Волгины

— Километров сто с гаком, — подсказал Микола. — Это как на Барановичи ехать. Там такое село великое есть… Зубаревичи… Так за ним…

Иван и Микола уже знали, о чем шла речь: история гибели жены майора и пропажи ребенка давно была им известна. Им хотелось во что бы то ни стало поддержать в любимом командире надежду.

— До свидания, Иван Сидорович. До свидания, Микола, — сказал Алексей, пряча в сумку блокнот. — Воюйте хорошенько.

— Да уж постараемся…

Бронебойщики расцеловались с замполитом.

— Спасибо вам за службу, — сказал Алексей и торопливо вышел из укрытия.

На рассвете Алексей собирался в дорогу. За плащпалаткой, прикрывавшей вход в землянку, шумел теплый майский дождь. Пахло молодой листвой и мокрой землей.

Фильков укладывал в вещевую сумку майора незатейливые мелочи: мыло, зубной порошок, полотенце, чистое белье, связку книг. Гармаш, сидя на нарах, усиленно раскуривал маленькую, изогнутую, похожую на обугленный корешок цыганскую трубку. Дым ли при этом попадал ему в глаза, или по другой причине — Гармаш сердито морщился, глаза его слезились. Саша Мелентьев стоял у своего столика, скрестив на груди руки. И только капитан Труновский храпел в другой половине землянки, мало обеспокоенный уходом своего предшественника.

— Я еще не знаю, куда меня направят, но думаю, что не дальше полка, — сказал Алексей, закидывая за плечо легонькую сумку. — Так что видаться будем, Артемьевич, часто. А на всякий случай — прощай.

Гармаш рванулся к Алексею, и они замерли в продолжительном объятии. Но тут же комбат, первый оттолкнув майора, проговорил глухо:

— Если далеко уедешь, Прохорович, пиши. На, вот, тебе на память.

Гармаш сунул в руку замполита очень ценимый им самим перочинный ножичек на серебряной цепочке. И, словно это послужило разрешением для такого ознаменования проводов, к Алексею протянулось сразу несколько рук: Саша Мелентьев протягивал блокнот с каллиграфически выведенной на папке именной надписью, Фильков — какую-то коробочку, вырезанную из куска липы.

— Куда же я все это буду девать? — смущенно пробормотал Алексей и попросил: — Никифор Артемьевич, береги, пожалуйста, сестру мою. Не пускай ее зря в огонь. Сам знаешь, какая она. Умную храбрость поощряй, а глупую — пресекай.

— Все, что будет от меня зависеть.. — начал Гармаш и закашлялся. — Не беспокойся, Прохорович, хорошим солдатом ее сделаю… Она способная ученица, в седьмой, кажись, класс перешла!..

— Только не забывай, что она все-таки девушка…

— Не только девушка, а теперь — моя сестра. Моя сестра, Прохорович… Днепр помнишь? Сталинград? Вишневую балку?

Старший лейтенант Мелентьев молчал. Алексей заглянул в бывшую свою половину, крикнул:

— Капитан Труновский, я ухожу! До свидания!

— Уже уходите, майор? — хриплым спросонья голосом спросил Труновский, появляясь в двери землянки. — Ну, счастливо. — Он подал Алексею длинную, костлявую руку. — За батальон не беспокойтесь. Все будет в порядке. Будете в поарме — скажите: Труновский приступил к своим обязанностям.

— Хорошо. Передам.

Гармаш проводил своего бывшего замполита до лощины. Теплая водяная пыль сыпалась с пасмурного неба.

— Ну, бывай, Прохорович… Ты еще о нас, гвардейцах, услышишь, — сказал Гармаш.

— До свидания, Артемьевич.

— Гляди же, — наведывайся.

— Ладно…

Пройдя несколько шагов, Алексей оглянулся. Гармаша на тропинке уже не было. Занималось серое непогожее утро. Над передним краем, медленно снижаясь, горела казавшаяся ненужной бледнозеленая сигнальная ракета.

Дождь посыпал гуще, шелестя в мелкой кудрявой листве. Алексей развернул плащпалатку, накинул ее на плечи и быстро зашагал в глубь бодро шумящего под дождем весеннего леса…

В санвзводе уже не спали. Судя по строгому и печальному виду, Таня и Нина Петровна ожидали Алексея. Таня была в полном походном снаряжении — с санитарной сумкой на боку и пистолетиком. Всем своим видом она как бы хотела подчеркнуть, что с уходом брата для нее начнется еще более суровая боевая жизнь. Взгляд ее был холоден, губы сжаты.

