Строители

— Зайдем! — Они вошли в кабинет Нефедова.

— Конечно, Тишайший прежде всего посмотрел на часы. Уже десять двадцать. Быков опоздал на двадцать минут, но при подчиненном, в данном случае при Михаиле Александровиче, Тишайший замечание никогда не делает. Встает, протягивает руку.

Рука у него небольшая, холодная, с очень аккуратно подстриженными ногтями. Быков вспоминает, ему рассказывали, что Тишайший был каменщиком. Не может этого быть, он и кирпича в руки не возьмет!

— Присаживайтесь. — Нефедов показывает на кресло, поправляя галстук («Всегда одет с иголочки!»). — Все дела? — В глазах у него появились искры. Это он свой маневр проводит — насмешку, но Быков молчит.

— Если разрешите, Виктор Константинович, — сказал Михаил Александрович кланяясь («Финансовый бог тоже политес знает»), — я несколько срочных бумажек Владимиру Яковлевичу на подпись. Если позволите?..

— Пожалуйста.

Михаил Александрович положил на стол пять бумажек.

— О чем? — спросил Быков.

— Это мы пишем или нам пишут? — В глазах Нефедова уже не искры, а огоньки.

— Мы пишем, — серьезно ответил финансовый бог. — Тут о плате за услуги.

Быков молча прочитал письма, адресованные фирмам. Все вроде правильно, но вот конец: «…в случае, если в течение пяти дней от вас не поступит плата за услуги, СУ-113 вынуждено будет отключить электроэнергию». Так обычно пишут субподрядчикам. Фирмы тоже на субподряде, все правильно, но не слишком ли резко? Надо бы посоветоваться с Тишайшим, но это исключено.

— Расчет!

Михаил Александрович показывает расчет. Вроде верно. Может, все же посоветоваться? Нет. И, будто Тишайшему назло, Быков решительно подписывает.

— Эта закорючка после «в» у вас еще с детства? — поинтересовался Тишайший. — Сейчас принято просто писать свою фамилию, без росчерков, — пояснил он.

Быков и тут промолчал. «Ничего, ничего, посмотрим, как с Вернером ты будешь иронизировать!»

Как всегда любезно раскланиваясь, быстро вошел Карл Альбертович Вернер.

— О уважаемый геноссе Виктор! О товарищ Быков! («Снова он, Быков, только «товарищ».) Мне доставляет весьма большое удовольствие видеть вас. — Несмотря на улыбку, держится он настороженно. Понимает, будет серьезный разговор.

— Садитесь, Карл Альбертович, — Тишайший вышел из-за стола. — Геноссе Быков выражает весьма большое извинение за опоздание. У него были важные дела. Он, правда, еще не успел объяснить, какие именно, но я уверен, что важные. Так, Владимир Яковлевич?

Быкову ничего не остается, как утвердительно наклонить голову. Ничего, он все припомнит!

У Тишайшего на столе этот проклятый нарзан, который у Быкова в печенках сидит, и сигареты. Несколько минут Нефедов расспрашивает о погоде в Дессау, о здоровье фрау Марты, о вилле «Марта». Это на стройке, где дорога каждая минута! Конечно, он побоится сделать Вернеру замечание. Кончится тем, что еще и сам извинится. Быкову стало противно, он вдруг сказал:

— Может быть, вы получите сведения о Дессау без меня?

Тишайший даже не посмотрел на него, продолжал:

— У вас хорошая вилла, Карл Альбертович. Наверно, и гости собираются?

— О уважаемый Виктор, много гостей. — Вернер знает, о чем должен быть разговор. Но вилла «Марта» — это так невинно. Его настороженность проходит, он пунктуально перечисляет, кто к нему приходит в гости.

Быков снова не выдержал:

— У меня сейчас должен пойти бетон. — Он вскочил. — А гости Вернера — может, об этом потом, после работы.

Тишайший подождал, пока Быков дошел до дверей, и тихо обронил:

— Садитесь, Быков!

Что-то в его голосе заставило Быкова вернуться. Впервые за все время Тишайший назвал его по фамилии.

— А как вы относитесь к своим гостям, Карл Альбертович? — продолжал любезный разговор Нефедов.

— О Виктор, мы с фрау Марта очень любим гостей, уважаем…

— Ну а гости как относятся к вам? — Тишайший раскупорил нарзан, налил в стаканы. Быков в сердцах отодвинул стакан.

