Уйти, чтобы остаться

Илья Штемлер

Уйти, чтобы остаться

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГОРШКИ И БОГИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Клочки туч напоминали папиросный дым — влажные, светло-голубые космы. Ипполиту даже чудился запах табака. Или просто хочется курить? Но сигареты лежат на дне чемодана из крокодиловой кожи. Пятнистого и морщинистого. Торговец из Сиднея уверял, что кожа вечная. Врал. В углу уже щербатина. Наверняка липа, имитация.

Самолет тряхнуло — колеса коснулись бетонки.

Ипполит сбежал, по трапу и направился к зданию аэропорта. У металлической ограды группа встречающих. Не его. Других.

— Скажите, вы из Ленинграда? — спросила девушка в синей шапочке.

— Из Австралии.

— Глупо, — рассердилась девушка.

Толкнув прозрачную дверь, Ипполит вышел на привокзальную площадь и заметил Вадима. Тот стоял у мотоцикла и рассматривал выходящих из вестибюля.

«Меня. Кто ему сообщил?» — подумал Ипполит. Неожиданный приезд — его слабость. Мог он позволить себе такую роскошь — ворваться в отдел и привести в смятение всю капеллу? Ведь не каждый день возвращаешься из Австралии.

— Звонил Ковалевский. И сообщил рейс, на который ты взял в Москве билет, — произнес Вадим, откидывая брезент коляски.

Мотоцикл стриг асфальт, вспарывая лужи.

Прозрачные деревья, спотыкаясь, проносились мимо со скоростью семьдесят километров в час, липкий воздух проникал за шиворот, отделяя рубашку от спины. Вадим чуть повернул лицо:

— Ты отлично выглядишь. Рассказывай! Почему задержался? Как приняли ваш доклад? Кто читал — ты или Ковалевский?

— Потерпи до обсерватории! — выкрикнул Ипполит.

— Что?

— Говорю — на мотоцикле может сосредоточиться только инспектор ГАИ! — Ипполит попытался спрятаться от дружных капель дождя. Противное ощущение. Перемахнуть через континенты великолепным и блестящим, с негнущимися манжетами и за несколько километров до финиша превратиться в мокрую курицу. К тому же Вадим не замечал, что врезался в дождь. Удивительное умение видеть только основное. Сейчас основное для него — приближающаяся обсерватория. И ничего лишнего.

— Послушай, на тебя не капает?!

— Дотянем.

Конечно, ему все равно. Он в брезентовой куртке…

Ипполит наклонился и высказал все, что думал по этому поводу.

Вадим притормозил у крытой стоянки. Они оставили мотоцикл и сели на скамью. Вадим достал пачку и протянул Ипполиту.

Ипполит вытащил мятую влажную сигарету и в свою очередь достал зажигалку.

— Что нового у тебя?

Вадим подобрал ноги под скамью и повис всей тяжестью на руках. Он смотрел, как от асфальта поднимается зыбкий пар.

— Киреев опубликовал статью, где всерьез отзывается о моей работе. Как тебе это нравится? — Вадим взглянул на Ипполита. Он не скрывал радости.

— Лед тронулся, — произнес Ипполит. — Что ж, и ты теперь наблюдаешь по графику? Для тебя освобождают счетную машину? Все официально?

— Официально… — Вадим замялся. — Нет, пока я помехами занимаюсь, официально.

— Бедный Яков. Вместо полногрудой Ребекки тебе подсунули тощую Лию. — Ипполит сбросил окурок на шоссе. Точным прицелом тяжелая дождевая капля припечатала тлеющий кончик сигареты.

Вадима стал раздражать этот щеголь. Прилетел в сверкающем нейлоне. А полчаса назад ему так хотелось поскорей увидеть Ипполита. Вадим продолжал пускать кольца табачного дыма. Это его увлекало. Кольца выворачивались, пухли и растворялись. Ипполит подумал, что такие кольца у него не получатся. Он вздохнул, подошел к мотоциклу и вытащил чемодан. Плоские латунные замки словно два желтых глаза.

Разворошив мятые жеваные майки, сорочки, трусы, книги в глянцевых суперах, Ипполит извлек несколько плоских клюшек. Полированные, светло-коричневые и непривычно короткие.

