Сапоги — лицо офицера

— Ну! Остается только так и делать! — сокрушался Янич.

— Да что вы херню городите! — громко воскликнул Коровин. — Как будто не ясно — распиздяйство, как везде!

— Точно, точно, лейтенант! — откликнулся из-за соседнего столика щуплый веснушчатый капитан Бабошин, командир батареи САУ. — Армия это зеркальное отображение народа. Народ пьет, и армия пьет, воруют везде, и в армии воруют, все очки втирают, и в армии то же самое…

— Нет, Бабошин, ты не говори! Сами виноваты, что порядка нет, — капитан Алексеев разволновался. — Раньше, при Жукове, дисциплина была… Бывало, обнаружит старшина окурок в казарме, сразу тревога по батарее! Окурок на носилки и в лес! Бегом, марш-бросок километров на десять для всех! Окурок хоронить… Яму выкопать метр на метр… И все это вместо сна! И был в армии порядок! А сейчас…

— Ты такие поебеньки салагам рассказывай! — насмешливо сказал Бабошин и допил пиво. — Пойду еще возьму…

— Была б моя воля, я сделал бы, как Гитлер в тридцать третьем году, — сказал капитан Синюк, минометчик. — У него тоже в армии бардак был, генералы жаловались, под суд, мол, надо пол-армии… Гитлер и говорит, вы не валяйте дурака, судами ничему не поможешь… Поставьте по углам на каждом плацу по виселице. И чуть что, вешайте… Повесили десяток-другой, и в армии до конца войны порядок был… Я сам солдатом начинал, знаю, только палкой по жопе, другого они не понимают…

Небольшая мелочь

«Поморин» — зубная паста болгарского производства — пользовался спросом. До этого Белоус запретил продажу в солдатском магазине одеколона. Тогда неизвестно откуда узнали новый способ опьянения: «Поморин», содержавший какие-то ароматические эфиры, разводили в кружке с водой и пили. Два тюбика было достаточно, на час-два человек пьянел. Лейтенанты не верили, но после солдатской получки им показали на помойке кучу выдавленных тюбиков…

Сейчас капитан Алексеев выкладывал на стол в каптерке пачки дешевых папирос, туалетное мыло, печенье, нитки. На руки он выдавал солдатам только по рублю, чтоб старики не отбирали все деньги. На остальные он сам покупал в магазине заказанное. Капитан ходил и на почту, получать переводы для солдат, суммы маленькие, пять-десять рублей, но и их нельзя было отдавать владельцу. Установил порядок: служишь хорошо — получи рубль из своего перевода, сачкуешь — сиди без денег.

— Да хер с ним, с «Поморином», — хлопотал вокруг коробки Алексеев, — буду выдавать каждое утро по два тюбика на батарею… Пусть при мне чистят зубы… Ну что, пойдем в кормушку? Уже время… Курко, строй батарею, отправляй в столовую, потом догонишь!

«Кормушку» придумал командир полка. Чрезвычайно удачно, считали офицеры. Полковник приказал начпроду поставить в солдатской столовой отдельный стол, для желающих обедать бесплатно.

— И повара будут чувствовать контроль, — сказал тогда полковник, — и лейтенанты не подохнут с голоду… Деньги-то сразу пропивают, дураки бестолковые, а потом замазку на окнах объедают… А полк не обеднеет, воровать будут поменьше, и все…

Вася Горченко, кадровый лейтенант-сапер, высокий, стройный и красивый, скандалил в столовой. Нагнувшись, он кричал в «амбразуру», раздаточное окно в стенке, отделяющей кухню от зала.

— Ты что, стебаный по голове, меня за салагу принимаешь? Ты думаешь, я буду эти бациллы есть? Совсем, блядюги, оборзели, заворовались! Какое ты мясо офицерам даешь?! — кричал он повару-старику, держа бачок с кашей.

— Вы, товарищ лейтенант, не разоряйтесь! — кричал в ответ повар. — Где я вам мясо возьму? Не нравится, идите в столовую!

— Ты что, пизденыш, орешь на меня! — Горченко со всего размаху метнул тяжелый бачок в амбразуру. Повар присел, бачок с грохотом ударился о плиту и раскололся. Разлетелась горячая каша…

Красный от возбуждения Горченко вернулся к офицерскому столу.

— Только так, другого языка эти бляди не понимают! — сказал он.

Солдат-раздатчик нес новый бачок, обмотав его ремнем, чтоб не обжечь руки. Поставил перед Горченко.

— Ну вот, — сказал тот, — и мясо нашли!

