Первая благодарность

Константин Паустовский

Первая благодарность

После окончания речного училища Леня Бобров получил завидное назначение. Его послали на землесос в Цимлянскую, на постройку плотины через Дон. Леня не сразу попал в Цимлянскую. Два дня он просидел в Калаче, дожидаясь буксирного парохода.

Буксир должен был придти с верховьев Дона и идти дальше в Цимлянскую. Но буксир задерживался, и Леня впал в уныние. Часами он просиживал в маленькой белой будке на берегу Дона, где работала девушка — речной диспетчер.

Девушка жалела Леню Боброва, но ничем не могла ему помочь. Вниз по Дону пассажирских рейсов уже не было. Дон на этом своем плесе доживал последние месяцы. Станицы ушли от него в глубь материка и растянулись цепью по будущему морскому берегу.

Дон очень медленно нес свою зеленоватую воду и останавливался в омутах у берегов, как бы оглядывая в последний раз знакомые места.

В конце концов Леня сел на поезд, поехал в Морозовскую, а оттуда — по новой железнодорожной линии до Цимлянского строительства.

Линия эта была недавно построена. Леня, сидя в открытых дверях товарного вагона, все время удивлялся. Удивлялся необыкновенно длинным составам. Они тянулись на километр и больше. Удивлялся тому, что такие составы вел только один паровоз, а не два, как это полагалось. Удивлялся силе паровозов. Только по высоким струям свистящего пара, летевшим в небо, было видно, с каким напряжением они работали.

Кондуктор в пыльном балахоне объяснил Лене Боброву, в чем тут дело. Строительству надо непрерывно подавать материалы. Двойная тяга потребовала бы вдвое больше паровозов, и потому вдвое бы уменьшилось число поездов.

— А мы рискнули — сказал кондуктор, — хотя начальство несколько и опасалось, и вот — водим! Поезда идут у нас цепью, как в московском метро.

Кондуктор был прав. Когда поезд брал подъем, то с перевальной его точки открывалась степь и железнодорожная линия до самого горизонта. И над ней были видны тугие клубы пара от нескольких горячих широкогрудых паровозов, тянувших тяжелые поезда.

Чем ближе к Дону, тем чаще стали попадаться сваленные около полотна длинные стальные полосы с загнутыми краями — шпунты. Они лежали в сухой траве.

Кондуктор снова объяснил Лене, что эти полосы забивают в песчаное дно Дона перед плотиной на большую глубину. Забивают, пока они не дойдут до твердых пластов мергеля. И забивают так, чтобы один шпунт вошел в закраину соседнего шпунта плотно, не оставляя щели, куда могла бы просочиться вода.

Таким образом, в дне реки возникает стальная стена. Делается это для того, чтобы наглухо закупорить подземные воды. Иначе они могут подмыть плотину. Шпунтов подвозят так много, что они уже не помещаются на площадке строительства и пока что лежат здесь. Отсюда их по мере надобности отправляют к плотине.

Леня слушал и удивлялся.

Поезд вошел в глубокую выемку, начал спускаться к Дону, и за одним из поворотов перед Леней неожиданно развернулась вся картина строительства.

Леня встал и крепко схватился за болт около двери. Он не знал, куда глядеть.

Сначала ему показалось, что тысячи машин и людей роют здесь огромный кратер к центру земли, как в каком-нибудь фантастическом романе Жюля Верна.

Все вокруг было затянуто слабым туманом. В этот туман уходила и терялась в нем высокая песчаная дамба — тело плотины. Широкие железные трубы тянулись к ней. Они проходили под полотном железной дороги, подымали на подпорки свои черные хоботы, и из этих труб хлестали на плотину потоки мутной воды.

Леня сообразил, что это землесосы наращивают тело плотины и что вот это и есть его будущая работа.

Вода сливалась с насыпи в мелкие озера. Из них ее выкачивали обратно в Дон. На плотине были видны машины. Они уплотняли и выравнивали дамбу.

