Закон Паскаля (Повести)

Закон Паскаля

ЗАКОН ПАСКАЛЯ

— Это, наверное, и есть кладбище в Козине? — спросила тягостная спутница, оглянувшись назад, где в рано синеющем зимнем полудне-полусумерках осталось голое поле, уставленное странными, торчком врытыми в землю узкими и плоскими плитами надгробий.

Кириллов не ответил. Он был зол на нее за свою услужливость, продиктованную, как стало видно уже совершенно отчетливо, несбывшейся надеждой. Он надеялся, что нелепая поездка эта в забытый богом городок, расположенный в стороне от шоссейных и железнодорожных магистралей, облегчит те напряженно-официальные отношения, которые сложились у него с этой холодно-начальственной, властной московской дамой. Но она сама, затеявшая эту поездку, оставалась равнодушной пассажиркой. Пассажиркой, погруженной в свои мысли и воспоминания, которые, наверное, были связаны с этими притаившимися во влажном волынском тумане селами, редкими рощицами среди унылых бесконечных полей.

И чем ближе они были к тому городку, где она почему-то обязательно решила побывать, тем ощутимей становилась атмосфера полной отчужденности троих людей, волею судьбы оказавшихся вместе в серой холеной «Волге» директора Кириллова.

Третьим был молчаливый работяга из гальванического цеха, голосовавший у бензоколонки при выезде из города. Возле него Кириллов по просьбе пассажирки, просьбе, больше похожей на приказ, нехотя притормозил, чтоб узнать, не по пути ли. Оказалось, по пути. Человеку повезло, и всю дорогу он, видимо смущенный тем, что навязался директору, везущему, судя по всему, московское начальство, тихонько сидел сзади.

— Козин в стороне остался, — выдержав паузу, чтоб не казаться услужливым и восстановить, как думал теперь, преданную им свою независимость, пояснил Кириллов и неожиданно спросил, тут же обругав себя мысленно за подхалимство:

— Включить печку?

— Включите, — без благодарности, привычно, как говорят шоферу люди давно и много ездящие в машинах, сказала она и обернулась назад.

— Вам, наверное, хочется курить? — спросила молчаливого спутника. — Курите. — Она протянула ему пачку сигарет.

— Спасибо. Я бросил, — коротко и, в отличие от Кириллова, болезненно отметившего это, без тени заискивания ответил работяга.

— Похвально, — равнодушно одобрила женщина, закуривая, — а я вот не могу. Что же, здоровье бережете? — спросила, уже не оборачиваясь и с удовольствием затягиваясь.

— Деньги, — ответил коротко.

— Деньги? — она насмешливо посмотрела на него. — Сколько ж это получается?

— Десять рублей в месяц. Я выкуривал пачку в день.

— На что же вы их экономите? — Она немного оживилась, села боком, чтобы лучше разглядеть собеседника, и Кириллов, покосившись на нее, подумал, что была она, видно, очень красивой женщиной, да и теперь еще ничего — «вот в таких сумерках и если не принимать во внимание опухшие ноги», — злорадно мысленно добавил он.

Наплывы на щиколотках ее длинных и стройных ног он отметил поднимаясь вслед за ней по лестнице театра, где проходило совещание. Тогда, еще не зная, кто она, Кириллов с мужским сожалением подумал, что ноги эти в тонких чулках, в модных узконосых лаковых туфлях были когда-то очень красивы. Потом, увидев ее на трибуне, — она делала вступительный доклад — и позднее, в фойе театра, окруженную почтительным и небескорыстным вниманием подчиненных ей мужчин, думал о том, каким характером должна обладать эта женщина, достигшая столь ответственной должности, и о том, трудно ли ей и заслуживает ли она этой должности.

Бойко стала заместителем министра год назад, и сразу же Кириллов почувствовал усиление давления, того давления, что исходило из Москвы и ощущалось постоянно, несмотря на тысячу километров, отделяющих город от столицы.

Почувствовав напор, Кириллов утешал себя нехитрыми рассуждениями, что новая метла поначалу метет лучше и что укатают сивку крутые горки, что его, Кириллова, дело не отступать от своей линии, держаться крепко за план, не поддаваться на директивные указания — короче говоря, не класть палец в рот министерству, чтоб, приучившись выдавливать сверх положенного, руку не откусили.

Он ни разу не подошел к Бойко ни до ее странного доклада, ни, тем более, после. Странность состояла в том, что о нем, о его заводе, занявшем первое место, начальница упомянула вскользь, как о чем-то малоинтересном и незначительном. И уж совсем непонятным и неожиданным было ее желание задержаться до понедельника, чтобы «разобраться с ним». Разобраться.

«В чем?» — недоумевал Кириллов.

Он был в полном порядке. Правда, не очень ладилось дело с реле этими проклятыми, непрофильной продукцией, но до серии оставался год, и у Кириллова были соображения и неплохие варианты на пожарный случай. Так в чем же тогда собиралась разбираться?

Бойко сама разыскала его в последний день совещания, сообщила о том, что остается, и попросила на воскресенье машину для какой-то личной, подчеркнула — л и ч н о й, поездки. Тогда-то и зародилась у Кириллова нелепая надежда: решил сам отвезти ее и, может, за два дня возникнет меж ними тот человеческий контакт, который позволит ему в понедельник на заводе общаться с ней если не дружески, то хотя бы на уровне взаимопонимания.

Но хитрая баба, видно, разгадала эти наивные планы, потому что, судя по всему, готова была взять третьим в машину кого угодно, лишь бы не оставаться с ним наедине.

Поэтому и оказался на заднем сиденье этот непонятный работяга из гальванического. Кириллов знал его по месткому. Парень ведал шефством завода то ли над детским домом, то ли над больницей какой-то сельской. Несколько месяцев назад Кириллов отказал ему в просьбе выделить деньги на очередную помощь. Кириллов не помнил сейчас, на что просил месткомовский ходатай, да и тогда не очень вникал, сказал, что завод задыхается от шефских нагрузок. Прежний директор, не желая портить отношений с областным начальством, брал любые обязательства. Кириллов решил положить этому конец. Достаточно, что людей направляют в колхозы в трудную пору уборки свеклы, что птичники автоматические помогают освоить, ножи для сахарозаводов изготовили подходящие, когда буряк в прошлом году шел мягкий, волокнистый. Сколько же еще можно? На всех не напасешься. В этом сельскохозяйственном крае завод был единственным могучим промышленным предприятием. Вот и тянули из него живую силу, деньги. А хотелось больше дать своим — тем, что в цехах и лабораториях давали план; хотелось и спортивный комплекс соорудить на уровне международных стандартов, и бассейн зимний в доме отдыха, и квартиры давать пощедрее, и пионерский лагерь расширить. А все это деньги. Правда, сумма, которую просил ходатай, была по заводским масштабам ничтожной. Рублей восемьсот, кажется. Но дело было в принципе и в том, что неизвестно, по какой статье проводить, и, посоветовавшись тут же, в его присутствии, по телефону с бухгалтером, Кириллов отказал. Оказалось, что дать можно только под его, директора, ответственность, так делал предшественник, не боясь ревизоров, а Кириллов не хотел. Совсем недавно он, наконец, оговорил границы круга благотворительности и вовсе не намерен был отказываться от них. Кроме того, не понравился проситель, угрюмый, недобро настырный, не проявивший должного почтения.