Овраги

Сергей Антонов

Овраги

ГЛАВА 1

ГОД ВЕЛИКОГО ПЕРЕЛОМА

Дружная жизнь Платоновых надломилась внезапно.

Поскольку продукты на базаре дорожали, а Роман Гаврилович Платонов из принципа брал получку не свыше партмаксимума, Клаша уговорила его встречать Новый год не дома, а в столовой Нарпита № 16. Она служила там третий год. Стояла на буфете.

Впрочем, денежные соображения играли не главную роль.

Клашины подружки по работе знали, что Роман Гаврилович — классный слесарь седьмого разряда, что на любом станке он играет, как на гармошке, про это даже и «Степная правда» писала; знали, что он секретарь партийной ячейки железнодорожных мастерских. Но Клаше этого было мало. Ей хотелось показать своего рыжика — Ромку, так сказать, в натуральную величину, в дружеской обстановке, похвастаться Романом Гавриловичем перед сменщицей по буфету Магдалиной Аркадьевной, корчившей из себя аристократку.

Магдалина Аркадьевна и подбила сослуживцев встретить славный Новый, 1929 год в узком кругу трудового коллектива.

Сбор гостей был назначен в одиннадцать часов вечера, но, поскольку каждый внес по пятерке, стали приходить раньше, когда только еще сооружалась из квадратных ресторанных столиков длинная праздничная столешница.

Посторонних оказалось трое: милиционер Кукин, бывший полковой адъютант Стефан Иванович и инженер Воробьев.

Инспектор службы пути инженер Воробьев, неухоженный молодой человек в тонкой шинельке и с отмороженными, похожими на пельмени ушами, забрел погреться. Зима выдалась вьюжная. Железные дороги заносились, и он застрял по пути в Ташкент. Его оставили из жалости.

Официантки, вокзальные лоточницы, истопники, повара, кассирши, собравшись стайками, забавлялись, впервые увидев друг друга в крепдешинах и шевиотах. Клаша пришла в любимой плюшевой шубейке. Настроение ее было с самого утра праздничное.

Роман Гаврилович явился позже всех, прямо из мастерских, в жеваном пиджачке и в бурках, прожженных металлической искрой.

— А вам чего? — поинтересовался бдительный Кукин. Обритый наголо участковый начинал трудовую деятельность вышибалой в ресторане «Бристоль», при нэпе выдвинулся в милиционеры и в новогоднюю ночь бодрствовал ради охраны общественного порядка.

— Мне? Выпить и закусить, — ответил Роман Гаврилович, протягивая руку. — Будем знакомы.

Кукин взвыл от крепкого пожатия. Клаша обернулась, увидела рыжую лохматую шевелюру и ахнула. Она быстренько сволокла мужа на кухню и поставила греть воду. Но Роман Гаврилович не стал дожидаться, кое-как отмылся чаем и вернулся в зал.

Вдоль длинного стола уже порхала Магдалина Аркадьевна и, принимая позы прелестниц с картин Боттичелли, разбрасывала по скатерти бумажные цветы. Изготовление их стоило бессонной ночи, но она обожала хлопоты, связанные с банкетами и балами, и ничуть не утомилась.

— Пардон, — щебетнула она, чуть не сбив с ног Романа Гавриловича.

— Пардон-то пардон, — возразил Роман Гаврилович, зачесывая на висок мокрую прядь, — а какая кура сообразила залу перегородить? Что же мне теперь, на ту сторону под столом пролазить?

— Пройдите к буфету. Там организован проход, — показала тонкой ладошкой Магдалина Аркадьевна. — Прогуляйтесь.

— Я, к вашему сведению, не беременный. Мне прогуливаться необязательно.

— Не спорь с ней, Роман, — шепнула Клаша. — Не спорь, ради Христа.

— А я разве спорю? Я не спорю, а факт налицо. Содрали пятерку, а гостям велят на карачках под стол лазить.

— Женский пол командует, — мрачно заметил Кукин. — Добра не жди. Зало перегородили, пожарную безопасность нарушили. В «Бристоле», бывало, столы скобой собирали.

— Вы хотите сказать, «покоем»? — вмешался транзитный инспектор. — Буквой П?

— Ну да… Скобой. «Покоем».

