За чертой милосердия. Цена человеку

В такую минуту мартовского рассвета, когда отряд, оставив на берегу прикрытие, готовился уже двигаться в глубь леса, тыловое охранение по цепи донесло:

— Слышу шуршание лыж!

Сообщение не было неожиданностью, все ждали преследования. Орлиеву, который своими ушами хотел проверить донесение, не пришлось давать команду: «Тихо!» Даже раненые с тревогой вслушивались, повернув головы в сторону озера.

Там кто-то шел. Слабый, похожий на царапанье, шорох лыж приближался. Орлиев сразу определил, что преследователей немного, но в морозном тумане звуки обманчивы.

— Третий взвод и сапдружиппицы — взять раненых и отходить. Азимут девяносто. Первый взвод— развернуться вправо, второй — влево. Пулеметы — на фланги! — тихо скомандовал он, выдвигаясь к самому побережью.

— Тихон Захарович, разрешите мне остаться с первым взводом! — улучив момент, попросила Оля Ран-туева.

— Это что за новости! —одернул ее командир.— Выполняй приказ! И без тебя хватает мороки!

Звуки с озера уже нельзя было разобрать из-за шума, который создавал уходивший в глубь леса третий взвод. Казалось, что полтора десятка людей намеренно топчутся на одном месте, ломают сучья, стучат о деревья лыжами и палками.

— Огонь только по команде! —передали по цепи приказание Орлиева.

В стороне деревни взлетела в воздух зеленая ракета. Ей ответили красной ракетой с острова, потом двумя зелеными с середины озера, примерно с того места, где с час назад партизаны огибали остров.

Теперь уже никто не сомневался, что их преследуют.

— Комиссара ко мне! — приказал Орлиев.

— Комиссара! Комиссара! — торопливо побежало по цепи. Дорохов был на левом фланге. Прошло не меньше двух-трех минут, пока он успел подойти к командиру.

— Видел?— спросил Орлиев.

— Видел.

— Надо уходить!

— А если там наши? — кивнул Дорохов в сторону озера.

— Скоро будет поздно!

— Мы ничего не знаем о судьбе нескольких бойпоз. А вдруг там кто-то из них,— сказал Дорохов, кивнув па озеро.

Орлиев и сам думал об этом, но напоминание комиссара лишь разозлило его.

— Я не могу губить весь отряд, понятно? Ждем пять минут и будем отходить.

Дорохов чувствовал, что командир по-своему прав, и промолчал. Снова потянулись томительные секунды.

— Идут, совсем близко! — приглушенно выкрикнул кто-то справа от командира.

— Чего орешь?! — вполголоса оборвал Орлиев.— И без тебя слышат!

Шуршание, ставшее торопливым и сбивчивым, раздавалось так близко, что и Орлиев, и Дорохов, и каждый партизан уже точно определили место, откуда оно доносится. Теперь было ясно, что шел один человек. Орлиев силился разглядеть лыжника, ему казалось, что он уже видит его, но серая, предрассветная муть делала все вокруг как бы расплывчатым.

Вот лыжник остановился, вероятно, прислушиваясь, потом сделал шаг, другой, третий... Берег, как видно, пугал его... Он снова остановился.

— Это наш!—поднимаясь, прошептал Дорохов командиру.— Я выйду навстречу.

Орлиев резко дернул его за плечо и придавил к земле.

— Эй, кто там! — выкрикнул он.— Выходи, кто там?

Несколько секунд стояло молчание, потом слабый голос с озера радостно ответил...

— Товарищи! Это я, я...

— Курганов! — воскликнул комиссар, освобождаясь из-под цепкой руки Орлиева.

— Ты — Курганов? — громко спросил командир. — Выходи скорей, чего копаешься.

Виктор торопился изо всех сил, но те несколько десятков шагов, которые отделяли его от товарищей, показались ему самыми долгими за весь поход. Нот перестали слушаться его. Левой руки он давно уже не чувствовал, и каждый шаг теперь причинял ему нестерпимую Соль во всем теле. С трудом поднялся на берег, боком пролез сквозь кусты и почти упал на руки бойцу, поднявшемуся ему навстречу. Дорохов крепко обнял его, поцеловал в заиндевевшее лицо и принялся растирать Курганову висевшую поленом левую руку.

