Арктический роман

Романов взял папиросу из пачки, лежавшей на столе, сел, прикуривая; руки не слушались.

— Как где?! — рявкнул Батурин в приемную; вышел из кабинета, захлопнув дверь.

Все, кто остался в кабинете, смотрели на Романова испуганно, молчали. Романов курил. В кабинет вошли Березин и Остин, сели возле Романова… Где-то за стенами, окнами расстреливали белую, холодную тишину кларки ДЭС.

Возвратился Батурин, прошел спорым, штампующим шагом за письменный стол, стоял, поднимая трубку, собираясь звонить. Дверь распахнулась: голубая ниточка дыма от папиросы Романова вздрогнула, повалилась набок, свилась в тающие кольца, — кто-то вошел. Батурин поднял голову — вздрогнул…

У распахнутой настежь двери стояла Корнилова, тяжело дышала, губы были поджаты, огромными глазами, блестевшими без влаги, смотрела на Батурина, но так, что видела всех… и еще что-то — за пределами кабинета… ужасное.

— С чего это… в рот воды набрала?! — закричал Батурин сорвавшимся голосом.

Корнилова словно бы не слышала окрика; в руках держала бланк «радиограммы-молнии», заполненный фиолетовыми строчками, быстро прошла от двери к столу.

— Я думала, я накричала на Цезаря: он обиделся — убежал… Вова не может найти, — сказала она. — А это вы накричали на Вову — зачем?! — спросила голосом женщины, для которой сейчас не только начальник рудника — все! — лишь ответчики перед ней — женщиной! — за судьбу ее мужа; положила «молнию» на стол.

Батурин побагровел мгновенно… угрожающе побагровел, но сдержал себя в последнее мгновение, наклонился вперед, упершись руками в стол: раскрытая пачка «Казбека» сплюснулась под кулаком с телефонной трубкой — папиросы покатились по толстому канцелярскому стеклу, лежавшему поверх красной суконной скатерти.

— Але-але!.. — призывала трубка грудным, женским голосом в могильной тишине, вдруг наступившей. — Але!..

Батурин смотрел, казалось, не на бланк радиограммы, а на его отражение в толстом канцелярском стекле: «молния» подсвечивалась красным.

— Вы нехороший человек, Константин Петрович, — сказала Корнилова, задыхаясь. — И я больше не буду разговаривать с вами. — Повернулась к Романову, объяснила: — Вы говорили, чтоб я дала «молнию» папе… про какой тригонометрический столбик он кричал с парохода Вове?.. И что Цезарь пропал, и Вову не могут найти…

— Але-але!.. — призывала телефонная трубка.

— Вова там, — сказала Корнилова и протянула руку в сторону «молнии».

Батурин смотрел, могучие плечи обвисли, на лице вновь появились складки, незаметные ранее. За письменным столом начальника рудника вновь стоял старик, склонив голову; лицо было серое, густо иссеченное острыми морщинами.

— Я бежала к вам, — говорила Корнилова, едва справляясь с дыханием. — Михаил… Дудник поднимался от дома пожарной команды на улицу… Он остановил меня, увидел папину «молнию» — вырвал из рук и прочел… Он испугался: побледнел весь… Потом я оглянулась: он поднимался по ступенькам к больнице… побежал к Птичке и скрылся… А я дурная, только сейчас вспомнила: папа еще в Ленинграде говорил, что Вова знает какой-то тригонометрический столбик… что в каких-то скалах у Цезаря есть какой-то тайник… возле какого-то столбика… Я вспомнила…

Романов взял со стола радиограмму:

«Мурманск. Шпицберген Грумант Корниловой Ольге тчк Посмотрите доченька на Зеленой возле тригонометрического столбика тире в скалах тчк Это над вентиляционными штольнями новой шахты тчк Держи себя руках как нужно уметь капитану тире все обойдется тчк Результаты радируйте молнией жду главпочтамт тчк Целую папа Ленинград».

И Романов понял, какое чувство пришло к нему в больнице, руководило в кабинете над мехмастерскими и здесь, у Батурина, зовет. Мелки, ничтожны были все его переживания последних дней перед тем, что он понял… Он встал, надел берет, перчатки.

— Вот чего, Александр Васильевич, — сказал Батурин, не поднимая головы. — Гаевому не к чему говорить…

Поднялись Остин, Березин. Батурин не посмотрел и на них.

