Белая тишина

В этот день партизаны собрали богатый трофеи, больше половины лыжников заменили старенькие берданки на новые японские «арисаки», тощие котомки и заплечные мешки набили продовольствием, консервами, сотнями патронов к «арисаки». У убитого офицера партизаны обнаружили часы, бинокль, револьвер и все передали своему командиру. Кирба спрятал часы в кардан, повесил на груди бинокль. Партизаны удовлетворенно закивали головами.

— Теперь ты, Кирба, настоящий командир, — сказали они. — Как Тряпицын или Мизин.

Кирба, довольный, улыбался, он и не старался скрывать своей радости. Он повертел в руке револьвер японского офицера, выстрелил раз и отдал Богдану.

— Ты комиссар, должен носить такое оружие, — сказал он.

Богдан принял оружие, пересчитал патроны. Потом он пересчитал партизан — все были налицо, ни один лыжник не получил даже царапины.

Вдруг Богдан заметил того охотника, который явился к нему в Богородск и потребовал теплой одежды. Охотник принарядился в теплую, обшитую изнутри мехом, японскую шубу. Другие охотники осуждающе смотрели на него и сторонились.

— С мертвого снял, разве так нанай делает? — говорили они.

— Что мне делать, если мне холодно? — огрызался охотник.

— Пересилить холод надо, терпеть надо. С мертвого грех снимать одежду, ему самому одежда понадобится в буни, он там будет замерзать.

— Сами у них отобрали винтовки, это ничего?

— Это ничего, у них надо винтовки отбирать, тогда они в буни не будут воевать. Понимать надо что к чему.

Богдану было жалко охотника, он видел, как корчился тот возле костра, когда отряд ночевал в тайге, под открытым небом. Богдан предложил желающим надеть японские шубы, но никто не захотел притронуться к мертвым солдатам и к их шубам. Но к счастью комиссара, в розвальнях, в одном из мешков нашли несколько новых шуб, и Богдан роздал их особо нуждающимся.

Когда отряд Кирбы вернулся с победой в Касьяновку, крестьяне встретили их более восторженно, чем в первый раз. Кирба отдал крестьянам лошадей, сани, продовольствие. Оружие и боеприпасы лыжники припрятали в надежном мосте.

Командир щедро одарил нивха Кайныта, и тот заявил, что тоже становится партизаном, хочет отомстить японцам, но за что он собирался мстить, партизаны так и не узнали. Кайныт прекрасно знал низовья Амура, лиман и заменил Потапа Чируля, который хуже его был знаком с этими местами.

— Надо в Квакинскую бухту идти, — сказал Кайныт, — там, наши рыбаки говорят, есть белые и японцы.

— Веди туда, — приказал Кирба.

Первая победа, доставшаяся без особых хлопот, без потерь, окрылила лыжников, война с японцами, которые пляшут и прыгают от мороза, казалась им не опасным делом, потому что, как они знали по себе, окоченевший от холода стрелок никогда не попадет в цель.

На Квакинской бухте лыжники повстречали другой японский отряд, он же вовремя заметил партизан и занял удобную позицию. Партизаны вскоре убедились, что пляшущие от мороза японцы не такие уж плохие стрелки. У некоторых партизан пули японцев продырявили новые шубы, двоих ранили.

Кирба с Богданом не хотели рисковать. Командир приказал не продвигаться дальше, всем оставаться на местах и стрелять только тогда, когда японцы зашевелятся. Но японскому отряду некуда было отступать: за ними широко и раздольно белели снега.

— Так они скоро в лед превратятся, — сказал Богдан.

— Пусть превращаются в лед, — ответил Кирба. — А мне тоже холодно, как бы не обморозиться.

С японской стороны поднялся солдат, но тут же прозвучал со стороны партизан выстрел, и солдат исчез за сугробом. Потом показался другой и тоже упал после выстрела.

— Зашевелились, — сказал Кирба. — Не хотят в лед превратиться.

Прошло еще немного времени, и со стороны японцев щелкнул выстрел. Кто-то поднял винтовку, на дуле которой висел белый платок.

— Что это такое? — спросил Кирба.

— Не знаю, — ответил Богдан.

— Обожди, они что-то кричат, — сказал Кирба. — Эй, партизаны! Не стреляйте, послушайте, что они кричат!

Лыжники примолкли. Со стороны японцев продолжали кричать.

