Глухомань. Отрицание отрицания

— Смерть!..

Еще вчера они поклонялись своей рабоче-крестьянской Красной Армией и боготворили ее вождей, героев гражданской войны. А теперь неистово кричали хором и в розницу:

А со всех стен и заборов глядели торопливо намалеванные плакаты:

«ЕЖЕВЫЕ РУКАВИЦЫ». «СМЕРТЬ ШПИОНАМ!».

И во всю мощь гремело радио:

— … Кровавые наймиты империализма свили змеиные гнезда в самом сердце нашей родной Красной Армии… Наши отважные чекисты схватили за руки двурушников в форме Красной Армии… Изверги в военной форме планировали убийство товарища Сталина и расчленение всего Советского Союза…

— «Офицерский лагерь смерти, — усмехнулся про себя Павел. — Так вот, что я строю с бетонным рвом и двойной колючкой… Полное отрицание, как любила выражаться товарищ Анна…».

Первые заключенные прибыли очень скоро: Павел еще не успел достроить обзорные башни вдоль периметра лагеря. Не только растерянные и перепуганные, но и в большинстве без сапог, которые силой отобрала конвойная команда. Это настолько возмутило Павла, что он категорически отказался принимать этап, пока арестованным не вернут сапог.

— В Москву назад повезешь, понял?.. — орал он в лицо младшему лейтенанту, начальнику этапа. — У меня — прямое подчинение самому Наркому! И я немедленно доложу ему по телеграфу, в каком виде ты доставил мне команду. До Москвы не успеешь доехать…

— Да ведь мои хлопцы… — неуверенно залопотал тот.

— Твои хлопцы на завалинках с гармошками сидят. И ты в ряд с ними усядешься, если…

— Всем разуться!.. — закричал младший лейтенант. — Немедленно вернуть обувку по принадлежности!..

Наспех споротые нарукавные шевроны и петлицы Павла в заблуждение не ввели. Перед ним был высший командный состав Красной Армии, который почему-то не расстреляли. Зато увезли медленно умирать в концентрационный лагерь на границе тайги и тундры.

— День на отдых после марша, — сказал он. — Завтра с пяти утра приступаете к работе. Работа — четырнадцать часов с получасовым перерывом на обед. Все. Увести в барак, усиленная охрана.

На следующее утро еще до построения на работы к Павлу, стоявшему в стороне и суеты, подошел бородатый арестант в той же диагоналевой форме без знаков отличия. Сняв фуражку и по офицерски щелкнув каблуками, громко, как положено, обратился:

— Заключенный Колосов. Разрешите вопрос, гражданин начальник!

— Слушаю вас.

Арестованный Колосов вдруг замолчал, и Павел заметил, как он оглянулся, нет ли кого поблизости. И спросил:

— Секрет?

— Секрет, — тихо подтвердил Колосов. — Если я побреюсь, секретом быть перестанет.

— Я кого-то узнаю?

— А кто тебе тир строил для стрельбы из монтекристо, Павлик?

— Александр?.. — еле слышно выговорил пораженный Павел. — Ты?.. Почему — красный генерал? Почему — Колосов?

— Ну, не мог же я стать красным генералом по фамилии Вересковский? Гражданская война, брат.

— Здесь — лагерь уничтожения, Саша.

— Знаю, — спокойно сказал Александр. — Дай мне два дня оглядеться, Павлик.

Потом сделай так, как я скажу.

— Попробую…

— Не попробуешь, а исполнишь. Все, как скажу. Вересковские не сдаются, брат мой во крови.

— Вересковские не сдаются, — повторил Павел.

— За моей спиной — кряжистый мужик с огромными ладонями. Это — мой тесть профессор Голубков Платон Несторович. Кончил Лейпцигский университет и Сорбонну. Патологоанатом с мировым именем. Устрой его при своей больничке. Тебе же удобнее, со стороны никаких специалистов по вскрытиям вызывать не придется.

— По какой статье сидит?

— Думаю, за длинный язык. Любит пофилософствовать.

— Здесь Настя, — сказал Павел. — Я перевел ее из другого лагеря, фельдшерским пунктом заведует. Вот к ней я твоего тестя-анатома и отправлю. Только мне с Москвой созвониться надо, но думаю, не откажут.

— Спасибо. А Татьяна чем у тебя заведует?

— Татьяна сгинула. И концов так никто и не нашел. А Наташа в лагере умерла.

