Люди на болоте. Дыхание грозы

- Там... хата его.

- Не брешешь? Гляди, если сбрехал!..

- Его... - Василь попросил: - А теперь - отпустите!..

- Успеешь! - резко ответил хрипатый. - Дома подождут...

Оставив одного из своих с Василем, хрипатый, лязгнув затвором,

направился с остальными на пригуменье Грибка,

4

Первой на стук в окно в Грибковой хате проснулась жена. Она минуту

слушала, не понимая еще, что стучат к ним, - слушала и лежала.

- Ахрем, встань... - наконец потрясла она мужа за плечо.

Грибок, сопя, неохотно поднялся, сладко зевнул вслух, почесался. В хате

было темно и душно. Шаркая непослушными босыми ногами по прохладному

глиняному полу, он поплелся к низкому окошку. Спросонок стукнулся об угол

косяка, выругался. Прижавшись лицом к стеклу, внимательно всматривался в

фигуру за окном, но она тускло расплывалась во мраке.

- Кто там?

- Свой. Из волости.

- Кто такой?

- По земельному делу я...

- По земельному... Мало вам дня!..

Грибок сопел, думалось трудно. А голос за окном объяснял:

- Беда случилась. Запоздать пришлось... Конь ногу вывихнул. К

ветеринару ездили...

- Неспокойно у нас...

- Так я же свой...

- Из волости?

- Из волости. Уполномоченный...

Жена упрекнула:

- Влез в эту беду... Ночью покою нету...

- Конь, говорит, ногу попортил...

Грибок в темноте нащупал кружку, зачерпнул воды. Чтото очень томила

жажда, он выпил две кружки, в тишине было слышно, как булькала в его горле

вода: ковть, ковть.

Сквозь сон что-то пробормотал ребенок, он прислушался, но ничего не

понял и, звякнув щеколдой, вышел в сени.

Едва только Грибок привычно отодвинул засов и, серый, в домотканом

нижнем белье, появился в раскрытых дверях, как человек, ждавший на

крыльце, рванул его за воротник.

- Пикни только, сволочь!

Он почувствовал, как в грудь уперлось что-то твердое, холодное. Ничего

не понимая, растерявшись от неожиданности, он выдавил.

- Б-братко... ш-што ты? ..

- Мы тебе не браты, иуда!

Так же тихо, зловеще хрипатый прошипел:

- Пошли!

Грибок, окаменев от страха, покорно поплелся в сторону хлева.

- Постой тут, постереги, чтобы из хаты... - донеслись до него слова

кого-то из бандитов.

"Маслаки!" - молнией вспыхнула мысль в тяжелой, будто налитой водой,

голове. Мысль эта отозвалась в сердце смертельной тоской: "Конец!" Доведут

до хлева, поставят, и - конец. Как и не было его, Ахрема. Им погубить

человека - что плюнуть. Не одного уж комитетчика уложили... Слышал ведь об

этом Ахрем, знал, что не доведет до добра комитет, но нет, не удержался.

Черт его понес...

Да разве ж он сам набивался! Выбрали - выбрали на его голову!..

- Стой, - приказал хрипатый.

Он остановился.

- Кайся!

У Ахрема слова застряли в горле.

- Не хочешь?

- Б-братки, - еле выговорил наконец Грибок, - п-пожалейте!.. Н-не... не

в-виноват я... Я не с-сам в комитет, н-не по охоте...

- Чего с ним цацкаться?! - нетерпеливо отозвался тот, что стоял чуть

поодаль. - Рассветет скоро... Кокнуть - и все!

- Не в-виноват я... б-братки!:.

Бандит поднял обрез, лязгнул затвором, пощупал пальцем, есть ли патрон.

- Деток, если не меня... пожалейте!

Бандиты были неумолимы.

- Самому надо было жалеть!

- За что ж меня?.. Наговорили, видно... Не верьте...

- Не виноват, говоришь? А передела земли кто захотел?

- Не я. Собрание решило...

- Собрание. Оправдываешься, сволочь?!

- Собрание. Обчество...

- Вот как дам по башке! Будет обчество! Слушай! Передел атаман Маслак

отменяет!.. Запомни, если хочешь деток видеть. Ясно?

- Ясно... Только разве собрание...

- Если будет передел, заказывай гроб! - повысил голос бандит. - Загодя

ложись!

