Сапоги — лицо офицера

Майор Оверьянов и трое новичков-лейтенантов шли по неширокой бетонной аллее. По обе стороны располагались длинные и низкие, до окон занесенные снегом бараки-казармы. Ни деревца, скамейки перед входом, поблекшие щиты-плакаты… Расположение первого батальона, второго, третьего, танковый батальон, зенитчики и ПТУРС, минометчики… Штаб полка находился в отдалении, нужно было пересечь ровную, очень большую площадь — полковой плац.

Барак-госпиталь, барак-клуб… Караульное помещение — барак поменьше, рядом кирпичный домик, гауптвахта. Высокая железная труба кочегарки… В конце аллеи, за колючей проволокой — автомашины, бронетранспортеры, танки, минометы…

— Вы не слишком удивляйтесь, — неторопливо говорил Оверьянов, — полк только развертывается, многое еще предстоит сделать… Личный состав полка — люди случайные… Вам повезло, ваша батарея молодая, последнего призыва… Что касается техники, увидите сами. Танки ИС-3, времен войны, на башнях сваркой написано «Даешь Берлин»… Орден надо давать тому, кто сможет запустить мотор… Строевых машин только пятьдесят процентов… Но у артиллеристов с этим все в порядке, машины новенькие… Худой и высокий капитан Алексеев крикнул: «Батарея, строиться!» и радостно пожал руки лейтенантам.

— Наш лучший артиллерист! — отрекомендовал Оверьянов. — Не считая меня, конечно!

Капитан улыбался, говорил быстро и невнятно. Приходилось напрягаться, чтобы понять.

— Вот наша казарма… Вот сушилка, валенки здесь сушим… Вот оружейная комната. — Он постучал по обитой жестью двери, опечатанной пластилиновой печатью. — Она должна быть всегда заперта, ключ у меня…

— А если вдруг оружие потребуется?

— Если потребуется, откроем. Всегда спокойнее, когда автоматы подальше от солдат… И без оружия ЧП хватает… — ответил Оверьянов. — Пройдем в каптерку.

Каптерка, склад батарейного имущества, была одновременно и канцелярией батареи. Курносый солдатик, каптенармус, встал из-за стола.

— Выйди! — сказал ему Оверьянов и продолжал. — А ЧП, чрезвычайных происшествий то есть, у нас на каждом шагу. Солдат напился — ЧП, разграбили склад — ЧП, китайцы напали — ЧП! Хромает у нас дисциплина, а, Алексеев?

Капитан развел руками и что-то быстро сказал.

— Ну ладно! Пошли знакомиться с личным составом!

Солдаты стояли в две шеренги вдоль длинного ряда двухъярусных кроватей.

— Здравствуйте, товарищи! — негромко сказал майор. — Плохо! Еще раз! Здравствуйте, товарищи! Еще раз! Здравствуйте, товарищи!

— Здравия желаем, товарищ майор! — кричали что есть мочи солдаты.

— Вот, товарищи лейтенанты, сержант Студенников, вот сержант Сон, старшина батареи, главный дезорганизатор… — полусерьезно говорил Оверьянов. — На кого работаешь, Сон?

Худенький сержант-кореец чуть улыбнулся и быстро посмотрел на лейтенантов, давая понять, что он понимает: майор шутит…

Внезапно Оверьянов шагнул к тумбочке дневального и открыл дверцу.

— А это что такое, а, Сон? — Майор держал алюминиевую тарелку с застывшей кашей… — Сколько раз повторять, чтоб из столовой ничего не выносить? Кто принес?

Батарея молчала. Капитан Алексеев озабоченно закивал головой. Майор Оверьянов вытряхнул кашу на пол и пошел вдоль кроватей. Он громко ворчал, непонятно было, шутит или нет.

— Алексеев, в казарме беспорядок! Кровати плохо заправлены! До сих пор не научились стелить! — майор сдернул на пол несколько матрацев. — И в тумбочках наверняка бардак творится! Ну, конечно! — говорил он, открывая тумбочки.

Он перевернул одну, все высыпалось на пол.

— Куда смотрят сержанты! Почему личный состав не следит за порядком! Черт-те что! — все так же полусерьезно ворчал Оверьянов. — Чья тумбочка?