— Лучше сказать — каре, — Стефан Иванович гвардейски щелкнул каблуками. Был он сухой, продолговатый и вздрагивал, когда с ним заговаривали. Его два раза водили на расстрел: один раз белые — за то, что он критиковал Колчака, в другой раз красные — за то, что служил у белых. В столовой № 16 он оказался по просьбе Магдалины Аркадьевны, чтобы проводить ее ночью домой.

— В «Бристоле» мужская прислуга была, — объяснил Кукин. — А женщины, они и есть женщины.

— А в чем дело? Давайте переставим, — предложил Роман Гаврилович, азартно потирая руки. — Вон какой коллектив!

— Это как же? — испугался инспектор. — Все со стола снимать?

— А чего такого? Вы, к примеру, берете под свое шефство эти, как их, кувшинки…

— Во-первых, не кувшинки, а чайные розы, — объявила Магдалина Аркадьевна, — а во-вторых…

— Розы так розы, — отмахнулся Роман Гаврилович. — Соберете розы, а потом раскидаете, как было. Вы и вы, товарищ милиционер, бегом — тарелки на подоконник. А вы, дамочки, что пришли? Бабочек ловить? Клаша, организуй женщин прибрать винегрет, холодец и прочую петрушку.

— Стефан Иванович! — приказала Магдалина Аркадьевна. — Уймите его!

Она была вне себя. Крошечные часики, оправленные в золотое сердечко, гневно метались по ее скользкому бальному платью.

— Минутку, товарищ, — адъютант щелкнул каблуками, — вы уверены, что мы управимся к полночи?

— Прений разводить не будем, управимся. А не управимся, встретим Новый год по московскому времени. Вместе с товарищем Сталиным. Нет возражений?

Стефан Иванович вздрогнул и сказал:

— Нет.

— А коли нет, собирай бутылки и ставь на пол.

— Товарищ Кукин! — возопила Магдалина Аркадьевна. — У вас же свисток. Почему вы не свистите? — она бросилась наперерез милиционеру и встала на его пути, скрестив руки, словно разъяренная царица Софья на картине Репина. — Вы кто, блюститель порядка или такой же стрикулист, как некоторые?

Кукин, прижав подбородком стопку тарелок, молча вращал глазами.

— А он что делает, рыжая зараза! — Восклицание относилось к Роману Гавриловичу. Он хладнокровно собирал в пучок плоды души и бессонного труда Магдалины Аркадьевны — ее бумажные чайные розы.

С быстротой, которую позволяло узкое платье, она засеменила к месту преступления, сунула руку в сумочку и, не помня себя от ярости, метнула в лицо Романа Гавриловича горсть разноцветных бумажек.

— Вот вам! — произнесла она, гордо удаляясь за буфетную стойку.

Эта, в общем-то, невинная эскапада вдохнула в Романа Гавриловича новый прилив энергии. Он выплюнул зеленую бумажку, взмахнул веником цветов и крикнул:

— А ну веселей! Закуску на пол! Кто будет отлынивать, пошлем на кухню, картошку чистить! Товарищ инспектор, подыми салфетку.

Работа пошла быстрее, Магдалина Аркадьевна сидела за буфетом в позе девы, разбившей кувшин, и печально наблюдала, как оголялся стол, как он распадался на отдельные столики, как столики на четыре персоны снова смыкались друт с другом, образуя подкову с прямыми углами, как над ними парусом надувались и опадали скатерти.

Ко всеобщему изумлению, перестановка совершилась чрезвычайно быстро.

— Это другое дело, — сказал Кукин. — И друг дружку видать, и топать есть где.

Действительно, широкая подкова стола, обрамленная понаружи чинной шеренгой стульев, образовала дворик, вполне достаточный для танцев. Дворик выглядел так уютно, что Стефан Иванович, неизвестно когда окосевший, заметил:

— Сюда бы фонтан — и натуральная Альгамбра.

Рассаживались шумно. За средним столом водрузили чучело медведя с подносом, которое пылилось в раздевалке еще с того времени, когда столовую Нарпита № 16 величали рестораном «Бристоль».

Кто-то спохватился о времени. Часов почти ни у кого не было. А те, что были, показывали по-разному — и двадцать минут двенадцатого, и без четверти двенадцать. Швейцарские часики Магдалины Аркадьевны остановились еще до революции. Пришлось открывать форточку, чтобы услышать бой часов с каланчи.