Открытие

— Заметки? — взбугрились брови у Куликова. — Интересно, что за заметки?

— Теперь это будет военная тайна, — улыбнулся Лукин.

— Вот видишь, Петр! — всплеснул кудрями Куликов. — Что остается делать бедному геологу?!

— Выпивать и закусывать! — сказал отец и потянулся к товарищам с рюмкой.

За столом началось оживление, звон рюмок и бряцание вилок. Теперь у гостей и хозяев не скоро появится охота касаться серьезных тем, Игорь это знал точно. Насчет моторки убедить отца не удалось с первого раза. Но не завтра же она нужна была Шмелям и Василию. Завтра сплавают они сами в устье Шаманки, отец от рыбалки подобреет, потом и заново можно начать разговор.

И Игорь тихонько отступил в свою комнату собирать снасти.

7

Утром Игорь еле проснулся. Тело его ныло, как больной зуб.

— Может, останешься? — пробасил над ним отец.

— Нет! — Игорь вскочил и вслепую начал одеваться.

— Ветром обдаст — проснется, — заметила мать.

— А я и так на ногах! — буркнул Игорь, вываливаясь на крыльцо.

Свежий хиуз [2] подхватил чубчик и пощекотал им глаза. Ресницы распались. Игорь увидел золото над гольцами. Огромные пласты, от которых трудно было оторвать взгляд.

— Ах ты ж черт мягколапый! — расколол тишину голос матери. — Откуда тебя несет?!

Игорь вздрогнул от этого резкого вскрика. Мать редко повышала голос. А здесь она прямо взбесилась. Сорвала ружье с плеча отца и наставила его куда-то на дорогу.

«Мяу!» — донеслось оттуда: Кикимор переходил улицу.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся отец. — Стреляй, мать, в темную силу!

Но Кикимор кинулся к забору и заскочил во двор Вани. Мелькнул, как цветок свиного багульника, кончик его хвоста.

— Не будет удачи, — произнесла мать серьезным голосом. — Поворачивайте назад. Петя, Матвей!..

— Ты за кого нас принимаешь, мать? — прорычал отец, забрал ружье из ее рук и чмокнул в губы. — Мы ни зверя, ни дьявола не боимся!

Куликов подтвердил это улыбкой, и они двинулись к главному тротуару. Скользя по сырым доскам, дошли до пристани. Отец спрыгнул на дно моторной лодки и подставил руки Игорю. А Куликов вдруг хлопнул себя по лбу.

— Совсем забыл! Планшет!

— Не обойдешься без него?

— Никак...

— Тогда сходи, подождем.

— Все в сейфе, а он опечатан...

— Поедем рыбачить тогда.

— На кой ляд мне твоя рыбалка?

— Чокнешься ты, Матвейка, быстрей, чем жилу найдешь!

— Ой, не сглазь, Петя, куда без моей головы денешься?

— Обойдусь своею!

Отец громыхнул цепью, и лодка закачалась на утренней волне.

— Не кипятись, Петр! — негромко заметил Куликов, и его бледное лицо под зеленым капюшоном плаща поплыло вверх. — Твоя голова уже закручивала тебя куда не следует...

Отец долго не заводил мотор, как бы прислушиваясь к плеску волны в жестяной борт. Игорь обрадовался, что отец тоже решил взяться за ум и отставить рыбалку. Можно было выспаться в постели.

Но тут холодная капля залетела под шапку: отец включил двигатель и направил лодку наперерез волне. Игорь пригнулся, пытаясь примоститься за кожухом двигателя.

— Мне в твои годы не приходилось дремать, можно было совсем не проснуться, — пробовал расшевелить его отец, перекрикивая постук двигателя. — Благодаря шустрости и выжил.

На Игоря это не действовало. Ему было зябко. Не хотелось смотреть на серый Витим, покрытый струйками тумана. И лодка отпугивала холодными каплями росы на бортах, железном кожухе мотора и на ветровом стекле.

Но сильней затрещал мотор, ветер поднял угол брезента и хлестнул им Игоря, и сна как не бывало.

Их большая лодка врезалась острым носом в волнистый плес Витима. Течение сбивало ее, сносило к Витимску. Но отец твердо держал курс против стремнины. Отец стоял перед стеклянным щитком, одна рука — на штурвале, другая — на рукоятке газа. Если бы отец не управлял приисковым хозяйством, он был бы, наверно, капитаном дальнего плавания.