А дальше, за навалами земли, за зеленоватым бледным Доном, высились эстакады, прозрачные стены из железных прутьев — арматура бетонной плотины, шеи экскаваторов, стояла пыль, и в этой пыли сверкали колючими звездами огни сварки. И даже сюда, за Дон, долетал глухой и непрерывный гул строительства.

Из поезда Леня вылез совершенно оглушенный. Куда идти? Можно было запутаться в переплетении дорог, политых нефтью, среди складов, штабелей стальных балок и леса, рельсовых путей, шлагбаумов, грузовых машин с бетоном, тракторов, стремительных мотовозов, товарных составов, железных труб, бочек, гор песка и морской гальки.

Человек, весь белый от бетонной пыли и потому похожий на призрак, взял Леню за руку, подвел к лежавшей на земле, как черная змея, трубе, уходившей куда-то к Дону, и сказал:

— Вот! Иди по этой трубе до первого земснаряда. А там спросишь.

Так Леня попал на свой землесос. И снова удивился. Начальником землесоса оказался загорелый юноша в морской форме Леонид Матвейчук, тогда как Леня ожидал встретить пожилого капитана.

Матвейчук поздоровался с Леней, мельком осмотрел его, похлопал по плечу свернутой в трубку газетой и сказал:

— Добро! У нас земснаряд молодежный. Так что следует показывать только наивысшую марку. Понятно?

— Понятно, — ответил Леня.

— Переходящее знамя у нас в каюте. Стоит прочно. И никуда не уйдет до конца строительства. Это тоже следует знать. Понятно?

— Понятно, — снова ответил Леня.

— Сильно удивляетесь, — спросил Матвейчук, — что я моряк, а работаю здесь на землесосе?

— Да нет, — неуверенно ответил Леня. — Чего уж удивляться, товарищ начальник?

— Вижу, что удивляетесь. Поэтому объясню. Я моряк и пошел работать на строительство добровольно. На море отплаваю, когда закончим строительство. Понятно?

— Понятно, — в третий раз ответил Леня.

— А теперь идите обедать. Борщ со свининой и жареный судак. После обеда явитесь к багермейстеру. Он вас поставит на дело. Понятно?

— Понятно, — в четвертый и последний раз ответил Леня.

С этого часа и началась его работа на землесосе.

Землесос стоял в вырытом им самим мутном заливе Дона и качал на плотину по трубам пульпу с речного дна. До плотины было три километра.

На плотине сидел наблюдатель и время от времени передавал на землесос по телефону, как идет намыв.

Через час Леня уже знал от багермейстера Арутуняна, что землесос должен подавать на плотину триста кубометров грунта в час, на деле же подает в два раза больше.

Да, это вам не те землесосы, что работали на Днепрострое и выжимали за час всего сто кубометров грунта!

По внешнему виду землесос напоминал Лене тяжелый старинный монитор. И Леня по молодости лет, стоя на палубе землесоса и слушая гул машин, представлял себя на мониторе. Представлял себя суровым, с железным взглядом моряком, сосущим трубку и зорко вглядывающимся в бушующую морскую даль.

Но долго мечтать об этом не приходилось. Надо было не менее зорко, чем этому воображаемому морскому волку, следить за морем, наблюдать за пловучей частью трубы. Она лежала на плотах между землесосом и берегом.

Леня вскоре так привязался к своему землесосу, что даже не очень завидовал тем товарищам, которые, как он знал, работали на гигантских землесосах под Сталинградом. Те землесосы намывали за час 1200 кубометров грунта и заменяли труд 25 тысяч человек.

Несколько раз Матвейчук посылал Леню на плотину следить за работой пульпопровода.

Леня уже привык к огромности плотины. Она протянулась через всю пойму Дона на тринадцать с лишним километров от одного материкового берега до другого. Большая часть плотины была уже готова, и теперь ее доводили до полной высоты, а кое-где уже начали облицовывать бетонными плитами.

В средней своей части земляная плотина смыкалась с бетонной — высотой в сорок метров и длиной в пятьсот метров. Ее громада лежала в котловане, как исполинский серый левиафан. На ней уже начали сооружать гидростанцию.