Глухомань. Отрицание отрицания

Сталину пришлось освобождать чудом уцелевших от расстрела командиров Красной Армии, ставших впоследствии героями Великой Отечественной. Рокоссовского, Горбатова, Батова и других. Если припомнить, что поначалу Сталин назначил командовать фронтами Ворошилова, Буденного и Тимошенко, то легко представить, что освобожденные из лагерей и тюрем командиры и стали истинными победителями фашистской Германии.

Однако это была Пиррова победа. Не только потому, что обошлась нам в и доселе неисчислимое количество жертв на фронтах, но и потому, что Сталин не простил попавшим в плен советским бойцам и командирам. И если все плененные солдаты, награждаются орденами, то наши получили в награду концлагеря, тюрьмы и поражения в правах. А уж о командирах и говорить нечего.

Почти поголовное уничтожение интеллигенции привело к упадку весь управленческий аппарат Советского Союза. Следствием этого явилась система авантюр. Безмозглое строительство Великих Строек социализма погубило сам символ России — Волгу, красивейшую реку Европы. Вместо красных сосновых боров, заливных лугов и бесценной рыбы. В России нет больше речной сельди, а ведь она питалась ею тысячу лет. Мы испоганили, отравили и замусорили до невозможности родную землю.

То и явилось жестоким витком отрицания всей нашей победы.

Сравните наше сегодняшнее состояние с процветающей побежденной Германией, и вам станет ясна истинная цена нашей победы.

3.

Павел понимал, что его спасли от концлагеря, если не расстрела, только какие-то планы завтрашнего дня. Планы, заключительная часть которых поручена ему, самозванному особо уполномоченному, только потому, что он во имя спасения собственной шкуры будет исполнять все приказы и распоряжения без размышлений, а уж тем паче разговоров. Но все же спросил:

— Как расплачиваться с рабочими?

— Тебя, товарищ Берестов, проводят в седьмой кабинет.

Провели. В кабинете ожидало трое мужчин: лейтенант в форме НКВД и двое гражданских средних лет. Один — с усами под Сталина — полнеющий здоровяк с синими глазами, второй — худощавый и в очках на длинном носу.

— Твои помощники, — сказал лейтенант. — Савченко Степан Васильевич, твой заместитель по хозяйственной части. Второй — Захаров Алексей Савельевич — инженер. Специалист по обустройству спецобъектов.

— А ты?

— Я — лейтенант Сергей Воробьев — командир роты охраны.

— Ну, а как с рабочими?

— Прорабы и бригадиры — из бывших контриков, — пояснил заместитель по хозяйственной части. — А рабочая сила — заключенные с хорошим поведением. Так что насчет этого не беспокойся, товарищ начальник.

— Так их же кормить надо…

— Повара уже на месте, — улыбнулся лейтенант Воробьев. — Муж с женой. Срок за хищения почти отсидели, теперь за нами числится будут.

— А продукты? — Павел не столько хотел знать все подробности, сколько показать свою хозяйскую предусмотрительность.

— Туда железнодорожная ветка проложена. Там пленное офицерье сидело, а их много было, сам понимаешь. Наиболее опасных расстреляли согласно спискам, остальных переправили на Соловки.

— Значит, надо брать билеты на ближайший поезд.

— У нас специальный состав, — сказал Савченко. — Пассажирский вагон с питанием, три платформы с колючей проволокой, две — с оборудованием и инструментом и вагон с охраной.

Выехали на следующий день. Павел пришел в купе Алексея Савельевича, поднаторевшего на строительствах лагерей разного назначения, и попросил ознакомить его с проектом восстановления бывшего концлагеря.

— Там вопрос не в восстановлении прежней зоны, а о реконструкции ее в зону особо строгого режима. Отсюда прежде всего задача всемерного укрепления старого лагеря. Два ряда колючей проволоки с проволочными навесами внутрь территории. Бетонные карцеры с глухими подвалами…

Павел слушал с огромным интересом. Быть начальником такого лагеря означало особое внимание московского начальства. Он был жесток от природы, и для него отличиться прежде всего означало проявлять жестокость. Твердость и жестокость…

— Распорядитесь вырыть глубокий ров между заборами из колючей проволоки вокруг всего лагеря. И только одни ворота с подъемным мостом через ров…

— Там — слабый грунт. Ров оплывет.

