Перед праздником

Вера Устинова

Перед праздником

^{Рассказ}

— Ну, пойдем, прошу тебя, — тихо сказала Надя.

Она беспокойно оглянулась на Нину, игравшую в углу с куклой. Но девочка не слышала.

Татьяна отложила в сторону штанишки сына, на которые накладывала заплатки, и устало сказала:

— Оставь ты меня в покое. До балов ли мне, подумай сама! Еще надо белье выгладить: на прошлой неделе постирала, а выгладить времени нет и...

Но Надя не дала ей закончить:

— Выгладить можно завтра. Весь день свободен. Да и вообще если бы отдала в прачечную или наняла, тоже ничего бы не случилось.

— Да знаешь, двое детей, деньги надо беречь.

— Но, но! — резко перебила Надя. — Не жалуйся, а то за фальшивой слезой бог сиротскую не чует. Бывает хуже. Ты же молодая, а уже отказалась от всего. Кому это нужно? Идем. Второй такой случай не представится. Если бы брата срочно не вызвали в часть, разве он уступил бы мне билеты.

— Ну, на кого я оставлю ребят и что я надену? Нет, нет, не зови меня. — Татьяна чувствовала: еще минута, и она согласится — и искала убедительную причину.

— Ребят оставим на тетю Нюру, я сейчас ее попрошу.

— И не думай, — сказала Татьяна, но Надя уже выскользнула из комнаты.

Через минуту она вернулась с соседкой Татьяны, вдовой паровозного машиниста, тетей Нюрой, как ее просто называли.

— Вот видишь, — говорила Надя, — тетя Нюра согласна посмотреть за ребятами.

— Да иди ты! — сказала тетя Нюра Татьяне. — Что же теперь — пропадай вся жизнь? Молодая женщина!..

Нина осторожно положила куклу, подошла и удивленно посмотрела на тетю Нюру, а та уже по-деловому говорила:

— Парня чем накормить, придет из школы? Уроки сегодня может не готовить?..

Надя озабоченно осматривала платья Татьяны и ворчала:

— Надеть ей нечего! Такие хорошие платья, только надо переделать, теперь шьют иначе.

Наконец она остановилась на черном, очень скромном и сказала:

— В этом пойдешь, только надо его оживить чем-то. Слушай! А если сюда цветок? У меня есть ландыш, очень изящно сделанный. Ну-ка, я сбегаю к себе.

Многоэтажное здание Дома офицеров было ярко освещено. У подъезда толпились безбилетники, с завистью смотревшие на тех, кто несколько торжественно входил в большую дубовую дверь. В прохладном громадном вестибюле четыре аккордеониста встречали гостей знакомым вальсом. По широкой, покрытой ковром лестнице поднимались пары. Сияли пуговицы парадных мундиров, ордена, до блеска начищенные пряжки ремней.

Татьяна и Надя вошли в зал и стали недалеко от дверей, с восхищением и трепетом осматриваясь по сторонам. В зал вошла группа морских летчиков. Рослые, крепкие, веселые.

Майор, с коротко подстриженными волосами и большим шрамом под глазом, который не портил лицо, а придавал ему мальчишескую задорность, подошел к Татьяне и пригласил танцевать. Он сиял здоровьем, добродушием и любопытством к жизни, как будто каждую минуту она должна открыть ему что-то новое, необычайно интересное. Вальсируя, майор пел:

Дальше он слов не знал и все время повторял одно и то же. А Татьяна путала такт, смущалась и чувствовала себя виноватой. Ей казалось, что, приглашая, майор не заметил ее скромного платья, босоножек... У нее кружилась голова от яркого света, музыки, волнения и воспоминаний. Оркестр кончил играть. Майор спросил:

— Вы здесь одна?

— Почему одна? — поспешно ответила Татьяна. — С подругой.

— Я не о том... — протянул он. — Пойдемте посмотрим, что в других залах. Кстати, вашей подруги тоже нет.

Они посмотрели туда, где оставили Надю. Татьяна растерянно молчала, а майор вел ее к выходу и вдруг остановился под ярким светом люстры.

— Нам, наверно, лучше познакомиться. — И, не дождавшись, пока Татьяна подаст ему руку, он первый протянул свою и сказал: — Я Павел, а фамилия — Фролов. Точнее, майор Павел Фролов. А вы?