— Гости? — недоумевает Вернер. — У нас гости приличные люди, весьма достойны. Уважают хозяев и ведут себя, как это сказать?.. Прилично! Ну да, Виктор, весьма прилично. Можно так сказать, товарищ Быков?

— Так сказать можно, — за Быкова медленно ответил Нефедов, потом вдруг быстро спросил: — Скажите, Карл Альбертович, как вам у нас работается? Хорошо? Уважают вас как гостя?

Сейчас Быкову не хочется уходить. Он вроде начинает понимать, куда клонит Нефедов, даже протягивает руку к стакану, но тут же быстро отдергивает.

Вернер, прижимая руку к сердцу, чуть приподымается:

— О уважаемый Виктор, очень весьма хорошо. Я имею большое наслаждение, имею сказать вам и товарищу Быкову, товарищу Ким… — Вернер перечисляет много фамилий. — мою весьма искреннюю признательность. Я правильно говорю это слово?

— Вы верно говорите, Карл Альбертович, — глядя прямо на Вернера, произносит Нефедов. — Верно. Ну а вы как относитесь к хозяевам?

Вернер улыбается, снова кладет руку на сердце.

— Я, Виктор, весьма уважаю.

— Уважаете?

Вернер смотрит на Нефедова. Только сейчас он начинает понимать, что неприятный разговор, которого он боялся, фактически уже состоялся. Улыбочка улетучивается, он встает и торжественно произносит:

— Имею сделать Erklarung, что есть заявление, товарищ Виктор и товарищ Быков.

Тишайший тоже встает. Быков сидит.

— Сим даю весьма Hoshtens, что есть крупное извинение. Вы, товарищ Виктор, сейчас весьма тонко сделал ясно, как нехорошо я сказал на совете… совете?.. совещании. Я правильно говорю это слово?

— Теперь вы можете идти, Быков, — говорит Нефедов.

Быков еще сидит. Ему очень хочется услышать, как закончится разговор, но Нефедов холодно повторяет:

— Вы ведь спешили…

Быкову вдруг захотелось, чтобы Тишайший был любезен и назвал его, как всегда, по имени-отчеству, но тот добавляет:

— …Быков.

Быков идет к двери, берется за ручку. Вот сейчас его окликнут, но Тишайший молчит. Быков толкает дверь и выходит.

— Владимир Яковлевич! — навстречу бежит Ким. Но Быков не останавливается, проходит мимо него. Ким смотрит с удивлением. Пусть смотрит. Нужно осмыслить, что произошло… Собственно говоря, ничего: извинился Вернер, а у Быкова такое чувство, будто его высекли. Почему? Ну ладно… Крутится-вертится шар голубой, крутится… Нет, не крутится! Шар остановился.

Если раньше Быков еще колебался, то сейчас понял: вместе, на одной стройке, им с Нефедовым не работать. Когда и как они расстанутся — дело второе. Главное — решил. Ему сразу стало легче.

На следующий день Ким привел небольшого круглого человечка с воробьиной внешностью.

— Вот, Владимир Яковлевич, вместо меня, Том Семенович Янин.

Ким, очевидно, побаивался, что новый прораб не понравится и Быков откажется от него. Когда Янин начал искать что-то по своим карманам, приговаривая: «Направление… направление! Я же только что его держал!» — Ким заботливо сказал, что бумажка лежит у Янина в правом кармане брюк. Янин обрадовался, но бумажки не нашел.

— Вы, Том Семенович, ищете в левом кармане пиджака, а я сказал, в правом кармане брюк, — дал справку Ким.

— Брюк? — удивился Янин. — Тут?

— Ну да.

Янин нашел помятую бумажку, посмотрел на нее через очки.

— Вот! — радостно и облегченно сказал он.

Конечно, в другое время Быков этого воробья Янина послал бы со стройки подальше, но уж больно Ким спешил уйти. Ах вот как, спешишь? Ну что ж, иди, и притом поскорее.

— Можешь идти! — сказал он Киму.

Тот не сразу понял.

— Когда к вам зайти, Владимир Яковлевич?

— Зачем?

— Ну как же, оформиться. Так сказать, проститься…

— Считай, что ты уже оформился и простился. — Быков заметил, что Янин при этом улыбнулся («Видно, не такой уж тютя!»). Быков разгладил бумажку, покрытую какими-то жирными пятнами («Неряха какой!»), и поперек ее написал резолюцию об увольнении Кима и зачислении Янина.