— Хоккей на льду, — произнес Вадим.

— Мужчина, это бумеранги! — ответил Ипполит. — Бумеранг! Достопримечательность австралийского континента!.. Прими в подарок.

На полированном боку бумеранга — контуры кенгуру. Длинная шея и удивленная головка. Символ!

Дождь перестал. С гофрированной крыши стоянки стекала вода. Можно ехать. Вадим положил бумеранги в коляску, вывернул руль в сторону шоссе и нажал на стартер.

Валентин Николаевич Савицкий сидел за своим рабочим столом. Едва заметный шрам тянулся от правого уголка губ и придавал лицу Савицкого постоянную насмешливую ухмылку. Это оставляло странное впечатление при первом знакомстве.

Савицкому недавно минуло пятьдесят девять лет, о чем в отделе узнали совершенно случайно из пустякового разговора. Но выглядел он гораздо старше.

Редкие седые волосы, бледно-голубые глаза с изломленными бровями казались двумя треугольниками, большие уши и шрам в уголке губ — вот, пожалуй, и весь Савицкий. Да еще постоянно накрахмаленная белая сорочка и аккуратно выглаженный серый в полоску костюм под рабочим халатом.

У Савицкого сегодня хорошее настроение. И на то есть свои причины: двадцатое число, день, когда выдают зарплату. Сегодня он может получить полностью свои деньги — окончился срок погашения кредита за пианино. Тянулся год и вот окончился.

Еще он зайдет после работы в магазин и купит шланг. И необходимо подправить забор — пес доцента Зяблина повадился забегать на участок Савицкого и мять всякую зелень. Не спорить же из-за этого с Зяблиным, хотя тот и мог привязать своего паршивого Зевса…

Савицкий думал еще о разной ерунде. Но понимал, что рано или поздно вернется к «тому самому»… Надо себя проверить. Не рубить сплеча. «Неужели до меня никто не заметил этого?» — в который раз повторял он себе, хотя и был убежден, что до него еще никто не касался этого вопроса. С того дня, как, занимаясь своей унылой темой, обнаружил совершенно неожиданное направление… Если все ляжет теоретически, надо будет попытаться собрать схему специального регистратора. А потом, потом… Безусловно, достойная тема для диссертации. Пора ему, пора… Сколько он ждал этого момента! Годы. За это время через его стол прошло множество работ. И большинство из них стали темами статей и даже диссертаций. Однако никогда раньше Савицкий так не увлекался… Но пока рано обольщаться. Надо с кем-нибудь посоветоваться. Только б не ошибиться в советчиках. Это так важно. Пожалуй, самое важное…

Впрочем, он давно уже выбрал человека, кому он мог открыться. Вадиму Павловичу Родионову. Только ему…

Хлопнула дверь. Бродский. Сколько раз предупреждать этого болвана не стучать дверью. Будто никого, кроме него, и нет в лаборатории.

Верный своей манере, Эдуард Бродский ни с кем не поздоровался. К этому привыкли и не обижались. У каждого свой пунктик. Тем более у Бродского большие неприятности — вчера заседала жилищная комиссия, и на заявление Эдуарда легла резолюция: «Временно отказать».

Бродский давно намеревался навести порядок в лаборатории. И сегодня его гнев был обращен на борьбу с модерном, который вносила в лабораторию вычислительница Люся.

Эдуард взял кусачки.

— Зачем же? — растерялась Люся. — Терракота. Декоративное украшение.

— Их место под кроватью, — прорычал Эдуард.

— С момента, когда человек подчеркивает свою простоту, он превращается в хама, — не выдержал Савицкий.

— Хам, Сим, Яфет… Хам, кажется, был младший, — ехидно произнес Эдуард.

— Вы невежественный юноша, Бродский, — не успокаивался Савицкий.

— Культуры маловато, вот что, — поддержала Люся.

Эдуард повернулся к Люсе. Его тощая шея покраснела.

— Откуда ей взяться? В интернате, когда все уходили в Дом культуры, я оставался шарить по тумбочкам. За что был неоднократно бит. По голове.

— Трепач, — улыбнулась Люся.

— Иногда я вам, Бродский, кажется, верю. Интуитивно, — строго произнес Савицкий.