— Это — ваша проблема. Укрепите бревнами, залейте бетоном…

— Понял вас, товарищ начальник. Понял. Мышь не проскочит, не берите в голову…

Ехали долго, отстаиваясь на разъездах на однопутной колее. Пили водку, играли в карты, рассказывали анекдоты, травили байки. И все — смачно, с матерщиной и гоготом. Павел слушал внимательно, громко смеялся, надеясь хоть по их намекам понять, для кого предназначался этот особо укрепленный концлагерь со сворой натасканных на людей собак. Но спрашивать ни о чем не решался. Он уже постиг законы молчания этого ведомства страха.

Наконец, добрались. Глушь, граница тайги с тундрой, гнус, болота, сырость, даже летом пронизывающая до костей.

— Здесь и расстреливать не надо было, — вздохнул Степан Васильевич. — Дохли, как мухи.

— В первую очередь, я полагаю, отремонтировать бараки для… — начал было Алексей Савельевич.

— В первую очередь — колючую проволоку в два ряда, — прервал Павел. — Потом — дом для руководства и бараки. Работать всем, невзирая на должности, в две полных смены.

— Не круто? — усмехнулся лейтенант Воробьев.

— Круто, — за Павла ответил Савченко. — Но правильно. Пока заключенных пригонят, тут окончательно все развалится.

— Не только, — добавил особо уполномоченный Берестов. — Арестанты разбегутся. Кругом — леса, а летом русский человек в лесу — как дома. И поест, и укроется, и переночует. В этих дебрях их и собаками не найдешь.

Работали до седьмого пота всем составом, кроме поваров. Поставили столбы, натянули колючую проволоку, начали ставить вышки, как прибыл первый эшелон с заключенной интеллигенцией.

— Кормить арестантов по норме, — предупредил Павел. — Если обнаружу недостачу продуктов, пойдете на арестантские работы.

Присланной интеллигенции дали сутки отдохнуть, а потом начались их четырнадцатичасовые рабочие дни. Эти работы контролировались Алексеем Савельевичем, и Павел ему полностью доверял. Он лично следил за работами, подписывал многочисленные справки да ведомости, аккуратно по окончанию работ проводил совещания с руководящим составом.

И постепенно, не ставя перед собою особой задачи, знакомился с заключенными, присланными на стройку. А вечером его однажды потянуло написать Настеньке письмо.

Адреса он не знал. А потому со свойственной ему бесцеремонностью запросил ее местонахождение в НКВД. Под предлогом проверки своих подопечных.

Как уж ее нашли, одному Ведомству известно. Может быть, там решили, что начальнику колонии особого режима это чрезвычайно важно по каким-то своим соображениям. Пришло официальное уведомление, что его сестра Настасья Вересковская заключена в лагерь на три года по совершенно уж беспочвенному оговору с правом занимать должность заведующей фельдшерским пунктом. Она вышла замуж и теперь значится под фамилией Игнатьева.

Павел тут же написал ей письмо, а затем и запрос в собственное Ведомство с просьбой откомандировать в его распоряжение фельдшера Игнатьеву со всем ее персоналом, поскольку у него на важнейшей секретной стройке болеют рабочие, а медицинской помощи никакой нет.

Через месяц приехала Настя с мужем Федором, санитаром с протезом вместо правой руки. И с Игнатием Трансильванцем, который числился ее заместителем по лечению травами.

4.

В мае тридцать восьмого и грянуло то, ради чего так старался особо уполномоченный Павел Берестов. В газете «Правда» было опубликовано сообщение ТАСС о раскрытии военного заговора против советского народа и лично против товарища Сталина. И мгновенно, точно по мановению волшебной палочки, по всей стране сразу же начались многочисленные демонстрации трудящихся и митинги. Еще до всякого следствия, а уж, тем более, решения суда как демонстрирующие, так и митингующие требовали одного: