Антымавле - торговый человек

Не доверился старик рулевому, сам за руль сел, держит байдару наискосок волне. И откуда только сила берется?!

Скрипят шпангоуты, изгибается на волне корпус байдары, режет носом волну. Крепкие байдары у Рэнтыгыргина, любой шторм выдержат.

Знает море Рэнтыгыргин, бесстрашен он в море. Говорят, счастье морское ему дано.

— Тише! Тише! — кричит он и даже привстал, увидев впереди большой вал.

Замедляет ход байдара, качается на волнах, переваливается с борта на борт, сушатся весла.

— Го-ок! — рванулся Рэнтыгыргин, и шесть весел дружно опустились в воду. Взлетела байдара, перевалилась через волну.

Обогнули мыс Онман, поджались к низменному берегу, а тут и Нутепынмын — конец земли. Сходят на нет отроги дальних сопок, ложатся длинными косами, а по косе Нутепынмын расположились мелкие стойбища.

Передохнули люди немного, обсушились, узнали, что приходил посыльный от чаучу, с вестью о подходе оленьих стад, и двинулись байдары дальше вдоль косы. Но уже не четыре байдары идут, а пять друг за другом тянутся. У горловины Куннупильгин еще одна байдара присоединилась.

Тронулись анкалины — приморские жители к оленеводам на великий праздник убоя тонкошерстного молодого оленя. Всех трех жен своих взял Рэнтыгыргин, и гребцы с женами едут. Чего только нет в байдарах: огромные витки моржового, лахтачьего ремня, нерпичьи шкуры, куски копальгина, лахтачьи подошвы, таннытские товары. У каждого что-то припасено к большому празднику, нет лишь ничего у празднохода Антымавле.

Хороший гребец получился из Антымавле, выносливый. На глазах изменился, возмужал. Жил в Вельвуне у кого придется, ночевал там, где застанет ночь, Сыт бывал редко, больше подкармливал его Рэнтыгыргин, чтоб не терялась сила у гребца. Одежду свою чинил сам. Редко бывало, что сжалится над сиротой какая-нибудь хозяйка и сошьет ему новые торбаса. Кухлянка на нем — что шкура на плешивой собаке, ветер в нее, как в решето дует.

Но не горевал Антымавле, не задумывался над жизнью, шутил и смеялся: молодость.

Байдары вошли в узкую горловину Кувлючинской губы, поджались к берегу. Кувлючинская губа — что море. Если выехать с солнцем, то к следующему солнцу до другого берега доберешься.

Сердита Кувлючинская губа, полна злых духов. С каждой байдары угостили люди духов кусочками мяса, и защитили себя заклинаниями.

Огибают косу за косой байдары. С одной стороны — глубина, с другой — мелководье. Можно бы напрямую срезать, но ветер не дает оторваться от берега. Последняя коса позади осталась, а дальше глубокий залив Камака.

Хорошие пастбища у залива Камака. Со всей чукотской тундры подкочевывают сюда чаучу, а в пору созревания ягод подгоняют несметные стада оленей. Съезжаются анкалины со всего побережья: нунямские, науканские, уэленские, энурминские, инрылинские, ванкаремские и даже кыгминцы — аляскинские эскимосы — прибывают на своих длинных вместительных байдарах.

Ставят на ребро байдары анкалины, подпирают их длинными веслами, устраивают временные жилища под ними. От устья реки и до самой косы уставлен берег байдарами. А чуть дальше в тундру, на вершинах пологих холмов, там, где ветер обдувает жилища, отгоняет комаров, разбивают свои стойбища чаучу. И каждое стойбище со своим переднедомным хозяином отдельно друг от друга стоит.

Огласится веселыми криками людей тундра, оживет дней на двадцать, а затем снова затихнет. Пожелтеют холмы, опадут листья с низкорослого кустарника, покроется все снегом.

Не пугает людей и страшное название залива Камака — смерть. Говорят, что это случилось давным-давно. Шли с богатой поклажей после удачного обмена четыре энурминские байдары. Обходят косу, а на глубоком месте восемь косаток резвятся. Притихли люди, стараются как можно скорее мимо пройти.

«Наверно, тоже удача у них, потому и радуются. Пусть порезвятся, пока в воде им тепло, а как покроется море льдом — превратятся косатки в волков и уйдут в тундру, тогда голодно им будет», — решили энурминцы, а в самих страх вселился.