- Братки, да разве ж я один...

- И другим передай! Пусть тоже, если жить охота, закажут! Передашь?

- Скажу...

- На этот раз - всё. Иди!

Грибок несмело, будто не веря, что все это кончилось, бочком,

оглядываясь на хрипатого, ступил несколько шагов. Сейчас крикнет, воротит

обратно - в страхе ждал Ахрем. Но хрипатый крикнул другое:

- До утра чтоб не рыпался!

Грибок, обрадованно кивнув, пошел быстрее. Он еще раз тревожно

оглянулся, когда бандит свистнул, но свистели не ему. Хрипатый, видно,

звал другого, стерегшего хату, - тот сразу пошел на свист.

Грибок осторожно прижался к плетню, уступил дорогу.

Только скрывшись за дверью в сенях и звякнув засовом, он почувствовал

себя свободнее. Но покоя не было и тут, жена дремала, будто ничего и не

случилось. Ложась рядом, едва сдерживая дрожь, он с упреком толкнул ее:

- Спишь!..

- А?.. Што?.. Што тебе?..

Грибок, переполненный только что пережитым, не ответил.

- Направил куда их? - зевнула жена.

- Направил! Тут чуть самого не направили... На тот свет!..

- Што ты плетешь?

- То, что слышишь!. Пропади ты пропадом, такая жизнь!

- Чего же он? .. Уполномоченный этот?

- Уполномоченный! Такой он уполномоченный, как я... Чтоб их земля не

носила!

- Кто ж это?

- Маслаки!

- А!.. - жена испуганно вскрикнула.

Закрыв дверь, Ганна минуту постояла в сенях, прислушиваясь к тому, что

происходит между бандитами и Василем.

Но разговора их она не могла разобрать. Попробовала подсмотреть в щель

возле двери - ничего не увидела.

Она вбежала в хату, глянула в окно. В темноте с трудом разобрала -

Василя пустили вперед, а сами хищными тенями понуро потянулись вслед.

Пошли не на улицу, а куда-то в сторону гумен.

Боже мой, что они хотят с ним сделать! Она тут же упрекнула себя: как

она могла послушаться бандитов, отойти, оставить его одного!

Ганна бросилась к порогу, но остановилась. В теплой тишине слышалось

легкое дыхание Хведьки, посапывание утомленного отца. Ганна склонилась над

кроватью:

- Тато... Тато...

Мачеха недовольно повернулась:

- Чего тебе!

- Бандиты! Маслак!

Отец сразу проснулся.

- Василя за гумна повели!..

- А, боже! - испуганно перекрестилась мачеха.

Ганна хотела сказать про дядьку Ахрема, но сдержалась:

мачеха не любит его.

Пока отец стоял возле окна, всматриваясь в фигуру, прятавшуюся совсем

близко за изгородью, Ганна в отчаянии думала, что делать, чем помочь ему,

любимому Васильку.

В тревоге о Василе она почти не думала о дядьке.

- Их тут не много. Всего человек пять... - С винтовками? - спросил отец.

- С обрезами... - Ганну томила его медлительность, его молчаливое

раздумье. - Людей надо оповестить! - нетерпеливо сказала она.

Отец снова поглядел в окно, за которым темнело поле.

- Как?

- Я сюда, этим окном, - на огород... На улицу...

- Одурела! - ужаснулась мачеха. - Да он тебя из обреза в момент!..

- Он не заметит.

- Погубить захотела всех! Если своей головы не жалко, то подумала бы

хоть об отцовой! О Хведьке подумала б!

- А вы б о Василе подумали! - в голосе Ганны послышались слезы.

- Ничего с ним не случится, с Василем твоим!

Ганна сделала шаг к окну, но мачеха опередила ее, раскинула руки.

- Не пущу!.. Тимох! - крикнула она. - Ты чего стоишь как пень! Не

видишь!

- Не надо! - мягко сказал Ганне отец. - Ничего ему не сделают.

- Не сделают!..

Ганна, давясь слезами обиды и отчаяния, отошла от мачехи, опустилась на

лавку. Тревога за Василя, за дядьку Ахрема, однако, скоро высушила ее

слезы. Она чутко вслушивалась в тишину села, улавливала дружный лай собак

со стороны пригуменья и с давящим беспокойством, со страхом ждала, что