Когда Романов, Березин и Остин выходили из кабинета, Батурин сказал:

— Я позвоню на ГРП, Александр Васильевич: велю подослать Шилкова…

И теперь не поднял головы, не взглянул. Романов, Березин и Остин были уже в коридоре, из кабинета выбежал Богодар — крикнул им вслед:

— Константин Петрович велел пригласить Дудника! — Махнул рукой и вернулся в кабинет.

От Птички шла тропка по косогору, пробитая в глубоком снегу. Поземка почти занесла ее. На тропке был виден свежий след. Романов побежал по следу.

В полярку на Груманте загорелся террикон. Горноспасатели пытались погасить пожар взрывами: огонь остановили, но пожар не унимался. Тихое сгорание метана в породе терриконика не угрожало поселку и шахте, но оно неожиданно могло перейти в бурное. По распоряжению Батурина на терриконе выставили круглосуточный пожарный пост. Пожарники дежурили сутками. Из отходов леса они сколотили сторожку, поставили печурку, нары, стол — из окна наблюдали за поведением огня, выходили посмотреть. Сторожка стояла на склоне осыпи за породооткаточной галереей.

На посту стоял Савицкий. Он стоял возле сторожки, запрокинув голову, смотрел вверх, на осыпь.

— Дудник!.. Здесь Дудник? — крикнул издали Романов.

Савицкий вытянулся по стойке «смирно»:

— Никак нет, товарищ начальник. Убег. Схватил ружье, патронташ, кошки и убег.

Пожарник кивком головы указал на след, уходивший вверх по осыпи, к кладбищу. Романов не успел отдышаться; в голове начинало шуметь.

— Почему не задержал Дудника?! Слышал приказ начальника рудника: никто не имеет права выходить за пределы поселков?

— Никак невозможно, товарищ начальник. У Михаила Пантелеймоновича характер — он может по морде надавать: объект останется без присмотра. По уставу противопожарной службы не велено вступать в борьбу с частными лицами… А о приказе нам сию минуту, только что рассказали.

Романов зашел в сторожку привязать кошки к ботинкам.

Ни ночью, ни утром к Савицкому никто не заходил, кроме Дудника; породу не откачивали, терриконщика не было возле опрокида; терриконщик пришел лишь с полчаса назад, рассказал, что Афанасьев и Дудник пропали; Афанасьева еще не нашли. Дудник заходил к Савицкому дважды: на рассвете, когда вернулся с охоты, и перед тем, как уйти на фиорд. Савицкий не знал, что его ищут.

— Но сейчас-то, сейчас… ты ведь знал уже о приказе начальника рудника, садовая твоя голова?

Савицкий вновь опустил руки по швам, вытянулся:

— Мы живем в одной комнате с Михаилом Пантелеймоновичем, товарищ начальник. Михаил Пантелеймонович, когда сердитый, может из строя вывести. А у нас ответственный пост. Так что никак невозможно, товарищ начальник.

Возле сторожки пожарников Романова догнал терапевт Борисонник с аптечкой «первой помощи». Его прислал Батурин.

Трасса уходила в скалы: триста метров едва ли не отвесного подъема по карнизам, расщелинам и уступам. В начале полярки геологи натянули в скалах канаты. По канатной трассе Дудник ушел на Зеленую. Снизу его не было видно. Романов, Борисонник, Остин и Березин трижды кричали. Трижды прокатилось по скалам эхо… замерло в глубине ущелья.

На гору Романов поднялся обессиленный: сказывался недостаток кислорода в воздухе Западного Шпицбергена. Белье прилипало к телу, терло бока, поясницу; горели ноги от щиколоток до колен. Романов понемногу приходил в себя, поджидая Борисонника, Остина и Березина.

Трасса, отмеченная частыми вехами, тянулась по нижнему плато, потом через купол Зеленой — на восточные склоны горы, к поселку ГРП. След Дудника вел влево от трассы. Он уходил по нижнему плато, изрезанному большими и маленькими каньонами.

В километре справа от трассы показалась цепочка лыжников; ведущий на голову возвышался над товарищами; им мог быть лишь один человек на Груманте — заместитель начальника ГРП Игорь Шилков. С геологом встретились на трассе.

Буровой мастер Абубеков, узкоглазый татарин с добрым, смуглым лицом, крепыш, уступил Романову лыжи. И вновь Романов едва успевал за Шилковым. Перед глазами маячила лыжня, то исчезающая на насте, то глубоко врезающаяся в свежие наметы идеально белого снега… Шилков подпрыгнул — остановился между двумя каньонами… смотрел под ноги.