Зеленое золото

Освальд Тооминг

Зеленое золото

_РОМАН

Перевод с эстонского

ЛЕОНА ТООМА

Советский писатель

Москва

1958

Глава первая

— Сто двенадцать процентов — слышите? — сто двенадцать. Да-да, к сегодняшнему вечеру… Вывозка, конечно, продолжается, продолжается по всему фронту… Трудно сказать, товарищ директор, но сто двадцать, по-моему, цифра реальная… Как вы сказали? Пуурмани упорно догоняет, уже выжал сто одиннадцать процентов? Вот как? Понимаю, товарищ директор: гнать вовсю, пока не развезло дороги… Доброго здоровья, товарищ директор.

Рудольф Осмус, заведующий Куллиаруским лесозаготовительным пунктом, повесил трубку. Он постоял с минуту, не снимая руки с аппарата, потом встряхнулся и звучно щелкнул пальцами.

— На пятках, стало быть, сидят… — И он прошелся по комнате, засунув руки в карманы галифе. — Мы опережаем их всего на один процент. Надо бы нажать и оторваться от них, а мы, как назло, так мало сегодня успели…

— Дорога уж больно скверная…

— Скверная!

Осмус расстегнул зеленоватый френч: в комнате было душно и жарко, а он уже не отличался особой стройностью. Стремительным, твердым шагом он подошел к окну и распахнул одну из створок. Ворвавшийся ветер обдал лицо влажной прохладой. Хотя еще стоял март, но уже таяло и под полозьями проезжавших саней скрежетала порой обнаженная земля.

— Пуурманиский лесопункт не на другой планете, и снега там не больше, чем у нас… Я-то думал, что они сильно отстали, а у них… сто одиннадцать. Два года подряд мы держали первенство по нашему леспромхозу, а вот как будет на третий…

Заведующему никто не ответил, только шорох бумаг донесся из-за небольшого стола, находившегося в дальнем углу конторы. Там Хельми Киркма, мастер лесопункта, разыскивала в ворохе бумаг ведомость зарплаты по делянке № 126. Ну, и наказание с этой делянкой! Из-за нее и состариться недолго! Хоть бы весна повременила, а то ведь, как назло, именно в этом году она такая ранняя…

Осмус круто повернулся, и гвозди на каблуках его сапог оцарапали натертый пол.

— В Пуурмани небось уже руки потирают…

— В соцсоревновании-то они участвуют, обязательства на себя взяли — вот и выполняют их.

— Подумаешь, обязательства! Каалип, их заведующий, совсем мальчишка, я его знаю, ему не дают покоя мои премии… Только рано он обрадовался, чересчур рано. И куллиаруский Осмус поддаст жару. Завтра же закончить вывозку из Мяннисалу и перебросить всех людей в Туликсааре. Оттуда до шоссе и до железной дороги рукой подать — возчики больше концов успеют сделать.

— А Мяннисалу? Там ведь еще столько отличной древесины!

— В Туликсааре ее не меньше. Сами видите, что за чертова погода!

Заведующий с треском раздвинул шторы, и в лицо Хельми Киркмы ударили лучи низкого багрового солнца. Но она не поднялась и даже не взглянула в окно. Подумаешь, новость, что кочки на пустоши перед конторой с одного боку потемнели, что в колеях пологой дороги скопилась вода, что ноздреватый снег оседает, словно пена. Киркма подгоняла возчиков своего участка, проклинала жаркое солнце, ей даже снились по ночам раскисшие дороги и заморенные на вывозке леса лошади. Снег падал зимой скупо, словно из горстки, а теперь и эта малость начала таять раньше срока.

— Знаю, — хмуро ответила Хельми.

— Знаешь! — фыркнул Осмус. — Знаешь, а все гнешь свою линию — «Мяннисалу» да «Мяннисалу»! Я же велел на прошлой неделе: возьмемся за эту дыру под конец, а ты…

Хельми отодвинула бумаги.

— Да ведь там столько заготовок еще с прошлого и даже позапрошлого года!

— Сам знаю, нечего меня учить! Разве мы виноваты, что можем заготовить больше, чем вывезти?

— Если приналечь…

— Мало мы налегаем? — Осмус подошел к столу Хельми. — Возьми хоть меня — ни минуты отдыха, ни днем, ни ночью, ни в будни, ни в праздники. Скажешь, не так?

