Арина

— Тепла-а-я!.. — обрадовалась она, трогая воду ногою. — Я сейчас буду купаться… Только вы на меня не смотрите… я без купальника. — И, пробежав немного вдоль берега, она скрылась за кустами.

Дмитрий тоже считал, грешно в такую ночь не покупаться, а если нет с собой плавок, то что за беда, ну кто сейчас его увидит, когда вокруг ни души. Он оглядел пустынный берег, безмолвные в сонной тиши корпуса пансионата, которые притулились к самому лесу, и стал раздеваться.

Катя вошла в воду первая. Дмитрий слышал, как булькнуло у самого берега, за кустами, как она тихо ойкала, постепенно погружаясь в воду. Сам он бросился в залив с разбегу, немного поплавал на спине, а затем, бесшумно двигая руками, подался в ту сторону, откуда доносились легкие всплески. Катя скоро его заметила, и ей вдруг захотелось, чтобы Дмитрий подплыл к ней, привлек ее к себе, но она тут же прогнала такие мысли и негромко крикнула: «Близко не подплывайте!» А видя, что он все равно приближается, немного оробела, стала загребать ладонями воду и брызгать ему в лицо. Дмитрий вначале смеялся, увертываясь от брызг, а потом неожиданно нырнул и обхватил ее за талию, закружил в воде, приговаривая: «Попалась, марсианка!.. Попалась…» Катю теперь охватил страх, она, стараясь вырваться из сильных рук Дмитрия, упиралась локтями ему в грудь, изредка вскрикивала: «Ой, отпустите, я сейчас захлебнусь!», но он, казалось, ничего не слышал и все кружил и кружил ее, чувствуя, как кровь горячей струей ударяет в виски, а по всему телу мечется колкий озноб.

Вскоре Дмитрий ощутил под ногами твердь песчаного дна, легко подбросил в воде Катю, подхватил на руки и плотнее прижал к себе. Пытаясь его оттолкнуть, она собиралась вся в комок, мотала головой, резко выбрасывала руки в стороны, но это не помогало, Дмитрий все крепче сжимал Катю и скоро нашел ее чуть прохладные и мокрые от воды губы. Она на какое-то мгновенье расслабилась, будто обмякла, и у Дмитрия тотчас помутилось в голове, трудно переставляя непослушные ноги, он вынес ее на прибрежный песок, а падая, почувствовал, как обжигающе чиркнули по шее соски-пупырышки ее твердых грудей, и задохнулся от всепоглощающего желания. Сквозь дурманящий туман до слуха Дмитрия дошел слабый вскрик Кати, и потом мучительно-сладкая волна окатила все его тело…

Когда в голове просветлилось, он увидел рядом с собой в лунной ночи сверкающую белизной тела Катю. Она, казалось, безжизненно распласталась на темно-рыжем песке, у самой воды. Дмитрия теперь охватил жгучий стыд и испуг, несколько минут он лежал, не шевелясь, страшась посмотреть Кате в глаза, и не совсем понимал, как все это произошло. За свои двадцать восемь лет ему довелось узнать уже двух женщин, которые его волновали, но с ними все было по-другому, с ними он никогда не становился рабом своих чувств. Была у него близость еще с Ингой Разменовой, однако ее он в расчет не брал, поскольку ничего не помнил из той злополучной ночи. А сейчас все было иначе, сейчас какой-то пронзительный свет разом полонил в нем дух и тело, и все случилось словно помимо его воли.

— Прости… я вроде как сознание потерял… — глухо и виновато выдавил Дмитрий.

Катя не ответила. Она по-прежнему лежала без движения, словно неживая. Мелкая волна, гонимая надводным ветром, с шорохом взбегала на песок, заливая ее ноги по щиколотку. Глаза у Кати были широко открыты и как-то странно светились под высокими звездами, июля.

— Понимаешь, никогда так не было… — признался Дмитрий.

— Дай мне сигарету, — не поворачивая головы в его сторону, попросила Катя.

— Разве ты куришь? — удивился он и обрадовался, что она наконец заговорила.

— А-а, какая тебе разница, — с некоторой отрешенностью ответила Катя и тут же гибко вскочила. — Господи, что это со мной… вся голая лежу… — Она вдруг скорчилась, как от страшной боли, и, вжав голову в плечи, кинулась к кусту орешника, за которым раздевалась.