Притихший второй батальон по команде приступил к принятию пищи, а офицеры, поев мяса, подались в штаб, на совещание.

Белоус был в ударе, вошел, можно сказать, в раж, перемыл все полковые косточки, просидели до вечера, еле успели до закрытия столовой… Ложиться спать еще было глупо, монастырский ужин — гороховый суп и два вторых без котлет — все-таки приподнял настроение, и Казаков решил заглянуть к другу.

— Садись, Вадим! — Коровин был в плавках. Полыхала печь.

Из большого магнитофона «Темп-3» страстно хрипел Высоцкий. Магнитофон был гордостью Коровина, он купил его неделю назад, махнув рукой на долгое последующее безденежье.

— Слушай, Вадим, — вдруг засмущался Коровин. — Мандавошек я подхватил в Благовещенске…

Казаков встревоженно посмотрел, не шутит ли?

— Пойди купи мазь, ртутно-сернистая называется…

— Ты смеешься, что ли? Через час весь полк будет знать! Жена Алексеева в аптеке работает… Через два дня Новый год… Я вот подумал, попробую «Хлорофосом» вывести эту пакость. Если это от тараканов, то они тем более передохнут… Глянь, я конец тряпкой обмотал, чтоб не щипало… А плавки — чтоб не разбежались. Помоги-ка!

Казаков взял баллончик и, затаив дыхание, направил вонючую струю в плавки Коровина. Тот взвыл и запрыгал по комнате — щиплет!

В дверь громко постучали.

— Кто там? — испугался Коровин.

— Тревога, товарищ лейтенант!

Солдат их батареи, в каске, с противогазом и автоматом стоял на пороге.

— Майор Оверьянов тревогу по батарее объявил, за вами послал!

— Что там случилось? Уже девять часов… И в полку тоже тревога?

— Нет, только у нас…

Почти бежали, напрямик через лес, задыхаясь от морозного воздуха. Приятнейшего лунного цвета снег, в небе потрескивали звездочки, тишина притаилась между деревьями…

Минометная батарея стояла по стойке «смирно» в полной боевой выкладке. По проходу между кроватями расхаживал Оверьянов.

— А, — сказал он, увидев лейтенантов. — Спасибо, что соизволили прибыть!

— Что случилось, товарищ майор?

— О-о, ничего особенного, товарищи лейтенанты с высшим образованием! Всего лишь небольшая мелочь — минометная батарея не боеспособна и все! — иронизировал Оверьянов.

Майор был очень пьян. Красные глаза, мокрые толстые губы, шибающий в нос перегар.

— Сегодня я отдал приказ снабдить все табуретки бирками, То есть написать, что за такую-то и такую-то табуретку ответственен тот-то и тот-то… За любое военное имущество должен быть кто-то ответственен… Если я зайду в казарму и увижу кучу говна, я подниму тревогу! Но если на этой куче будет бирка: «Ответственный такой-то», я скажу — правильно, в армии так и должно быть! И что вы думаете?.. Эти подлецы и не подумали выполнить приказ! На трех табуретках бирок нет! Сержант Сон, вы пойдете под суд! Ты ответишь мне за это, подлец!

У солдат были отсутствующие лица.

Оверьянов прошел вдоль строя.

— Но это еще не все! Сколько раз я повторял, что каждый солдат должен иметь иголку с ниткой! Вот здесь, в шапке. Пол-батареи игнорировало мой приказ!

Майор говорил ворчливо, почти шутливо, казалось, он сейчас засмеется и скажет, что шутит.

— Нет, товарищ Казаков, нет, товарищ Коровин, так дальше не пойдет! Я не допущу, чтоб батарея превращаясь в банду пьяниц и наглецов! Или вы мне наладите дисциплину на батарее, или я вас всех разжалую! Сон, Студенников, вы не демобилизуетесь, я вам обещаю это!

Коровин постукивал сапогом. Казаков негромко сказал:

— Я пойду покурю! — и вышел из казармы.

Предпраздничное настроение

— Ну, — сказал, ни к кому не обращаясь, замполит полка подполковник Селиванов, — сейчас главное, чтоб не было ЧП.

Сопровождающие молча кивнули.

Начиная новогодний обход, офицеры знали, что выстроенные роты и батареи их ждут. Что комбаты суетятся, осматривая солдат и проверяя заправку коек. Что у всех есть елки, вывешены праздничные лозунги, личный состав на месте, самовольщиков нет. Что на дежурстве в полку остаются лучшие офицеры, люди серьезные, коммунисты…