Кирба приказал больше не стрелять. Приказ командира передали по цепи.

— Это, видно, какай-то знак, русские бы сразу поняли, что хотят японцы, — бормотал Богдан.

— Давай мы тоже поднимем белую материю, — предложил Кирба. — Посмотрим, что из этого получится.

У Богдана не было ни клочка белого материала, у Кирбы тоже не оказалось. Спросили соседей — они тоже не нашли. Тогда Кирба привязал какую-то черную тряпицу к винтовке, поднял ее и помахал. Японцы не отвечали, но и не отпускали свой белый флаг. Кирба выстрелил вверх. Японцы не ответили.

— Они все померзли, — сказал он. — Я пойду посмотрю, что с ними.

— Тебе нельзя идти, — возразил Богдан. — Я пойду.

— Нет, Яков Тряпицын всегда сам ходит, так положено, командир сам должен идти на переговоры.

Кирба поднялся из-за ледяного укрытия и, проваливаясь в сугробах, зашагал к японцам. Он шел неторопливо, гордо подняв голову. Богдан с тревогой следил за другом, сжимая в руке винтовку. Японцы не показывались. Кирба почти вплотную подошел к ним и вдруг упал. Богдан не слышал выстрела, но ему показалось, что японцы убили командира. Но Кирба тут же вскочил на ноги. Богдан облегченно вздохнул.

Кирба остановился. Из-за сугроба поднялся человек. Богдан до боли в глазах напрягал зрение, но не мог разглядеть, с кем разговаривал Кирба. Вслед за первым человеком поднялись другие и медленно побрели в сторону партизан.

Когда они подошли, Богдан увидел среди японских солдат русского офицера. Солдаты и русский офицер еле передвигали ноги. Партизаны обыскали их, отобрали оружие, ножи. У офицера нашли какие-то бумаги и передали Богдану.

Лыжники повели их в тайгу, разожгли костер. Возле огня солдаты ожили, заговорили. Партизаны вскипятили чай, предложили солдатам и русскому офицеру.

— Куда шли? — спросил офицера Кирба.

— В Николаевск, — ответил белогвардеец.

— Есть еще здесь ваши отряды?

— Нет, все уходят в Николаевск и в крепость Чныррах.

Богдан развернул переданные ему офицерские бумаги и прочел: «Приказ. Секретно».

— Это секретные документы, — сказал офицер, увидев в руках Богдана штабные документы. — Я не стал их уничтожать, хотя и мог. Вас похвалят ваши командиры, когда вы передадите.

— Наши командиры сами знают, — резко оборвал его Кирба. — Японцы откуда шли?

— У них спрашивайте.

— Кто понимает по-русски?

Один из японцев поднялся и низко поклонился.

— Я понимай, я переводчика.

— Где еще есть японцы?

— Японсака нету. Японсака в Николаевска ушел. Наша тозе ходил туда, но ваша эта досика на ногах…

— Что такое?

— Досика, досика, — японец показал на лыжи. — Оченно худо. Быстро ходи. Снега монога, досика быстро ходи.

Охотникам, не понимавшим по-русски, перевели про «досика», и они рассмеялись. Переводчик совсем согрелся, смех партизан подбодрил его, и он рассказал, что все японские отряды из сел убегают в крепость Чныррах, в форты рядом и в Николаевск.

Богдан с трудом прочитал одну страницу приказа и сказал Кирбе, что документы надо немедленно передать в штаб. Кирба разрешил ему самому доставить документы командующему, и Богдан, торопливо выпив чай, покинул отряд.

На следующий день он пришел в Касьяновку, переполненную партизанами, и встретился с Федором Орловым.

— Богдан, свет ненаглядный, откуда ты? — сказал Орлов, обнимая Богдана.

— С Квакинской бухты, японцев бьем, — похвастался Богдан.

— Обожди, это не ваш отряд тут, под Касьяновской, разгромил японский отряд?

— Мы, — улыбнулся Богдан.

— То-то, смотрю я, у тебя японский револьвер на боку. А я, брат, к ним на переговоры отправляюсь. Парламентер я. Слышал такое слово?

— Нет, не слышал. Ты разве командир, чтобы переговоры вести?

— Переговоры от имени штаба фронта может вести каждый боец по поручению командующего. Ясно?

— Не совсем ясно. Почему тогда Тряпицын сам ходил на переговоры?