Том 1. Здравствуй, путь!

Стройка затевалась большая, трудная. Началась широкая вербовка изыскателей и строителей: инженеров, техников, землекопов, мостовиков, укладчиков рельс, плотников, чернорабочих.

В Казани, как и во многих больших городах, на участке, который обслуживала Шолпан, появился новый адресат с броской красной вывеской:

При первой же встрече с ним Шолпан спросила:

— Что такое Турксиб?

— Туркестано-Сибирская железная дорога.

— Где она?

— Пока нет, но скоро будет. — Заинтересованный в привлечении людей на постройку, уполномоченный начал подробно объяснять, где ляжет дорога, какую принесет пользу. В рассказе замелькали родные для Шолпан имена: реки Чу, Или, Каратал, горные перевалы Курдай, Чокпар, города Токмак, Алма-Ата.

— Берут ли на стройку шоферов и письмоносцев? — еще спросила Шолпан.

Шоферов брали в самую первую очередь, а относительно письмоносцев уполномоченный не имел указаний.

— Я — письмоносец, немножко умею стучать на телеграфе, делать плов, сыр, кумыс, — похвалилась Шолпан.

— Ой, ой! — восторгался уполномоченный. — Да мы назначим тебя заведовать либо всей почтой, либо столовой.

Она решила завербоваться. Ахмет Каримов горячо любил свою веселую златоликую Шолпан и без раздумья согласился поехать на Турксиб.

Завербованные и желающие завербоваться собирались в городе Фрунзе, столице Киргизии, по соседним станциям, откуда велись изыскания. Где-то тут предполагалось начать новую дорогу, но где — об этом шел большой спор. Ахмет и Шолпан высадились из вагона на станции Луговая. Тогда она была маленькая, всего в один домик. В нем размещались и все дорожные службы: касса, телеграф, дежурка, и жили все станционные работники.

Толкнувшись во все двери, Ахмет с Шолпан не нашли зала ожидания и решили натянуть свой балаган. Для этого были у них одеяла и разные тряпки, но не виднелось ничего для опоры: ни целого деревца, ни кустика, ни срубленной на дрова лесинки. Отапливалась станция кизяком.

Вокруг была порыжело-увядшая степь, на всей ее видимой шири маячил одинокий всадник, скакавший к станции. Подскакав, он осадил коня перед Шолпан с Ахметом и заговорил по-казахски, сам же переводя свою речь на русскую:

— Аман! Здравствуй! Хабар бар?

Приунывшая было Шолпан радостно встрепенулась: перед ней стоял вестник Длинного Уха, и теперь все узнается, все устроится. Она схватилась одной рукой за стремя, другой за гриву лошади, хотя ни конь, ни всадник не делали попытки уезжать, и заговорила без передыху, тоже путая русскую и казахскую речь:

— Новости бар, бар, большие новости. Русский брат Ахмет Каримов и его жена Шолпан, мы, значит, приехали строить новую дорогу. В степях где-то кочует наш брат Тансык, передай ему по Длинному Уху, что ждем его на станции Луговой.

— Йё, йё! — Да, да, скажу, — обещал всадник. — Сегодня же твое слово полетит соколом во все стороны.

Затем Шолпан пожаловалась, что вот приехали и не знают, куда деваться на ночь.

— Джёк! — Нет такого места.

— И даже балаган не к чему приладить, — продолжала Шолпан.

Всадник посоветовал укрепить его за любой телеграфный столб.

— Можно? — обрадовалась Шолпан.

Он сказал, что к таким столбам часто крепят походные балаганы, привязывают коней и торбы с продуктами для сбережения их от шакалов.

— Тогда подожди уезжать, будешь наш гость, — пригласил его Ахмет.

Шолпан с Ахметом немедленно принялись творить у одного из столбов пестрый тряпичный балаган, а гость поехал собирать по степи засохший навоз — кизяк для костра.

Потом в горьком, но милом, как родина, кизячном дыму всю ночь пили чай, рассказывали новости, мужчины угощали друг друга табаком. А над ними, сладко щемя слух и душу, зазывно пели телеграфные провода.

— Кто поет там? — спросил гость. Много раз слыхал он пение проводов, натянутых вдоль главной колесной дороги через степь, но не знал, отчего рождается оно.

— Поет Узун Кулак — Длинное Ухо, — ответила Шолпан. Гость так удивился, что стал похож на каменную фигуру с древнего степного могильника.

