Водораздел

— Бока-то не болят? — спросил Хуотари, подойдя к Поавиле. — Уж очень рьяно ты взялся.

— Косить — работа нетяжелая, — ответил Поавила. — Только маши косой да точи ее.

— От работы еще никто не разбогател, — сказал Хуотари. — Пойдем отдохнем, а то, гляди, грыжу наживешь.

Вид У Хуотари был пасмурный. Поавила понимал, почему Хуотари хмурится, но ничего не стал расспрашивать. Дело-то щепетильное.

Когда Пулька-Поавила с сыновьями пришел к избушке, Хуотари и Иро уже успели поесть. Хуотари торопился поужинать: ему не хотелось, чтобы сосед увидел, что они едят — у него в кошеле были еще харчи, привезенные Ховаттой из Кеми. А этот вопрос тоже был щепетильный…

— Ты косу мне не наточишь? — спросил Хуотари. — Я, черт, никак не научусь. — И он хихикнул.

— Ладно… наточу, — пообещал Поавила. Он облизал ложку и убрал ее в кошель.

— Ясная погода будет завтра… Сено будет сохнуть — только убирай, — говорил Хуотари, разглядывая вечернюю зарю. — Только бы ночью заморозок не пожаловал. Ячмень-то начинает наливаться.

Дым выгнал из избушки комаров и мошкару, воздух в ней сменился. Можно было ложиться спать. Птицы тоже замолчали, попрятались в гнезда.

Иро легла последней. Ей пришлось лечь рядом с Микки: больше места в избушке не было. Утомившийся за день мальчик сразу уснул. Вскоре захрапели и старики. Хуоти тоже сделал вид, что заснул. А Иро не спалось. Она протянула руку через Микки и осторожно дотронулась до Хуоти. Хуоти промычал что-то и повернулся на другой бок…

Косари проснулись раньше, чем защебетали птицы и, наскоро позавтракав, отправились на работу: по росе легче косить.

Солнце опять пекло вовсю. К полудню уже можно было убирать в сарай сено, скошенное накануне. Пока сносили первые копны в сарай, подошло время обедать.

В избушке косарей ожидал сюрприз. Кто-то побывал там, съел почти все их припасы, а на столе оставил загадочную записку. Хуоти прочитал ее вслух: «Спасибо за харчи. Не волнуйтесь, осенью рассчитаемся».

— Эмяс, — выругался Пулька-Поавила.

Он догадался, кто наведался в избушку. Крикку-Карппа рассказывал, что видел в лесу трех незнакомых мужчин. Шли они со стороны границы и направлялись в Вуоккиниеми. Эти гости тоже, конечно, держали путь на погост. Вдоль Ливоёки туда легко попасть: река впадает в озеро Куйтти неподалеку от села.

— Осенью обещают рассчитаться, — продолжал ворчать Поавила и на покосе. «Черти, что-то опять замышляют. Видно, новую избу и осенью не придется строить», — рассуждал он про себя.

Почему-то не работалось. Приходилось прямо-таки заставлять себя махать косой.

— Эмяс! — выругался Поавила, бросая косу. Сунув руку в штаны, он вытащил муравьишку. — И этот еще тут. Маленький, а… — заматерился он.

Хуоти отвернулся, с трудом сдерживая смех.

Вечером, после косьбы, он взял удочку и пошел на рыбалку. Может быть, удастся наловить хоть на уху. Неподалеку от избушки на излучине речки была быстрина, где прежде хорошо брал на мотыля хариус.

Иро тоже пришла на берег.

— Клюет?

— Нет, — ответил Хуоти, не поворачивая головы.

Иро села на кочку и вдруг, закрыв лицо руками, зарыдала.

— Не плачь, — сказал Хуоти. — Слезами тут не поможешь.

Иро вытерла слезы, тяжело поднялась и медленно пошла к избушке.

Рыбалка у Хуоти на сей раз была неудачная.

— Ну что ж, делать нечего, придется сходить за харчами, — сказал отец. И Хуоти отправился в деревню.

На следующий день к полудню он вернулся и принес в кошеле туес с творогом и мешочек ячменной муки.

— Старый Петри пропал куда-то, — сообщил он. — Еще позавчера. Пошел за лыком и не вернулся. Теппана ходил искать, но не нашел.

— Трудно в лесу человека найти, — сказал Хуотари задумчиво.

— Может быть, удар хватил, — предположил Поавила.

— Да, стар уж он был, — добавил Хуотари.