Нина была спокойна, как всегда.

— Еще неизвестно, куда переводят тебя? — спросила Таня, когда Алексей, стряхивая с плащпалатки дождевые капли, вошел в землянку.

— Думаю, что не дальше полка, — ответил Алексей.

— Я уверена, что тебе дадут полковника, — ревниво оглядывая брата, сказала Таня.

— Я бы предпочел остаться в батальоне и довоевать со своими людьми до конца, — ответил Алексей и погладил сестру по щеке. — Не вздумай тут чего-нибудь лишнего… Вишь, какая воинственная… Пистолетище какой нацепила — подступиться страшно, — пошутил он. — Ну, сестричка, надо спешить.

— Погоди, — встрепенулась Таня. — Я сейчас вернусь.

И не успел Алексей что-либо ответить, Таня, придерживая санитарную сумку, как вспугнутая коза, выбежала по ступенькам наверх из землянки.

Алексей растерянно осмотрелся. Он остался один на один с военфельдшером. Отвернувшись, Нина очень торопливо и озабоченно рылась в ящике своего походного медицинского столика.

В мутном свете дождливого утра, проникавшего через продолговатое окошко, вделанное под самым бревенчатым потолком, Алексеи увидел знакомые очертания ее гладко причесанной головы с темнорусой коронкой чуть повыше затылка, заметно округлившуюся невысокую фигуру… Все в ней было мило для Алексея, все знакомо и дорого — и эта манера склонять голову, и как-то особенно скромно и хорошо улыбаться, и делать все быстро и энергично своими маленькими красивыми руками…

Алексей подумал:

«Подойду сейчас и скажу все, что чувствую, скажу с чистым сердцем, потому что ухожу и, может быть, никогда больше ее не увижу».

— Товарищ майор, — послышался в тишине землянки грудной голос. — У меня к вам просьба: отнести на полевую почту вот это…

Нина подошла к Алексею, держа в поднятой руке конверт.

Алексей видел теперь ее совсем близко — ее глаза, гвардейский, им самим еще под Сталинградом врученный значок, а слева — медали «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда»… Медицинские погоны неловко топорщились на ее узких плечах… И то, что ему хотелось сказать недавно, мгновенно отступило, словно испарилось…

— Да, да, пожалуйста, Нина Петровна, — пробормотал Алексей. — Постараюсь не забыть.

Он стал засовывать под планшет тугой конверт.

— У нас есть сейчас трое раненых. Вчера доставили из третьей роты. Я звонила в медсанбат — обещали вчера прислать машину и не прислали, — сказала Нина.

— Хорошо. Я передам кому нужно. Ну-с, товарищ лейтенант медицинской службы, — искусственно улыбаясь, проговорил Алексей, — разрешите пожелать вам всего хорошего.

— До свидания, товарищ гвардии майор. Надеюсь, вы не будете нас забывать?

Ее лучистые глаза просто, по-женски смотрели на него.

Алексей пожал ее теплую маленькую руку и вдруг, не помня себя, поднес ее к губам, поцеловал.

Застучали шаги по ступенькам: это возвращалась Таня.

Алексей выпустил безвольно-покорную руку Нины, шагнул к выходу…

Поглаживая рыжевато-русую бороду, закрывавшую чуть ли не половину широкой груди, начальник политотдела армии генерал-майор Николай Владимирович Колпаков мягко шагал по просторной чистой избе и веселым, спадающим до гулкой октавы басом говорил сидевшему у стола Алексею Волгину:

— Алексей Прохорович, наконец-то мы стянули вас с насиженного-места. Сразу два приказа политуправления фронта: о назначении вас начальником политотдела дивизии и о присвоении звания подполковника.

Алексей, ошеломленный новым назначением, встал.

— Сидите, сидите, — положил ему на плечо руку Колпаков. — Очень рад за вас, очень рад.

— Так сразу, минуя полк, в дивизию, товарищ генерал? — голосом, полным растерянности, спросил Алексей.

— Да вот так… Минуя полк… Полковник Мануйлов серьезно заболел и отправлен в госпиталь в Москву. Вам сегодня же придется принимать политотдел.