— Да, да, поет Длинное Ухо, — повторила Шолпан. — Оно быстрее самого резвого коня, оно, как молния, может в одну минуту перелететь через всю Казахскую степь.

— Ай, ой! — дивился гость. — И кто этот Узун Кулак, человек, птица, конь, зверь?

— Нет. Его никто не видел. Он такой маленький, что летит в тонкой проволоке. Его зовут телеграфом.

Всадник не мог понять такого дива, а Шолпан не могла объяснить, и разговор оборвался. Шолпан пообещалась растолковать все потом, когда она станет телеграфисткой и будет управлять телеграфом, как наездник конем.

Утром Шолпан и Ахмет пошли узнавать, есть ли еще на Луговой строители Турксиба и где квартируют они. Вестник Длинного Уха умчался в степь, и побежало от него во все стороны: сестра Тансыка Шолпан и русский брат Ахмет Каримов приехали строить новую дорогу. Они ждут Тансыка на станции Луговая. Ахмет будет ездить на шайтан-арбе.

Жители многих мест Казахстана в те годы не видели еще ни поезда, ни автомобиля. По слухам, у них сложилось сказочное представление о бесовской телеге, которая сразу бежит, орет, шипит, плюется горячим паром, чадит черным вонючим дымом, — и все это делает сама, одна, без лошадей, без верблюда, без ишака. Назвали загадочную, телегу шайтан-арбой, потом это имя перенесли на паровоз и автомобиль.

Шолпан будет служить Длинному Уху. Но не по-казахски, с конем, а без него, не развозить новости, а посылать по тем проволокам, что натянуты от столба к столбу вдоль большой колесной дороги на Семипалатинск.

Скоро приедут еще люди, много людей.

На Луговой в те дни строителей было меньше двух десятков. Квартировали они все в недалеком сельце из восьми маленьких саманных хаток, без потолков, с плоскими камышовыми крышами и земляными полами. Пока что они занимались самоустройством, а для дороги ничего не делали, жили в ожидании, когда закончится спор, где легче и выгодней проложить ее.

Спор об этом начался давно, с самого первого замысла соединить Сибирь и Среднюю Азию рельсами, возникшего еще до революции. Построить такой путь у царской России не было сил, и только после революции Советская Россия приступила к делу — весной 1927 года начались изыскания. Сперва было задано, что новая дорога должна пойти от города Фрунзе на город Алма-Ату по отрогам горного хребта Заилийского Алатау. В результате изысканий возникли четыре варианта. Все они вызывали резкую критику руководящих организаций, потому что все планировали большие скальные работы, местами двойную, даже тройную тягу при эксплуатации, все были привязаны к району с частыми землетрясениями.

Во время споров появилось предложение изучить еще один вариант, уже пятый, Чокпарский. Он сулил уменьшить скальные работы, исключить двойную тягу, увести дорогу из района землетрясений в безопасный, но сильно удлинял путь и в станцию примыкания выдвигал Луговую, а город Фрунзе оставлял в стороне от новой магистрали.

У всех вариантов были сторонники и противники. Спор вырос до всесоюзных размеров, захватил не только изыскателей-путейцев, но и смежников: геологов, гидрологов, экономистов, захватил высокие государственные учреждения, печать от центральных миллионотиражных газет до районных листовок, тысячи людей.

По срокам, назначенным Советом труда и обороны, уже надо бы класть рельсы, а строители еще не знали куда. Решили срочно организовать большую экспедицию для изысканий на Чокпаре, в помощь техническим изыскательским партиям привлечь ученых геологов, гидрологов, сейсмологов. Начальником экспедиции назначили опытного строителя железных дорог инженера Елкина.

Станция Луговая сделалась отправным пунктом для изыскателей по пятому — Чокпарскому — варианту, они потянулись сюда со всех направлений, обследованных прежде: Курдая, Кастека, Какпатаса. Появилась работа и для тех, кто приехал не для изысканий, а уже строить. Первая получила ее Шолпан, получила именно ту, о которой давно мечтала, — на телеграфе. Единственный станционный телеграфист оказался бессильным передать весь поток телеграмм, который хлынул из Луговой и в Луговую. Маленькая, нигде, кроме своей дороги, не известная дотоле станция за несколько дней прогремела на всю страну. Постепенно устроились все, кто хотел, а потом обнаружилась даже нехватка рабочей силы.