— Ладно, хоть трое живыми остались, — Александр вздохнул. — Настеньку повидать разрешишь, гражданин начальник?

— Ну, о чем спрашиваешь?

— И на том спасибо.

И громко добавил:

— Разрешите идти, гражданин начальник?

— Идите.

В этот день Александр после бани не пошел отдыхать, как остальные. Неторопливо обошел лагерь, настороженно, но внимательно осмотрев все, что мог, и только после этого зашел в фельдшерский пункт.

Настя до слез обрадовалась появлению старшего брата, которого считала давно погибшим. Накрыла стол всем, что только нашлось в доме, и даже налила полстакана спирта. Александр тоже был очень взволнован, расспрашивал о ее Одиссее, обнял ее мужа.

— Исчезли Вересковские, Настенька, — сказал он. — Ты — Игнатьева, Павел — Берестов, я — Колосов. Исчезла наша фамилия…

Расставаясь, Александр попросил дать ему резиновую трубку.

— Побольше и подлиннее.

— Зачем тебе, Саша?

— Не спрашивай. Легче будет на допросах.

Не спросила, хотя и не очень поняла. Александр старательно спрятал трубку, расцеловался с сестрой, обнял Трансильванца, крепко пожал руку Федору и ушел. И больше не появлялся, почему Настю и впрямь допрашивали.

На следующий день он одним из первых явился на перекличку и развод по работам и сразу же подошел к Павлу.

— Разрешите обратиться, гражданин начальник!

— Слушаю.

— Прошу назначить на строительство надзорных вышек, гражданин начальник. Я — плотник, дело знакомое.

— Передайте бригадиру, что я не возражаю.

— Тогда, если позволите, еще одна маленькая просьба. Мне в хромовых сапогах да и в форме из диагонали трудновато будет там с бревна на бревно перебираться. Хотелось бы попроще чего-нибудь.

— Скажите бригадиру, чтобы он заменил ваше генеральское одеяние на что-нибудь рабочее.

— Благодарю, гражданин начальник! Разрешите идти?

— Что ты задумал, Александр? — тихо спросил Павел.

— Замаливать свои грехи работой на благо мирового пролетариата.

— Ну, иди, — с досадой сказал Павел. — Замаливай.

Александр получил грязную рабочую одежду, корявые, но по крайней мере целые сапоги и одним из первых полез на вышку, сунув топор за ремень. Павел настороженно проводил его взглядом, убедился, что брат включился в работу, и занялся своими делами.

От рабочей суеты его оторвал крик:

— Плотник с вышки сорвался!..

Павел глянул, успел заметить, что Александр летит в воду, так и не выпустив топора из рук, крикнул:

— Конвой, вытащить!..

Никто уже не работал. Заключенные столпились вдоль внутренней колючей проволоки, отгораживающей канал, охрана спустила на воду две лодки, в которых кроме гребцов, сидели охранники с баграми, шум стоял невероятный. Молчал только Павел.

«Неужели и вправду сорвался?.. — растерянно думал он. — Он же плавать меня учил, он как выдра в воде…».

Любовь к старшему брату боролась в нем с ответственностью начальника лагеря. Если тела не найдут, его ждут крупные неприятности. А если найдут, значит, он потерял любимого брата…

Александр и вправду отлично плавал и нырял. Еще вчера, разглядывая канал, он увидел узкую протоку. Устье реки, водой которой и заполняли канал. Конечно, она была перегорожена колючей сеткой, чтобы кто-либо из заключенных не вздумал этим устьем воспользоваться, но у него имелась полая резиновая трубка, которую он вчера выпросил в фельдшерском пункте. Это давало шанс, которым грех было не воспользоваться.

Еще барахтаясь на бетонном дне, он сунул топор за ремень и под водой поплыл к сетке в углу рва. Добравшись до нее, он осторожно высунул конец шланга наружу, кое-как прикрепил его к колючке, позволил себе немного отдышаться и нырнул опять.

Он хорошо видел под водой: бетонный канал еще не накопил мути и был совершенно прозрачен. Как он и предполагал, сетка не крепилась к дну канала, свободно свисая на бетон. Александр оторвал ее от дна, пролез под нею в русло болотной речушки, подышал про запас и, оторвав трубку от колючей проволоки, поплыл вдоль самого дна. Вскоре начались тростниковые заросли, капитан забился в них, отдышался и стал сквозь тростники пробираться вверх по речке.