— Молодец! — похвалил Виктора Орлиев и тут же прикрикнул на собравшихся вокруг нескольких бойцов: — А вы чего? У тещи на именинах, что ли? Марш по местам!

Виктор хотел доложить командиру о происшедшем на озере, но тот, собрав взводных, уже давал распоряжение па отход.

— Идти можешь? —только и спросил он Виктора.

— Могу,— ответил Курганов, хотя и ощущал, что сил хватит ненадолго.

Оставив небольшое прикрытие, которое должно было отойти по их следу минут через десять, отряд направился догонять третий взвод.

Уже светало. Виктор как во сне шел в середине колонны, натыкаясь при неожиданных остановках на впереди идущих и отставая на длинных переходах. Обмерзшие сучья больно стегали по лицу, но он не мог отводить их руками, как делали другие,— одна рука уже висела на повязке, а другой он тяжело опирался на палку.

Он шел по глухому войттозерскому лесу и все время машинально поворачивал голову влево. Ему все еще казалось, что он идет по озеру, а слева от него темнеет, плывет в другую сторону черный загадочный остров,

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ 1

Километрах в десяти на запад от Войттозера пролегал каменный кряж, или по местному, «сельга». Он начинался где-то далеко на юге и цепочкой переходящих друг в друга холмов тянулся в северные районы, теряясь там в лабиринтах озер.

У Войттозера кряж был невысок. Если идти на запад по дороге, его, пожалуй, не сразу и приметишь. Подъем — не крутой, по обочинам — те же придорожные кусты, за ними —лес, камни, мох.

Но тот, кому вздумается отправиться туда по лесу, не может не заметить разницы. Первые два часа он будет с трудом пробираться по перестойному еловому лесу, местами продираясь сквозь цепкие заграждения колючего, увитого паутиной, подроста. Корни деревьев здесь не уходят в глубину, а стелются на виду по самой поверхности пепельно-серой почвы, которая никогда не просыхает и распространяет вокруг запах прелой хвои. Кроны образуют такой густой шатер, что лучи солнца почти не достигают земли, и кроме мхов, папоротников, хвощей нет внизу других растений. И тебя невольно охватывает ощущение, что ты попал в какую-то доисторическую эпоху.

Но постепенно грунт становится тверже. Оглянувшись, замечаешь, что вокруг стало светлее. То и дело уже попадаются веселые медно-желтые стволы раскидистых мяндовых сосен, выросших в избытке и света, и питательных соков. Пройдешь еще километр-другой, и начинаются боры. Здесь и под ногами сухо, и над головой просторно. Деревья — как на подбор — одно к одному — ровные, высокие, без сучьев до самой макушки. Воздух чистый, настоянный запахами и брусничника, и вереска, и свежей сосновой смолы, слезой переливающейся на солнце.

Ты вышел на кряж.

На запад от него леса уходят за горизонт. Как и везде в Карелии, там много озер, которые соединяются между собой ручьями и протоками. Но ни одно из них давно уже не знает, что такое сплав леса, так как ручьи и протоки текут там на запад, в сторону границы с Финляндией.

За сельгой, или, как говорят в Войттозере, в Заселье, на берегах некоторых озер стоят небольшие деревушки. До войны жители занимались сельским хозяйством, а в зиму ходили «сезонить» на лесозаготовки. В войну за-сельские деревни обезлюдели. Жизнь так и не вернулась в эти края. Возвращаясь из армии или эвакуации, люди селились в Войттозере, где создавался большой механизированный лесопункт, становились кадровыми рабочими.

Старые дома медленно разрушались. Даже их хозяева, неплохо устроившиеся в новом поселке, свыклись с этим и, приезжая в родные места помогать рабочим подсобного хозяйства леспромхоза в сенокосе или на уборке» уже не надеялись, что жизнь по-новому и с другой стороны вернется в эти края.

2

Орлиев сдержал свое слово.

В один из вечеров он созвал всех мастеров, бригадиров и десятников на совещание.

Народу набралось человек тридцать. Самая большая в конторе комната, где размещалась бухгалтерия, оказалась забитой до отказа. Люди успели поужинать, переодеться, и Виктор, привыкший за эти дни видеть их в рабочей одежде, не без труда узнавал присутствующих.