Дмитрий тоже опомнился, что и сам голый, и сейчас же скатился в неглубокий овражек, где сбросил свою одежду перед купаньем. Он поспешно натянул брюки, рубашку, достал сигареты и закурил, замечая, как сильно закружилось в голове после первых затяжек. Потом подошел к Кате, держа в одной руке туфли, а в другой сигареты со спичками. Она уже успела одеться, и, задумчиво глядя на залив, неторопливо расчесывала свои длинные волосы. Дмитрий протянул ей пачку с сигаретами, приготовился чиркнуть спичку. Катя открыто, пристально посмотрела ему в глаза и, словно прочитав в них нечто важное, мотнула головой:

— Нет, мне расхотелось…

— Ты прости меня за тот первый вечер, — сказал Дмитрий, беря за руки Катю. — Я тогда глупость всякую нес, про какую-то невесту из Большого театра говорил… Все это ведь неправда. Знаешь, я боялся тебя потерять, думал, уйдешь ты, и мы никогда уже не увидимся. Москва не чета моей Сотовке, где я родился, тут раз увидишь человека и можешь больше его не встретить… Вот я и старался вовсю, от страха выдумывал черт знает какие небылицы. Мне хотелось во что бы то ни стало узнать, как тебя зовут, твой телефон… Потом я тогда вернулся домой и чуть с ума не сошел. Гляжу, нет на столе твоей записки с телефоном. Оказалось, моя вредная сестрица ее сожгла… А вот видишь, судьба все равно нас свела… Я сегодня как невменяемый от счастья, отсюда все… это… Но ты не думай, теперь я тебя еще больше люблю…

— Слишком быстро успел полюбить… — напряженно усмехнулась Катя. — Но я не виню тебя… сама потеряла голову… Еще когда первый раз тебя увидела, я уже знала, что не смогла бы ни в чем устоять перед тобой… Ты запомни, я нисколько не жалею… что так все случилось… Теперь, знаешь, я… я… умереть могу…

— Глупая, что ты сказала! — испугался Дмитрий. — Ну что ты сказала?! — И он обхватил голову Кати, стал целовать ее уши, глаза, шею… — Ты у меня самая сладкая, самая ароматная, — задыхаясь в радости, говорил он. — Знаешь, чем от тебя пахнет?.. Кашками, ромашками и ситными барашками…

VII

Когда Катя вернулась домой, на улицах уже гасли огни и в городе спали тем стойким сном, какой одолевает людей в разгар рассвета. Войдя в квартиру, она сразу сняла туфли, сунула ноги в комнатные шлепанцы, что оставляла всегда в прихожей, и, направляясь в свою комнату, увидела через стеклянную дверь на кухне белую голову Ивана Ивановича. Он сидел, сгорбившись, за столом и отрешенно глядел в окно. По темно-синему свитеру, который был на нем, Катя догадалась, что Иван Иванович еще не ложился, и ей стало жалко этого одинокого и в общем-то несчастного человека. Выходило, он всю ночь ждал ее и, наверное, бог знает куда звонил, испугавшись, что с ней беда, а она, словно загипнотизированная Дмитрием, уехала за город и забыла даже позвонить, предупредить, что поздно вернется.

— Иван Иванович… вы не спите!.. — входя на кухню, виновато сказала Катя.

Он будто не слышал и некоторое время сидел неподвижно, потом встрепенулся, повел голову в сторону и посмотрел на Катю, но вроде ее не узнал. При этом глаза у него были такие пустые и неподвижные, что Катя чуть не вскрикнула в испуге. Но скоро глаза его стали оживать, в них постепенно разливался свет, в котором смешались обреченность, обида и надежда. И тогда Катя подошла к нему, опускаясь на колени, покаянно попросила:

— Простите меня…

Ивана Ивановича это растрогало, он засуетился, неожиданно быстро поднялся со стула, в растерянности стал просить ее:

— Сейчас же встань!.. Слышишь?.. Что ты делаешь?.. — Он подошел к плитке, зажег газ, налил в чайник воду. — Вот чайку с тобой попьем… Давно хотелось…

Катя стала помогать ему, помыла чашки, блюдца. Она с вечера ничего не ела, но сейчас была в возбуждении и у нее пропал аппетит, и все-таки в надежде, что Иван Иванович что-нибудь поест, достала клубничное варенье, вытащила из холодильника сыр, вареную колбасу.

За чаем она призналась, что уезжала за город, рассказала про Дмитрия. Иван Иванович слушал ее спокойно, часто согласно кивал и по той радости, которую она не могла погасить на лице, по волнению в голосе догадывался, что у Кати произошло нечто серьезное. И это пугало его, он понимал, что не за горами уже то время, когда может потерять единственного теперь ему близкого человека. Вот выскочит Катя замуж, молодые, они скорые на такие дела, и останется он куковать в пустой квартире, один будет доживать свой век, разговаривая со стенами. Конечно, он будет рад за Катю, если ей попадется хороший человек, а не какой-нибудь прощелыга или пьяница. С той осени, когда не стало сына Алексея, он особенно сильно привязался к Кате и считал ее за дочку. Он знал Катю с колыбели, любил ее отца, летчика-испытателя, сильного и отчаянного человека. Когда тот погиб, облетывая новую машину, он плакал по нему, как по родному человеку. Кате тогда было года три.