Трудный переход

Была какая-то неясность в словах Веретенникова, в то же время Егор, как видно, мужик честный. Иначе зачем бы он стал рассказывать о себе так подробно малознакомому человеку? Клим подумал, что вовсе не сочувствие его нужно Веретенникову, а нужен какой-то совет, но в чём и как — он не знал. Клим стал сам расспрашивать Егора, и постепенно перед ним раскрылась картина всей предшествующей жизни сибиряка. Сам деревенский человек, Попов очень хорошо понял Веретенникова.

— Да, брат! — повторил он уже более твёрдо. — Я, конечно, в Крутихе вашей не бывал, но думаю, что жизнь-то ведь везде одинакова. Ты, Егор, наверно, оттого пострадал, что посерёдке оказался.

— Как это? — не понял Егор.

— А вот, знаешь, бывает, что в лесу пень на дороге торчит. Какая телега ни поедет, всё равно его колёсами заденет… Выходит, ему больше всех и достаётся, этому пню.

— Эка, сравнил! — нахмурился Егор.

— Ты уж, Клим, чего-то не то сказал, — мягко проговорила жена лесоруба, конфузливо посмотрев на гостя.

— Ничего, зато так-то понятнее, — продолжал Клим. — Жизнь по новой дороге у вас в деревне пошла, а ты ей мешал, вот как я понимаю…

— Не мешал я, — обидчиво проговорил Егор.

"Эх, напрасно я начал разговор этот, — подумал он с досадой. — Разве они поймут?"

— Ну хорошо, положим, что не мешал, — миролюбиво согласился лесоруб. — А тогда почему же к тебе такое отношение было? Всё-таки зря на человека не понесут, не верю я этому. Тем более что секретарь партячейки твой зять, родня тебе. Не мог он ни за что ни про что напуститься на человека. А скорее всего было так: ты сам не знал, куда тебе идти.

— Да и теперь не знаю, — с горечью вырвалось у Егора.

— Вот видишь, — подхватил Клим. — А надо знать. Ты с кем думал жить? С кулаками?

Егор молчал, не зная, что ответить.

— Или ты думал жить с бедняками?

— Я хотел сам по себе жить, — сказал Егор. — Кому до этого какое дело?

— Э, нет, друг, — покачал головой лесоруб. — Время сейчас не такое. Надо к чему-нибудь одному приставать. А болтаться посерёдке… Да вот ты попробовал, — и Клим насмешливо взглянул на Егора. — А теперь как же дальше? Без людей-то не проживёшь. А люди, вот они: одни в одну сторону тянут, а другие в другую. Борьба меж ними. Тут и смекай, где тебе быть, с кем идти…

Егор молчал, обдумывая сказанное Климом.

— Ты на меня не обижайся, что я про пень помянул, — продолжал лесоруб. — Пни-то не такие ещё есть, покрепче. Вот в деревне у нас был один кулачище — этот уж всем пням пень! А ты человек, я вижу, трудовой и надо тебе быть со всеми трудовыми людьми. Зачем же от них-то отделяться?

Егор медленно поднял голову, лицо его просветлело.

— Это правда, — выдохнул он.

— Ну ладно, — махнул рукой Попов. — Чай будем пить. Эх, а самовар-то остыл! — воскликнул он. — Хозяйка, а хозяйка, ты чего же это самовар-то проспала?

Жена лесоруба, улыбаясь Егору, схватила со стола самовар, отнесла его к печке и стала раздувать. Скоро он опять зашипел. Они снова пили чай, беседуя о разном.

— Завтра у нас в посёлке собрание, приходи, — говорил на прощанье Егору Клим. — Послушать тебе будет интересно.

Егор обещал.

Вернулся он из посёлка на Штурмовой участок затемно. В бараке многие уже спали. Наутро Веретенников, Влас и Тереха, как обычно, вышли на свою деляну.

После постройки барака и работы на просеке сибиряки сделались настоящими лесорубами. Бригадиром у них был назначен Парфёнов. Но таких бригад — из трёх человек — стало много на лесоучастке, и сибиряки ничем не выделялись среди других вербованных. Из прибывших на участок комсомольцев тоже составились бригады рубщиков. Девушки работали на штабелёвке.

Сибиряки валили на своей деляне лес. Тереха шёл впереди, показывал рукою, какую лесину надо пилить. Он был молчалив. Бывали дни теперь, когда Парфёнов не произносил и десяти слов. Он тоже, как и Егор, думал свою упорную думу. Тереха начинал убеждаться, что поступил до крайности легкомысленно, покинув Крутиху и дом. Главное, о чём он думал, это были слова сына, Мишки, переданные Анисимом Снизу; если-де батька скоро не приедет домой, уйду в колхоз.

