подсидел, обманул, предал, струсил, свое желание, свою выгоду поставил на первое место, а желание товарища не принял во внимание, — вот это-то взаимопонимание я и считаю самой важнейшей задачей всего рода человеческого. Я считаю, но мое „считаю“ еще не является полным ответом на вопрос… Как добиться понимания между двумя товарищами — только двумя! — уже требует решения каких-то еще не открытых закономерностей. Уже сложно. А что говорить о взаимоотношениях страны со страной, нации с нацией — тут сложность просто устрашающая. Мое поколение их не решило. Решать придется тому поколению, которое идет нам на смену, т. е. Вам, ребята, — Володям Угрюмовым, Олечкам Шабуровым и пр., и пр. Думать о решении Вам надо начинать сейчас. Решая этот гигантский вопрос, Вы неизбежно столкнетесь с другим, таким же простым и наивным с виду, а именно: „Что такое хорошо? Что такое плохо?“ Не потому ли сам Маяковский пустил себе пулю в лоб, что увидел то, что он считал раньше безусловным, безоговорочно хорошим, оказалось на деле, увы, крайне неприглядным. Понять — что такое хорошо, а что такое плохо? — значит уметь предвидеть, как то или иное явление покажет себя в будущем. Вот вопросы — и трудные. Хотел бы я, чтоб Вы над ними задумались. Задумались, но не спешили с маху решать — успеется. У каждого из Вас впереди жизнь! От всей души желаю Вам, чтоб жизнь каждого стала насыщенным творческим поиском!»