Сочинения в 2 т. Том 1

Тени мучеников населяют тюрьму. Кажется, еще звучат в каменных глубинах отзвуки биения сердец. Макар прислушивается долгие минуты. Вот кто-то идет… Лязгает ключ в замке. На пороге, в сопровождении телохранителей, появляется сам Шаллерт. Телохранители первые входят в камеру. Они вносят стол и стулья, раскладывают на свежей скатерти папиросы, бутерброды, конфеты, наливают в бокалы вино.

Макар сидит в углу, прижавшись к холодной и скользкой стене. Похоже, что Шаллерт его не замечает. В камере вспыхивает яркий свет. Шеф шюцполиции присаживается к столу. Он кивает охранникам, и те насильно поднимают Макара, усаживают за стол. Шаллерт сам разливает вино.

— Прошу…

Макар внимательно смотрит на палача. Это — продолжение прерванного допроса. Сначала его били. Теперь его хотят купить. Он отодвигает бокал. Чего хочет от него этот кровавый пес, чье имя наводит на узников жуть?

Шаллерт неплохо говорит по-русски. Видно, прошел специальный курс обучения. Он держится даже запросто и неторопливо подбирает слова:

— Мы ценим вас как специалиста. Германия — страна технического прогресса, но, не скрою, наши инженеры, опытные, передовые металлурги, были изумлены вашими достижениями, Мазай… Вы нам нужны. Вернее, нам нужны ваше имя и опыт… И нужна сталь. Мы умеем хорошо платить за услуги.

— Чего вы хотите? — спрашивает Макар.

— Мы намерены снова пустить завод. Вы позовете мастеров. Вы знаете каждого из них. Мы также не плохо знаем вас как талантливого и авторитетного организатора. Ваше слово будет для них и оправданием, и законом. Повторяю — мы хорошо оплачиваем услуги. Вы будете богатым человеком, очень богатым, и сможете избрать в дальнейшем для жительства любую страну.

— Вам нужна сталь, — говорит Макар, — чтобы…

Шаллерт прерывает его на полуслове:

— Да, нам нужна сталь, без которой невозможен технический прогресс…

— А ведь, знаете, странно слышать, когда грязный палач толкует о прогрессе. Вам нужна сталь, чтобы убивать моих братьев и сестер.

Одутловатая маска Шаллерта каменеет.

В соседних и в дальних камерах слышен яростный крик тюремщиков. Не дыша, узники приникли к дверям камер. По коридору уходит на смертную пытку Макар.

…На стене камеры, в бывшей тюрьме гестапо, в день освобождения Мариуполя я прочитал надпись. Сквозь плесень и накипь извести знакомое, близкое имя отчетливо прояснилось перед глазами. Невысоко, на уровне груди, оно было высечено косыми, глубокими шрамами на камне. Как будто последним движением руки, уже срываясь в бездну, узник успел оставить нам этот трагический знак.

Косые линии слагались в буквы, а из букв составлялись два слова. И со стены камеры, будто с экрана, на меня вдруг взглянули знакомые серые, улыбчивые глаза. Макар Мазай.

Я помнил его таким — веселым, плечистым и крепким, с прямым и открытым взглядом улыбчивых глаз, с непокорным чубом, небрежно отброшенным со лба, с широким, стремительным жестом сжатой в кулак руки.

Таким, выступающим с трибуны VIII Всесоюзного съезда Советов, запечатлел его художник Модоров. Он стоял улыбающийся, взволнованный, и, казалось, не свет рефлекторов, а яростное пламя мартена озаряло его лицо.

И вот пронеслись десятилетия. Беспокойная, трудная, любимая профессия снова привела меня в знакомый город на Приазовье. Он словно бы тот же, но совсем другой, и только блеклая даль моря кажется неизменной.

Этот другой город с прежним нельзя и сравнить — так велик он, внушителен, современен, так любовно украшен зеленью и цветниками.

И неузнаваемы его заводы: они действительно необозримы и грандиозны. И заново врезан причалами в берег крупнейший, международного значения порт. Индустриальную твердыню Юга, солнечный и просторный город Жданов, снова озаряют волшебные зори плавок, — это рождается металл. Здесь же он превращается в рельсы, трубы, фермы мостов, железнодорожные цистерны, арматуру, балки, станки — в промышленную продукцию бесчисленных наименований. И, значит, велико искусство его мастеров, если из года в год он все мощнее, этот непрерывный и чудесный поток их дорогих даров.

Я приближаюсь к знакомым воротам завода и долго стою у кирпичной стены.

Это здесь Макар когда-то делился со мною своими планами и, помнится, заметил, что в следующий раз мы сможем встретиться в Москве: он начинал учебу в Промакадемии. Мог ли я ожидать, что следующая наша встреча произойдет лишь через три десятилетия?

Встреча произошла на сквере, у заводской стены. Он стоял на каменном пьедестале, чуточку повыше толпы прохожих, всегда заполняющих сквер, отлитый из темного металла — рослый, сильный, волевой, и сполохи плавки текли по его спецовке и трепетали на лице.

Я подошел ближе, и какие-то мгновения мне казалось, будто не бликами света — живым теплом явственно согреты эти знакомые черты.

И я сказал ему через полосу времени, что разделяла нас:

— Здравствуй, Макар…

Над аллейкой сквера повеяло полынным ветром. В небе, подкрашенном багрянцем, остановились облака. Тень ветки на заводской стене встрепенулась и замерла.

Граненный гранит подножия врос в эту землю навечно, почтительно сомкнули шеренгу клены у заводской стены, и нужно было внимательно присмотреться, чтобы заметить в ее развернутом монолите щербленные пулями кирпичи.