Бодро тарахтел мотор. Роса скатывалась с кожуха, испарялась. Уходили за выступ берега белые баки склада горюче-смазочных материалов, пристань, остатки размытой Витимом Подгорной улицы, центр над нею, деревянная церквушка с башенкой колокольни, трубы ТЭЦ и бани, дом инвалидов и кладбище. Дальше начиналась тайга. Через полчаса лодка плыла по дикому Витиму.

Справа и слева громоздились гольцы. Один не давал места другому. Только речки прорывались между ними, вытачивая глубокие распадки. А лиственницы и вечнозеленые кусты кедрового стланика карабкались по осыпающимся склонам и все равно до самого верха не добирались. Там, на голых вершинах, лежали в западинках лоскуты раннего снега. А наледи в распадках сохранялись с весны. Отец рассказывал, как хорошо держать в них выловленную рыбу, убитую дичь или разделанную тушу зверя.

Игорь вертелся на дне лодки, разглядывая все, что открывалось глазу. Он бросался то к правому, то к левому борту. И отец часто оборачивался, грозил пальцем. Но Игоря это не усмиряло. Он свешивал голову с борта и глядел, глядел в воду, которая отражала гольцы, алое солнце и клубочки облаков. Он опускал руку в плещущую волну и смеялся, отряхивая с пальцев прозрачные капли.

— Э-э-эй! — закричал Игорь, перегоняя грохот мотора, и скалы отозвались: — Ге-е-ей!

Хорошо, что они не послушались Куликова и не вернулись. Не во всем же следовать Куликову, хоть он и золотая голова! Здесь сама тайга им родная с отцом. Недаром в тридцать третьем году тайга послала холостому тогда Бандурееву на помощь прекрасную девушку-таежницу Ксеню. И та спасла его от смерти.

Мать рассказывала Игорю, что отец тогда еще только учился рыбачить по-сибирски. А ему поймался на блесну старый таймень. С перепугу отец запутался в леске и вывалился из лодки. Хорошо, на берегу оказалась девушка из охотничьего семейства Трынкиных. Она вышла из чума почистить рыбу и увидела — неладное с городским рыболовом. Не раздумывая, девушка бросилась в воду, перерезала леску и вытащила рыболова на берег.

Когда отец отдышался, он разглядел свою спасительницу. Оказывается, он ее уже приметил раньше и искал повод для знакомства. Вот и пришлось познакомиться.

У девушки были заметные скулы и узкие прорези глаз, но кожа белела, словно березовая кора, а в черни глаз вспыхивали блестки вроде бы золота.

«Как тебя звать?» — спросил рыболов.

«Ксеня, — ответила девушка с якутским выговором, так что получалось: — Ксена».

«Пойдешь за меня замуж?» — спросил напрямик рыболов.

«Отца спроситься надо», — ответила Ксеня, с таежным спокойствием, немигуче глядя на странного парня.

«Ну, за чем же дело стало? — захрабрился рыболов. — Пойдем спрашиваться».

«Пойдем...»

Рыболов-жених поднялся и отправился вслед за спасительницей.

Старик Трынкин сидел возле жестяной печки и пил чай из деревянной чашки. Сватовство закончилось быстро. Ксеня оказалась не дочерью Трынкина, а сиротой-воспитанницей. Выросла она в чуме, несколько зим проучилась в школе-интернате. Но дальше учиться Ксене расхотелось, она взялась за ружье и стала охотиться, да не хуже иного парня.

«Жалхо однахо-то девха отдавать, — сказал старик Трынкин, почесывая блестящий живот, — да парень, вижу, хрепкий — по ней будешь. А Хсена хах собаха тебе будет...»

И Ксения Николаевна действительно охраняет отца от всяких неурядиц. Иногда прямо до смешного доходит, как было сегодня с черным котом. Но отцу такая верность матери нравится. «Вдвоем-то с мамой мы возле тебя и в самом деле как собаки будем, как добрые сибирские лайки, что спасают охотника от любого зверя, и голода, и холода», — подумал Игорь, глядя на озабоченного отца.

Игоря качнуло к правому борту — это отец завертел штурвал, поворачивая лодку к левому берегу.

Игорь заозирался, не понимая, для чего маневр. И вдруг увидел, как из распадка на левом берегу выпорхнули три утки. Они понеслись над водой на огромной скорости. Селезнь заметил моторку и стал набирать высоту. Но было поздно.