Солдаты смотрели на майора. Он продолжал ворчать, прохаживаясь перед шеренгой. Лейтенанты чувствовали себя неловко, Оверьянов явно демонстрировал, как должен вести себя требовательный командир. Сержант Сон, задрав голову, разглядывал лампочку под потолком…

К девяти утра полк выстраивался на плацу.

Замерзший пар от дыхания сотен людей висел над рядами касок, оседал инеем на плечах, склеивал ресницы. Согревая ноги, постукивали сапогом о сапог, и этот звук был отчетливо слышен в утренней полумгле. Белоус приказал выводить полк на построение в полной боевой выкладке — с автоматами, противогазами, саперными лопатками.

— И чтоб на построении был действительно полк, а не одни салаги-оборванцы! — говорил на совещании полковник. — Весь полк, до одного солдата! А то, что у нас? Утренняя полковая проверка, а половина полка сидит в казармах — один дневальный, второй больной, третий на кухне хером груши околачивает! Один в шапке, другой в пилотке! Всех гнать на плац! Всех придурков, писарей, стариков и кашеваров! С оружием и шанцевым инструментом!

Полк, солдаты и офицеры, мелко дрожал от дикого холода и удивлялся выносливости командира — в такой мороз в папахе, со своими отмороженными ушами!

Сегодня происходило что-то необычное — рядом с Белоусом стоял солдат в шинели без пояса. Полковник взял его за руку и приблизился к строю. В другой руке командир полка держал защитного цвета брюки.

— Солдаты! — закричал он. — Знаком ли вам защитник Родины младший сержант Зуев? Будучи вчера в карауле на вещевом складе, он самовольно оставил пост и проник на склад! Как обыкновенный вор, значит. И украл он там вот эту пару офицерских штанов! Понятное дело, через неделю у него демобилизация и он решил приодеться! Чтоб выглядеть перед односельчанами боевым сержантом, в новых штанах! Я приказал отдать его под суд! Теперь он вместо дома поедет в штрафной батальон! И впредь буду так поступать со всеми ворами и злостными разъебаями, покидающими вверенные им посты! Караул, арестовать его!

Солдат вытирал нос рукавом.

Двое солдат и начальник караула повели его к гауптвахте.

— Только так! И не иначе! — тихо сказал полковник начальнику штаба. — А что делать? Будем добренькими, полк окончательно развалится…

Командиры батальонов закричали команды, разворачивая полк для прохождения церемониальным маршем перед маленькой трибуной. Оркестр, визжа замерзшими трубами, заиграл марш. Отбивая ногу, первый батальон запел:

Лейтенанты смешно и старательно печатали валенками шаг…

Декабрьский день короток, сразу после обеда начинало смеркаться, вместо совещания в штабе, на радость всем, устроили партсобрание, беспартийные позволили себе пораньше поехать домой.

Коротая вечер, зашли в столовую похлебать картофельного супа. С завистью поглядывали на соседний столик — там пили пиво. Лейтенанты же, в ожидании новогодней получки, жили постно.

— Белоус правильно поступил, — сказал Тимоха, — надо примерно наказывать воровство, особенно в армии.

— Вот именно, особенно, — тихо сказал Фишнер. — Как можно наказывать за воровство, когда по всей стране воруют? Сам не воровал, что ли?

— Коммунисты не воруют, еще Владимир Ильич сказал, что некрасиво воровать, если ты настоящий большевик, — сказал Коровин.

— При чем тут коммунист, — обиделся Тимоха. — Ты Ленина не трожь… Я говорю, что надо дисциплину укреплять.

— Он прав, — сказал Янич, добрый парень, особо не пьющий, хотя и работал начальником стройки. — Ведь впечатление такое, что на постах все спят. Я вот вчера был в карауле, прихожу в парк, нет часового и все тут! Потом выясняется, залез в кабину и хрюкал спокойно всю смену. И это не старик, а салага, уже службу понял… Иду дальше, на артсклад. Кричим с разводящим, нет часового, хоть ты плачь! Я и туда, и сюда, ну, думаю, китайцы сняли, тревогу объявлять нужно. А он лежит себе, блядище, в снегу, завернулся в тулуп и спит! Мороз под пятьдесят! Правда, он мордва какой-то, не русский…

— А ты б не бегал по постам! Отметку поставил бы в журнале, что караулы проверил, вот и все, — сказал Фишнер.