Повернуть бы обратно, но нельзя после удачи. Идут мимо. Разговор ведут о другом. Но что-то привлекло страшных оборотней. То одна косатка у самой байдары нырнет. Так разыгрались косатки, что все байдары перевернули. Погибли энурминцы.

Говорят, что пожадничали энурминцы, не задобрили косаток, потому и обозлились они. С тех пор и стали люди называть эту бухту бухтой смерти…

— То-ооо-гок! — вскрикивает Рэнтыгыргин и с силой загребает воду веслом.

Гребцы дружно опускают весла в воду, байдара резко прибавляет ход, вырывается вперед и мчится к берегу. Хочет показать себя перед народом Рэнтыгыргин. Пусть говорят люди, что быстроездящий прибыл.

Много народу уже собралось, половина берега байдарами заставлена. Дымят костры на песке, суетятся около них женщины.

Убрали байдару гребцы, вытащили ее на берег, пристанище строят.

Никогда еще не видел Антымавле такого сборища людей, даже с Рыркайпием сравнить нельзя. Непонятный язык слышится. Рэнтыгыргин, как старый знакомый, каждому подходящему на приветствие отвечает, новости рассказывает.

— Рай-рай! Каанталит! — разносится по всему берегу.

Засуетились люди на берегу, к стоянкам чаучу бегут. Оленеводы и анкалины с почетом и уважением встретили пришедшего с вестью, угощают его в каждой яранге как самого дорогого гостя. И хотя уже все знают, где стада находятся, но все равно переспрашивают.

— Гору Чевтынэй прошли, завтра здесь будут! — отвечает каждому пришедший с вестью.

Но это не все, это только стада Пылёка — самого могущественного обладателя оленного счастья подходят. Засуетился народ в стойбище Пылёка, разбирают яранги, на новое место переносят. Нельзя на обжитом месте встречать стада.

Исчезают яранги и тут же в нескольких метрах подымаются снова. И в каждой яранге, там, где сходятся жерди остова, пучки сухой травы висят.

Знают анкалины, что завтра Пылёк первым оленя забьет. Утром отправился сам Пылёк с первой женой в тундру за кустарником, чтоб было на чем варить мясо, сладких корешков — попокельгина пособирать. Поработали для вида, а остальное пастухи доделали. Положено, чтоб на празднике сам хозяин начинал заготовку кустарника.

Прибежал с хорошей вестью посыльный оленевода Лёлётке — стадо близко, через день будет. Лёлётке, двоюродный брат Пылёка, не уступает ему в оленном счастье. Правда, оленей у него меньше, но тоже столько, что никто из людей не может сосчитать. У Пылёка три стада, три стойбища, у Лёлётке — два стада, два стойбища. Не все стада подогнали Пылёк и Лёлётке, выбрали самые лучшие.

Переносят яранги и в стойбище Лёлётке, готовятся к забою. Лёлётке вторым оленя забьет.

Рэнтыгыргин — старый друг Пылёка и Лёлётке. Как только пристали к берегу, сразу же к Пылёку с женами ушел, товары свои унес. Захватил и веселящей воды. Не принято, правда, чтобы гости подарки преподносили, но все же каждый береговой считает неприличным приехать с пустыми руками: хоть кусочек ремешка поднести надо.

Опустилось за морем солнце, затихла тундра. Спят чаучу в стойбищах, спят анкалины на берегу залива Камака. И лишь далеко в тундре обегают стада пастухи, гонят их к берегу. Большие стада у Пылёка и Лёлётке, сильные ноги нужны. Тяжело пастухам, но не чувствуют они усталости. Налегке, в одних кухлянках, штанах шерстью внутрь и кожаных тапочках на босу ногу бегут они по тундре, высоко вскидывают ноги над кочками.

Все лето вдалеке от стойбищ кочевали, спешат с родными встретиться.

Глухо шумит под ногами оленей тундра, стукаются рогами жирные быки, сдирают шкуру с рогов. Жмутся к важенкам телята, беспокоятся. Пробует вожак в сторону стадо свернуть — просвистит над головой чаут, вздрогнет бык и обратно ринется. Качаются рога, как кустарник при сильном ветре, колышется серая масса, движется, стадо. Где прошли олени, черный след остается, ямки от копыт, мох перевернут. Далеко-далеко широкая оленья тропа видна.

Опустился предутренний туман в ложбины, покрыл росой тундру. Но вот взошло из-за моря солнце, бросило лучи на землю, согрело. Рассеялся туман над тундрой. Услышали люди приближение стада, выбежали из яранг, раскладывают костры.