"И уйдёт, — рассуждал Тереха сам с собою. — Ему что, не он наживал хозяйство. И эта хороша, — негодовал он на жену. — Нет, чтобы отговорить парня, она ещё, смотришь, поддакнет. Все они, бабы, такие". Терехе нестерпимо было думать о своевольстве сына.

Молчаливые, полные тревожных дум, пилили, валили дерево за деревом Парфёнов и Веретенников, работая двуручной пилой. Влас попрежнему обрубал сучья. Он стал как будто попроворнее. Былая сонливость словно слетела с него. И одежда на Власе сидела теперь вроде бы аккуратнее. Осенью он купил в лавке новую тёплую шапку, чем несказанно удивил Тереху и дал повод Никите Шестову для новых шуток над приятелем.

— Кум, — говорил Власу Никита, — уж не жениться ли ты задумал?

Но Милованов в ответ только улыбался.

Вечером, закончив работу, Веретенников поужинал и отправился в посёлок. По дороге его нагнал молодой мужик с русой бородкой, показавшийся Егору знакомым. Потом он сообразил, что мужик этот живёт с ним в одном бараке.

— На собрание? — спросил тот, поравнявшись с Егором.

Веретенников кивнул.

— Коммунист? — задал молодой мужик новый вопрос.

— Чего? — не понял Егор.

— Ты, спрашиваю, коммунист? Партиец?

— Не-ет… — протянул Егор.

"Выходит дело, собрание-то коммунистов. А я чего туда попёрся?" — подумал он, но делать было нечего. Они пошли рядом. Егор посматривал на своего спутника, но тот шёл молча. В посёлке у одного из бараков толпились лесорубы. В осенних сумерках фигуры людей двигались, переходя с места на место; было холодно. Вспыхивали огоньки самокруток. Егор и молодой мужик подошли, поздоровались. Тотчас же отошёл от других и приблизился к Егору Клим Попов.

— Пришёл? — спросил он. — Ну вот и хорошо.

Егор увидел Трухина, Черкасова, Викентия Алексеевича Соколова. Показался из барака председатель профсоюзного комитета — рубщик Москаленко и пригласил всех заходить. Егор и Клим стояли рядом. Потом они через небольшой коридор прошли вместе со всеми в обширное помещение с рядами скамеек и стульев в нём. Впереди была сцена, а над нею протянуто красное полотнище. На полотнище — надпись: "Товарищи! Выполним пятилетку в четыре года! Выше темпы лесозаготовок!" На стенах всюду висели портреты вождей. Егор, усаживаясь рядом с Климом, потихоньку осматривался. Люди занимали места. Они переговаривались между собою, перебрасывались шутками. Егор смотрел на всё это с большим любопытством. Как видно, тут многие давно и хорошо знали друг друга. Прошёл бородатый Филарет Демченков. Даже под ватником заметны были могучие лопатки и богатырские плечи сплавщика. Егору приходилось бывать на собраниях в своей деревне, но тут, как ему казалось, было всё строже, больше порядка. Вся производственная жизнь кадровых рабочих леспромхоза, их интересы, их духовная деятельность сосредотачивались в посёлке на Партизанском ключе. Здесь была дирекция, партячейка, профсоюзный комитет, клуб, библиотека. Не беда, что всё это размещалось в бараках, бревенчатых строениях, на вид весьма неблагоустроенных. Именно отсюда протягивались нити руководства и влияния на лесоучастки. Впоследствии Егор под воздействием главным образом рассказов Клима Попова кое-что из этого уяснил себе, а сейчас он лишь оглядывался по сторонам да слушал, что говорили вокруг. Люди затихли, когда поднялся секретарь партячейки и объявил открытым "партийное собрание с привлечением беспартийного актива". Егор смотрел вперёд, где за столом сидел избранный президиум из трёх человек. Среди них был Трухин. Степан Игнатьевич, когда председатель собрания Москаленко дал ему слово, просто изложил свои мысли насчёт новых рабочих, пришедших в леспромхоз.

— Новых рабочих надо воспитывать трудом, социалистическим соревнованием, — говорил он. — А вот как нам соревнование организовать — об этом следует хорошенько подумать. Мало, чтобы соревновались коммунисты, комсомольцы, кадровые рабочие. Надо нам новых рабочих иметь в виду, в особенности вербованных крестьян…