Строители

— Как же, Владимир Яковлевич? Я перехожу на другую работу.

— Сегодня у тебя рабочий день тут?

— Да. Но, Владимир Яковлевич…

— Вот и работай. Смотри, кран еще раствор не поднял.

— Да, но…

Вот, говорят, Быков — грубый, Быков — резкий. А что с такими, как Ким, поделаешь?

— Иди!

— Да, но…

— Я сказал… Или добавить что для ясности?

Подходит Вернер.

— О уважаемый товарищ Быков!.. («Уже и «уважаемый»! Вроде до сих пор Вернер так называл только Тишайшего».)

— Примите, уважаемый («Снова!») товарищ Быков, мою самую глубокую благодарность… («Еще бы! Ночью вкалывали, чтобы фронт работы ему обеспечить!»)

— За что?

Вернер очень удивился:

— Мою весьма глубокую благодарность!..

Рысью Роликов.

— Владимир Яковлевич, извините!

Быкову кажется, что бригадир под стать Тишайшему: все «простите» да «извините».

— Ну?

— Сегодня все бригадиры собираются, и иностранные. Будете, Владимир Яковлевич?

Быков молчит, смотрит вверх.

— После работы, Владимир Яковлевич, в полшестого.

Быков все смотрит вверх, там бригада Роликова еще только очищает ящики для раствора.

— Я уже был наверху, Владимир Яковлевич. Сейчас начнут.

Быков смотрит на часы. Роликов тоже смотрит — на часах уже 8.10,— виноватым голосом он произносит:

— Я наверх побежал, что-то не начинают.

Подошел диспетчер Сечкин:

— Владимир Яковлевич!

— Да, Миша! — Левая рука у Сечкина сухая, не действует. Сам он тощий, неизвестно в чем душа держится. Но Быков ценит его и не променяет на целый десяток других, здоровых. — Как дела, Миша, на бетонном фронте? — Быков осторожно обнимает его за плечи.

Худое желтое лицо Сечкина невозмутимо.

— Из бетонного только что звонили, — говорит он сухо. — Могут вдвое увеличить подачу. Сто кубов.

— Как считаешь, Миша?

— Нужно брать, пока дают. — Сечкин аккуратно снимает руку Быкова со своих плеч.

Быков не обижается. Так оно всегда в жизни: кто-то ждет знаков внимания, был бы рад им, а знаков этих самых нет; Сечкина от души обнимаешь, а он недоволен.

— Ладно, Миша, действуй. Скажи Киму, чтобы принял.

Сечкин не спеша отходит. Левая рука висит безжизненно, да еще и подхрамывает он… Худой, сумрачный… Что там у него дома? Как жилье? Зарплата?.. Эх ты, Наполеон, у которого без подтяжек брюки не держатся, — обнимаешь? Только превозносишь на всех оперативках Сечкина. А как он живет, больной? Эх ты!..

Вот наконец пошел большой кран. Стрела разворачивается, пошли и другие краны на складах, промчались машины… Быстрее, быстрее, уже 8.20!.. Поползли вверх красно-желтые коробочки подъемников, движутся стрелы кранов, еще машины — и вот наконец поплыла вверх панель… «Крутится-вертится шар голубой. Крутится-вертится над головой…» Это жизнь — стройка! Это жизнь!

…Уже десять. Нужно идти к Тишайшему, на встречу с Вернером по поводу «лодырей». Но Быков еще стоит. Вот уже появилась Нина, секретарша, выдвинутая из табельщиц на столь высокий пост за умение печатать тремя пальцами: двумя — правой руки, и одним — левой. Не меньше четверти своего рабочего времени, а может быть, и треть она почему-то дует на свои пальцы.

— Владимир Яковлевич! Елена Ивановна звонила. Просят вас.

— Хорошо.

— Уже десять.

— Сказала? Все… Иди! («Еще стоит… очень настырная!») Можешь идти. («Сейчас обязательно пожалует Елена Ивановна. Так и есть: появилась. Снова в длинном черном платье, видны худые ключицы. Черт ее знает, вроде баба неглупая, а одевается смешно!»)

— Владимир Яковлевич, вас ждут.

— Знаю.

— Прошу вас сейчас же идти со мной. — Она берет Быкова за руку. — Ну-ка, «Наполеон с подтяжками», пошли! — Это первый раз секретарша в глаза так его называет. — Ну что вы удивились? Да, «Наполеон», — уже могу говорить. Ухожу со стройки. — Она тянет Быкова за руку. — Тяжелый какой! Ну чего удивляетесь, сейчас без меня тут всеми командовать будете.

