Семья Зитаров. Том 2

— А народ?

— Народ с их точки зрения — это удобрение. Пот и кровь народа, по их мнению, удобряют землю и умножают богатства.

— Почему же народ терпит это? Почему не прогонит этих негодяев?

Лицо Карла помрачнело, глаза потемнели.

— Не вечно так будет. Народ когда-нибудь скажет свое слово. Переполнится чаша народного терпения.

— Ты ждешь, что это произойдет? — спросил Ингус.

— Да, надеюсь и жду, — ответил Карл. — Это чувство дает силы выносить мрак и духоту. Если б этого не было, не стоило бы жить.

— А если тебе придется ждать всю жизнь?

— Не дождусь я, дождутся мои дети. К тому же… — голос Карла сделался тише. — К тому же недостаточно только ждать… полагаться на других, надеяться, что это произойдет само собой. За правду и справедливость надо бороться, Ингус.

— Ты настойчивый и упрямый яхтсмен — пусть против ветра, но всегда вперед, — Ингус улыбнулся. — Так поступают некоторые моряки у мыса Горн. Но разве тебе не одиноко жить и мучиться в этом мрачном углу?

— Я не одинок, — возразил Карл. — Во-первых, у меня семья. Моя жена разучилась петь. Но когда она по вечерам спорит с детьми, а малыши не хотят ложиться, то это такая музыка, прекраснее которой не услышишь во всем мире. И это еще не все. Даже если бы у меня не было жены и детей, я все же не был бы одинок. Все те, кому живется плохо на этой земле и кто установит когда-нибудь здесь новую справедливость, — мои братья и товарищи. Нет, Ингус, я не чувствую одиночества.

Казалось, что каждое слово Карла шло из самых сокровенных глубин его души. Если бы он мог видеть себя в зеркале, он заметил бы, что на почерневшем от копоти и мучительных трудов лице показался румянец. Может быть, он в этот момент забыл, что непосильная схватка уже надломила его, что побаливает рука в плече и он часто покашливает. Надломлено было тело, но не дух.

И Иигус сказал:

— Счастливый ты человек, твоя жизнь полна большого смысла. Ты еще чего-то можешь ждать от будущего, тогда как я…

Не окончив фразы, он вздохнул. И Карлу тоже вдруг сделалось грустно.

Ингус пробыл на Болотном острове несколько дней. Здесь было так тихо, и в этой суровой обособленности Ингус чувствовал прелесть одиночества, которое испытываешь на море в дальнем плавании.

Все относились к Ингусу хорошо, ни на минуту не давая почувствовать, что он обременяет их. Карл всегда находил время поговорить с братом. Вечером они усаживались на скамейку у дома и рассказывали друг другу обо всем, что произошло за время долгой разлуки. Иногда к ним присоединялись Сармите или Эльга. В каждом обращенном к нему слове он чувствовал родственную близость, и каждый час, проведенный здесь Ингусом, приносил ему что-то теплое и желанное: ты наш и находишься дома, ты часть этого маленького мирка, который создан нами, он принадлежит и тебе. Если ты останешься здесь и никогда больше не уйдешь, это будет вполне естественно. Казалось, такое положение было предусмотрено еще в самом начале жизни — все знали, что именно так и будет, и присутствие Ингуса только осуществляло давно ожидаемое и само собой разумеющееся.

И все же чего-то не хватало. В первые дни Ингус еще не замечал этого. И следующие дни не давали повода это почувствовать, так как ничто не изменилось ни в нем самом, ни в близких ему людях. Каждое утро они вставали в определенный час и начинали обычные дневные дела. Непоколебимым и вечным казался ритм их жизни, похожий на бег времени, непрестанную смену ночей и дней. Они неуклонно стремились к своей цели. Это было долгом их жизни. У каждого существа есть такой долг, и каждый сознательно или инстинктивно старается его выполнять — кто как умеет.

И у тебя, Ингус, он есть, и ты должен его выполнять. Как ты это сделаешь?

Вот это его смущало и заставляло чувствовать какую-то неудовлетворенность. Он не был в состоянии принять участие в делах на Болотном острове и в жизни Янки. Ну, а если он не мог повлиять на эти дела, значит, он был лишним.

Это сознание наполняло Ингуса жгучей болью. Он понимал, что его существование в данное время неоправданно и, приняв гостеприимство одного из братьев, он станет паразитом. Девяносто человек из ста согласились бы на эту жалкую и бесправную роль в большой жизненной игре, но Ингус был одним из тех десяти, которые не могли принять этого. Жизнь его была надорвана, он понимал, но это еще не давало ему права быть обузой для других. Если человек желает, он еще способен на что-нибудь. Сколь бы ограниченными ни были перспективы Ингуса в борьбе за существование, нужно было найти какую-то возможность самостоятельного бытия.

Как-то он сказал Карлу:

— Мне нужно проехать вдоль побережья в местечко, где я когда-то учился в мореходном училище. Хочется навестить старых друзей. Пароход идет завтра.

Чтобы не опоздать на пароход, Ингус в тот же вечер ушел с Болотного острова и переночевал у Янки. Наутро он уложил свои вещи в морской мешок. Большой чемодан со всеми вещами он оставил у брата. И когда пароход приблизился к устью реки, лодочник отвез Ингуса в море. Он уехал на север, но не сошел на берег, хотя пароходик и пришвартовался в порту. Ингус еще у Янки написал письмо, и на другое утро, когда пароход собирался в обратный рейс в Ригу, он дал лат мальчику и попросил снести письмо к Кюрзенам. Сам он не осмелился туда пойти.

Вечером Ингус уже находился в Риге и играл на гармони на одном из больших торговых пароходов. Матросы накидали ему денег. В следующие вечера он играл на других пароходах. Иногда ему платили, иной раз только кормили, но он всегда был доволен. Знакомые с побережья, встречавшие его изредка в порту, говорили, что ему живется хорошо.

Глава четырнадцатая

Пароход дал третий гудок, когда мальчик с письмом пришел к Кюрзенам. Отдав письмо Лилии, он сразу же хотел уйти.

— Кто тебе его дал? — спросила Лилия у мальчика. — Ответа он не велел ждать?

— Ответа? — мальчик растерялся. — А как же я его передам? Тот человек остался на пароходе и уже уехал. Он еще наказал мне, чтобы я не шел сюда до тех пор, пока пароход не выйдет в открытое море. А мне некогда так долго ждать — мы сегодня ставим сети в море, нужно помочь отцу.

Лилия отпустила мальчика и вошла в комнатку. Она узнала почерк Ингуса, и только неясно было, кто передал мальчику письмо. Казалось странным, что кто-то избегает встречи с ней. Тогда зимой, получив письмо Ингуса, Лилия написала ему подробный ответ, из которого он должен был понять, что в Кюрзенах его ждут, что здесь ему принадлежит место на веки вечные и он всегда будет дорогим, желанным гостем. Ингус не ответил, и Лилия не знала, где он находится, потому что ее второе заказное письмо вернулось обратно с пометкой, что адресат не найден.

Лилия поднялась наверх и села на балконе, перестроенном так, что он напоминал капитанский мостик на пароходе, — не хватало лишь компаса да штурвального колеса. И пока маленький пароходик в виду берега описывал полукруг, поворачивая в море, она прочла письмо Ингуса.