— Татьяна Казакова, — смутившись, сказала она, чувствуя, что на них с любопытством смотрят.

— Ну, блестяще! Я так и знал, что вы Татьяна. Это — мое любимое имя.

Пройдя по залам, Фролов и Татьяна снова вернулись к танцам. Татьяну не покидало ощущение, что она давным-давно знакома с этим человеком. В нем была какая-то притягивающая сила, крепкая, настоящая и ласковая. Хорошо было чувствовать сильные, поддерживающие руки, скользить в танце, чуть прикасаясь к полу. Давно она не испытывала ощущения такой легкости, как сейчас.

Отдыхая, они стояли у окна. Фролов, задумавшись, молчал, а Татьяна с грустью смотрела на веселых, нарядных женщин. В зале все было белое: потолок, стены, колонны. Начищенный паркет отражал свет хрустальных люстр. От обилия света молодые, разгоряченные лица казались еще моложе, оживленней. Танцевали пехотинцы, моряки, летчики... Мелькали лица девушек, старавшихся сохранить серьезное, безразличное выражение. От этого они казались чуть надменными, а в глазах их светилось счастье. Скрипки в оркестре пели о любви, о хороших человеческих чувствах, без которых немыслима жизнь. Было радостно и хорошо.

Подошли Надя и приятель Фролова, совсем еще молодой человек с красивым, выразительным лицом, но седыми волосами. На синем сукне его кителя блестела Золотая звезда.

— Майор Сахаров, — представился он Татьяне и, обращаясь к Фролову, сказал: — Есть предложение на полчаса пойти в ресторан. Наши дамы устали, здесь жарко, хочется пить...

В ресторане для них уже был приготовлен стол, видно, кто-то побеспокоился об этом заранее. Подошли еще летчики, с которыми Татьяна видела Фролова в начале бала. Фролов сидел рядом с Татьяной, радостно возбужденный. Рассказывал о недавно пережитом веселом приключении, но никто его не слушал, да и сам он плохо следил за нитью своего рассказа. Говорил он только потому, что хотелось говорить.

Разлили шампанское, и Сахаров поздравил всех с наступающим праздником.

Когда Татьяна поднесла бокал к губам, перед ней на мгновение встали ласковые глаза мужа. Она поставила бокал.

— Что с вами? — удивился Фролов.

— Я не пью. Я никогда не пью.

— Ну, блестяще! Из нас тоже никто не пьет. Но один глоток в честь праздника... От этого еще никто не умирал. — И он пристально посмотрел в ставшие вдруг грустными глаза Татьяны.

Снова пошли в зал. И пока оркестр не сыграл прощальный вальс, они были вместе, не пропуская ни одного танца.

Бал окончился. Уставшие, но довольные пары устремились в гардероб.

— Ты, конечно, с нами домой не поедешь? — догоняя Фролова, спросил Сахаров.

— Что ты! — поспешно ответил тот. — Я должен проводить.

— Еще бы! — понизив голос, сказал Сахаров. — Такие глаза встречаются раз в жизни.

Татьяна и Фролов шли мимо парка. Сквозь деревья вспыхивал и угасал свет неоновой рекламы. Деревья казались громадными, незнакомыми. Высоко в темное небо поднимался шпиль собора. Было тепло. Из парка веяло запахом поздних осенних цветов. Фролов держал Татьяну под руку и вполголоса пел, наслаждаясь хорошим вечером, близостью женщины. Татьяна незаметно наблюдала за ним. «Шесть орденов. По планкам трудно вспомнить, какие, но это боевые ордена. Сколько же раз он бывал в боях? В войну ему было не больше двадцати. А сколько раз в мирные дни в бурю и дождь, когда страшно на земле, он был в воздухе?»

Незаметно они вышли к берегу канала. Деревья свешивали над водой неподвижные ветки с осыпающимися листьями. Татьяна и Фролов вошли на горбатый мостик. Облака уплыли, взошла яркая луна. По гладкой маслянистой и тихой воде парами скользили лебеди. Время от времени лебеди опускали головы, что-то разыскивая. Вода тихо плескалась, мелкие круги шли в стороны. Светлое небо поглотило сияние звезд. Над Фроловым и Татьяной горела одинокая зеленая звезда. Залитые лунным светом, сиротливо склонялись поздние цветы. Было очень тихо.