— И Тишайшим? — спрашивает Быков.

Она громко смеется, закуривает. («До чего противно, когда женщина курит!»)

— И Тишайшим, — повторяет она.

— Ладно, тогда иду. — У входа Быков останавливается. — Так вы уходите?

— Миленький мой Наполеончик, у вас уже и мозги начинают заплывать жиром. Только сейчас дошло?! — Она открывает дверь и вталкивает Быкова в коридор. Ему кажется, что при этом она тушит сигарету о его спину. Жалко, что уходит.

Он продумал свое поведение с Тишайшим, молчать. Если точнее — слова три-четыре, не более.

Спросит Тишайший на оперативке, отвечает Ким. С Кимом все договорено. Как говорят шахматисты: сделана домашняя заготовка. На вопрос: «Почему не выполнили свое обязательство?» ответ: «Не подвезли бетон», если речь о бетонировании, или «Не подвезли раствор», если речь пойдет о стяжках. На вопрос: «Когда подвезут?» — Ким должен промолчать, только пожать плечами.

Но это не двухходовка, а многоходовая комбинация, которая должна закончиться поражением Нефедова… На вопрос: «А все же?» — Ким должен ответить, что он звонил, обещали.

Нефедов и дальше будет задавать вежливые вопросы. Поэтому предусмотрено, что после пятого-шестого вопроса Ким должен попросить у него помощи. Это шах и мат! Быков не знает, кто первый применил сей ход — просить у начальства помощи. Гениальное изобретение! Очень несправедливо, что автор неизвестен… Шах и мат! Правда, не надев маску вежливости, Тишайший мог бы возразить, что, мол, раствор и бетон дело не его, а Быкова. Но маска не дает. И он мелким, как Быкову кажется — девичьим, почерком что-то записывает в блокнот.

Когда речь идет о более сложных работах, Ким отвечает: «Нет чертежей». Тишайший, правда, сделал встречный ход, стал приглашать на свои совещания проектировщиков. Тогда Ким изменил тактику: да, мол, чертежи есть, но детали нужно уточнить.

Все это — чтобы позлить Нефедова. Обычно, пока велся допрос-перепалка, работа уже заканчивалась. Но когда Нефедов вызывает Быкова одного, Быков чувствует себя неловко. Ему кажется, что вот-вот Нефедов снимет маску вежливости и скажет по-простому: «Ты, Быков, долго собираешься дурака валять? Я ведь знаю, хотя в твоем графике помечено, что работа не выполнена, на самом деле она сделана». Но пока Тишайший держится. Только изредка в его ясненьких голубых глазках появляются искры то ли насмешки, то ли гнева.

Быков при встрече молчит. Но и Нефедов в последнее время свой «маневр» придумал, подпускает шпильки тонкие-тонкие, ждет, что он, Быков, не выдержит… А интересно, как он поведет себя с Вернером? С одной стороны, Вернер — гость, а гостей к порядку призывать нельзя. С другой — Вернер поступил нетактично, а этого прощать нельзя. Интересно!

У кабинета Тишайшего навстречу Быкову — Михаил Александрович, финансовый бог СУ-113, он же начальник производственного отдела, человек пожилой, но очень подвижный.

— Владимир Яковлевич, подпишите, пожалуйста.

— Что? — На всякий случай Быков сделал строгое лицо, иначе финансовый бог своими длинными речами совсем голову заморочит. По Михаилу Александровичу, для выполнения плана не нужны ни технология, ни графики, ни ежедневные жестокие сечи за материалы, нужно умеючи составлять процентовки. Еще нужно, это Михаил Александрович всем ежедневно вбивает в голову, с субподрядчиков сдирать за услуги столько, чтобы покрывать все затраты СУ-113.

«Вот, — объясняет он, — принесли счет за электроэнергию — пять тысяч. Сумма большая! По-старому — пятьдесят тысяч…» — «А керенками сколько будет?» — смеется Ким. Но Михаил Александрович на Кима внимания не обращает. «У нас тридцать субподрядчиков, — разъясняет он. — Если разделить пять тысяч на тридцать, получится по сто семьдесят рублей. Каждый субподрядчик, конечно, примет такую сумму». — «А мы? — улыбаясь, спрашивает Ким. — Мы сколько будем платить, ведь электроэнергию в основном потребляют наши механизмы?»

Быков знает, что исподтишка финансовый бог уже подбирается к иностранным фирмам. Сейчас Михаил Александрович сует на подпись какие-то письма.