Больше они ничего не говорили о новости, принесенной Хуоти, но каждый про себя продолжал думать о судьбе Петри.

На обед Хуоти сварил болтушку из ячменной муки.

— Ешь кашу до дна, парень, а траву коси под корень, — учил Поавила за столом Микки.

Так они питались кашей да морошкой, которая к тому времени начала поспевать.

— Мы соберем маме на гостинцы? — спросили ребята, когда они возвращались с покоса домой.

— Ну соберите, — разрешил отец.

Сам он тоже не удержался и присоединился к ребятам — очень уж соблазнительная была морошка. Все болото у тропинки прямо желтое. Ягоды крупные, сочные.

Скоро туес был полон. И наелись они так, что язык стало щипать. Затем вернулись на дорогу, вскинули кошели на спину и отправились дальше. Отец шел впереди тяжелыми шагами, Хуоти за ним, а последним трусил Микки.

Дома косарей ожидала натопленная баня. Они хорошо напарились. Хуоти и Микки тоже на этот раз парились по-настоящему, потому что иначе искусанные мошкарой руки и ноги будут страшно зудеть. А похлестаться свежим душистым веником — одно удовольствие.

Когда вернулись из бани, на столе их ожидала морошка с молоком и ячменные лепешки.

— Ешьте, мальчики, — угощала мать. — Да, а вы знаете? Ведь старого Петри так и не нашли.

— Умер, наверное, — сказал Поавила. — Уж много дней-то прошло.

Так думали о Петри и в деревне, о нем говорили уже в прошедшем времени.

— Умер, как медведь, — рассуждал Крикку-Карппа. — Подохшего медведя еще никто в лесу не видел. Куда-то хоронятся умирать.

— А смерть-то хоть легкая ли была? — гадала Паро.

— Да ведь он ничего плохого людям не делал, — сказала Доариэ. — У нас в деревне был один человек, знахарем Теро его звали…

Доариэ редко что-либо рассказывала, но иногда, когда речь заходила о смерти, о какой-нибудь болезни или о несчастье, она тоже вступала в разговор. И теперь она стала вспоминать, как у них в Костамукше умер знахарь Теро. Теро считался хорошим знахарем. Его приглашали на все свадьбы, поили, кормили. Не позовешь — не будет счастья в новом доме. И вот однажды не позвали на свадьбу. И получилось так, что первый ребенок умер, второй родился и тоже умер. Потом пришла пора помирать и самому знахарю. А смерть его не хочет брать. Все мучает и мучает. «Выдерните вон те две доски из потолка», — наконец, взмолился измученный Теро. Доски выдернули. Только после этого смерть перестала терзать его. Вот такой случай был у них в Костамукше.

— Не надо никому желать зла, — заключила Доариэ. — А то умирать будешь, мучиться будешь.

Теппана упросил односельчан еще раз отправиться на поиски отца. Хотя и был сенокос и время спешное, все же грех оставить человека на съедение медведям. Может быть, еще найдется Петри. И мужики пошли. Пулька-Поавила тоже пошел. Заодно он решил поглядеть, как его конь там, на выгоне, набирается сил. Но лошади на выгоне не оказалось. Все остальные были, а его не было. Забыв о том, ради чего он отправился в лес, Поавила стал бегать по лесу, разыскивая коня.

— Ну как? Нашел? — спросил Хуотари, когда Поавила вернулся в деревню.

Поавила лишь безнадежно махнул рукой.

— Умер он, — решил Хуотари.

— Неужто леший его забрал? — сказал Поавила, думая все о коне.

Так и не нашли старого Петри, хотя ходили его искать еще и в воскресенье, опять всей деревней.

А лошадь Поавилы нашлась. Кто-то рассказывал, что видел ее в Вуоккиниеми.

Пулька-Поавила пошел за конем, но вернулся в тот же день вечером и без коня. Доариэ не стала ничего расспрашивать, она и так видела, что они опять остались без лошади.

— Короткой была эта история, как песня рябчика, — промолвил Поавила и устало бросил шапку на скамью.

Оказалось, что лошадь принадлежала вуоккиниемскому богатею Онтсу Рийко. Пасясь в лесу, она вспомнила дорогу к старому дому и вернулась к своему хозяину.

— Еще и конокрадом обозвал, — ворчал Поавила. — И пуникки.

Прошлой осенью никто бы не осмелился так обозвать отрядовца. А теперь осмеливаются. «Видно там, на погосте, дуют уже другие ветры», — думал Пулька-Поавила, и это тревожило его, пожалуй, больше, чем потеря лошади.