Лоцман кембрийского моря

— Интересно он придумал! — сказал Василий с удовольствием.

Савва рассмеялся:

— Пошла моя душа на смолу! Я ел русский хлеб, тракторами паханный и сеянный. На пароходе плавал!.. Везде эта самая нефть.

— И ты веришь в эту чепуху? — спросил Василий.

— А ты не веришь в геенну?

— Конечно, нет.

Савва пробормотал:

— И смотри ты: от одного дерева — икона да лопата! Батя святой и я — грешник…

— Ну, слушайте же! «Между прочим, батя дал понять Николаю Ивановичу, что Зырянов добывает нефть с ужасной целью устроить небольшое и некультурное отделение геенны огненной в Русском жиле и по указу чертовых государей Михаила Федоровича и Филарета Никитича сварить живыми в адской смоле всех русских жильцов за незаконный проезд их предков Северным морским путем до Индигирки. Меня тоже сожгут, по мнению Николая Ивановича. Батя сказал: кто помешает поискам нефти, тот второй раз спасет Русское жило и войдет в царство небесное живой, что очень интересно, по мнению Николая Ивановича. Поэтому остерегайтесь его, а особенно бати. Между прочим, я выяснил, что батей у них называется вовсе не отец, а старший брат и зовут его Сергеем. Со сказочным приветом. Ваш Семен Тарутин, русский жилец…» А у Сергея Ивановича, у вашего старшего бати, голос тоже такой сильный?

Савва махнул рукой с изумлением:

— Я против него — комар.

Все рассмеялись.

— Теперь вы знаете, ради чего Николай Иванович преследовал нас и чуть не убил вас. Он вовсе не был бандитом, а был даже очень достойным, преданным человеком. Его погубила отсталость, он ничего не мог понять в наших делах и нас мучил, мешал. Нам пришлось защищаться против нашего же человека… С вашей помощью и с помощью Вани…

— Эх, Николай! — воскликнул Савва. — Жил — не человек, умер — не покойник!

Ваня пристально смотрел на Савву и, по-видимому, хотел что-то сказать. Женя с живостью придвинулся к нему, но Ваня уже раздумал говорить. Молчание казалось ему всегда содержательнее самой экономной речи. А если уж не молчать, так лучше петь, чем говорить. Повод и материал был самый подходящий для смешной и героической песни. К сожалению, трое из семи возможных слушателей определенно были бы против.

— Правильно ли я рассудила, Алексей Никифорович? — спросила Лидия, желая услышать похвалу, очень довольная своим судопроизводством.

— Правильно, — любезно сказал старик. — Не всех.

— Не всех?.. Кого же неправильно?..

— Николая Ивановича засудила.

— Как же, Алексей Никифорович! — сказала Лидия обиженно. — Ваня же рассказал все, как было!

— Ваня — певец. Он хотел песню петь о пожаре и дружбе, — Алексей Никифорович усмехнулся. — По-якутски спел бы еще лучше.

— Ах, так вы пошутили! — сказала Лидия.

Женя подошел к Лидии близко и попросил негромко:

— Про Сеню… Вы не дочитали.

Лидия снова вынула письмо.

— «Заячья наглость!» — зарычал пилот. «Ай да Сеня! За одно это надо его доставить в его сказку», — сказал помощник. Я сказал: «Это ваша прямая задача — обнаружить потерянные поселки и приобщить к социалистическому строительству». Словом, с нами со всеми чуть не покончили в Русском жиле в первый же момент после приводнения. Но я заорал: «Я Тарутин! Правлю поклон от Николая Ивановича Меншика!..» Колоссальный эффект, не могу описать — помощник пилота отнимает письмо».

— Лидия-свет Максимовна, почитай еще из Сказки!..

— Выходить сегодня поздно, — сказал Алексей Никифорович.

Лидия раскрыла Сенину тетрадку и, волнуясь, прочитала:

Каменный груз, малозаметный в лодках, оказался очень тяжелым для истощенных пяти лошадей и двух оленей.

Отслужившие лодки брошены были на берегу Лены. Старик Петров пошел впереди. Вид автозимника ему не понравился. Женя шепнул об этом Лидии:

— Отец недоволен.

Женя доверял мужеству Лидии после дороги на Эргежей.

Автозимник завален был павшим обгорелым лесом. Пожар свалил тайгу, но каким образом? Он выжег многослойный мох над мерзлотой, в котором держались корни деревьев, и лес упал.

Лошади переступали через лежавшие стволы и осторожно переносили задние ноги. Но там, где стволы лежали навалом, животные останавливались. Взрослые мужчины принимались рубить и растаскивать завал.

Угольная пыль из-под топоров покрывала их лица и одежду. Лошади, олени и люди стали черно-серыми.

Перед каждым завалом Лидия в недоумении спрашивала:

— Но почему вы не обойдете его?

Алексей Никифорович ни за что не соглашался обойти стороной, пройти там, где лес, по-видимому, прочно стоял.

— Там нельзя ходить, — отвечал он каждый раз.

Приходилось развьючивать животных.

В течение дня они проходили не более пяти километров. Поэтому Лидия обрадовалась, когда развалины леса кончились и открылась высокая черная тайга на дымящейся земле.

Петров и Василий остановились в сомнении и в страхе — впервые. Они осматривали лес и серый пепел у его корней. Зола еще сохраняла форму недавно сгоревших мхов.

— Надо идти, — сказал Василий.

Воздух был удушливо-горький в этом лесу, а земля горячая. Лошади поспешно отымали копыта от мягкого праха. Еще больше страдали олени. Тонкий пепел, как пыль, оставался в воздухе.

Головная лошадь наступила на невытлевшие корни высокой ели. Дерево покачнулось и пошло вниз. Оно зацепило соседнюю ель. Вдвоем они увлекли за собою третью, потом четвертую. Так толкают одна другую игральные карты, расставленные вереницей нарочно для этой забавы. Петя-коновод отчаянно закричал, его лошадь вырвалась. Лес вокруг зашатался и валился, будто декорация, наскоро расставленная и неприбитая.

Испуганная лошадь с прыжка глубоко погрузила ноги в горячую золу и с паническим храпом бросилась дальше. Из-под ее копыт вырывалось пламя. Она помчалась по лесу, оставляя огненные следы на черно-серой земле, пробивая множество труб для почвенного пожара.

Лошади и олени дрожали и храпели. Их вели под уздцы. В любую минуту нога могла оступиться и отворить пламя из земли. Удержать животное при этом было бы невозможно.