— Каждый из нас старается…

— А я больше всех. Мне надо во все вникнуть, все охватить — и лесопункт, и промхоз, и — если хочешь — всю республику. Ведь ей нужен стройматериал, крепежный лес для рудников, топливо. И чтоб дать ей это, я на все пойду. Вам что — вы видите свои пни да щепки, вот и вся ваша забота, а мне перспектива нужна. И считаться с капризами природы я не имею права.

Хельми Киркма придвинула к себе дневной отчет и принялась переносить туда цифры из своей записной книжки. Но мысли ее были заняты другим. Зимняя горячка затихала, все короче становились тянувшиеся из леса обозы с бревнами, пропсами, сырьем для фанерной фабрики и с дровами, а на делянках все еще высились штабеля леса. Число рабочих рук резко сократилось — ведь колхозы и даже большинство единоличников выполнили свои обязательства, — и в распоряжении лесопункта оставались лишь постоянные рабочие да некоторые лежебоки, все откладывавшие со дня на день выполнение государственных обязательств. Работы было невпроворот. А у Хельми Киркмы с каждым днем все больше болело сердце из-за делянки № 126: никак не удавалось вывезти оттуда весь лес — не хватало лошадей. Она все надеялась, что удастся выпросить у Осмуса еще несколько упряжек, а он, оказывается, решил забрать и те, что были. И вроде ничего ему не возразишь. Хотя с другой стороны… Не далее как сегодня один обросший щетиной крестьянин, передвинув трубку из одного угла рта в другой и кивнув головой на штабеля прошлогодних кругляков, буркнул:

— А эти там… опять останутся в недвижимом фонде?

И столько было яду в его словах, что при воспоминании о них у Хельми загорелось лицо и она бросила ручку.

— На туликсаареские делянки можно и летом проехать, — сказала она, — а вот в Мяннисалу после оттепели так развезет, что туда и пешком не пройти.

Осмус остановился за спиной у Хельми.

— На лето и без того работы хватит. Дай бог нам вывезти за лето все то, что скопилось у дороги. Нет, как я сказал, так и будет: с завтрашнего дня всех лошадей — в Туликсааре. Тут надо действовать по-солдатски: раз обстановка изменилась — меняй план боя. Много ли у нас фестметров в Мяннисалу? Пустяк! Так пожертвуем этим пустяком — и сто тридцать процентов нам обеспечены. И мы снова, уже в третий раз, выйдем на первое место. И оставим Пуурмани с носом!

Он стоял у стола в распахнутом френче, засунув руки в карманы. Напрасно он тревожился подчас, что толстеет, — при его росте и ширине плеч это было вовсе незаметно. «Ну и здоровяк же!» — не без зависти говорили иные, покачивая головой. А знавшие его ближе восхищались не столько могучим сложением Осмуса, сколько его энергией, его неутомимостью, тем, что он был так легок на ногу и всюду поспевал. «Прирожденный руководитель», — говорили работники лесопункта, хотя некоторым любителям долгих перекурок и людям, чрезмерно пекущимся о своем здоровье, не по вкусу была его придирчивость, его дотошная требовательность.

Взгляд Осмуса, следивший за Хельми, хмуро водившей пером по бумаге, как-то сам собой скользнул на гибкую линию девичьей шеи, над которой полукругом лежал валик каштановых волос. От девушки веяло запахом смолы, ивовой коры и талого снега. И то ли от этого свежего и терпкого запаха, то ли от вида нежного девичьего затылка, то ли от звона капели за окном, но Осмус неожиданно для себя пришел к выводу: пришла весна. И он так потянулся, что хрустнули кости.

— Шла бы ты домой, что ли, — ведь суббота.

Хельми удивленно подняла голову. Суббота? Уже? Отрывной календарь на стене услужливо подтвердил: «Так точно». Вот и опять конец недели. Как летят дни! Лет десять тому назад у дней на ногах словно были свинцовые ядра: уже во вторник казалось, что прожита в хлопотах целая вечность. Она тогда батрачила у кулака — пасла и доила скотину, помогала хозяйке по дому, работала и в поле, и всюду, где приходилось. Дни тогда тянулись безумно долго, и в начале недели всегда казалось, что воскресенье никогда не наступит.