Тревожные галсы

Тревожные галсы

1

Весь день на корабле принимали мины. Небо над бухтой все в черных тучах, сыпал дождь. Капитан-лейтенант Кесарев страшно устал, он весь промок, но палубу не покидал ни на минуту: ему, командиру минно-торпедной боевой части, полагалось руководить своими подчиненными. Матросы работали старательно, ибо каждый понимал, что море не прощает оплошности. «Я прошу вас до вечера все сделать, — уходя утром в штаб флота, сказал Кесареву командир корабля капитан 2 ранга Скляров. — Учения не за горами, и надо хорошо подготовиться к ним».

«Теперь бы выставить мины в море, и порядок», — Кесарев зябко поежился. Он стоял на шкафуте — высокий, худощавый, с бакенбардами, черные глаза слегка задумчивы, словно их окутала серая пелена тумана.

У трапа показался старший помощник командира капитан 3 ранга Комаров, такой же, как и Кесарев, высокий, чуть сутулый, с серыми глазами. Прошелся вдоль шкафута, осмотрел мины.

— Все в порядке? — спросил он и, получив утвердительный ответ, распорядился вести людей в корабельный душ.

— Осталось еще тележки закрепить, — сказал Кесарев.

— Ну, ну... — старпом зачем-то тронул рукой околыш фуражки. Его всегда спокойное лицо стало сердитым. — А ваш Черняк, у которого, как вы говорили, руки музыканта, снова «отличился» — только сейчас пролил у трапа масло. Это что же он у вас такой?.. Руки музыканта... — Комаров кашлянул. — Может, прикажете подать ему аккордеон? Я, Сергей Павлович, обожаю музыку. Но, разумеется, не всякую. Мне по душе музыка моря... Да, да, именно она доставляет мне истинное наслаждение.

Кесарев не сразу нашел, что ответить. Он молча смотрел на старпома; дождь все еще моросил, капли воды усеяли его лицо, и оно казалось бугристым, все в черных крапушках. Черняк — кряжистый, черноглазый матрос-украинец возился с тросом у торпедного аппарата, он, как и Кесарев, весь промок, даже не ходил на перекур, стараясь к вечеру управиться. Кесарев хотел было подозвать матроса к себе и при старпоме отчитать за то, что допустил оплошность, но тут же раздумал: «Разберусь после, парень и так весь день под дождем». А старпому, который стоял рядом и ждал ответа, он сказал:

— Палуба-то скользкая. Видно, упал Черняк.

— Я не следователь, Сергей Павлович, — возразил старпом. — Выяснить, как это случилось, ваше дело. Вы — командир боевой части. Кстати, — продолжал Комаров, — вас не смущает то обстоятельство, что Черняк частенько нарушает корабельный устав?

— Вы что имеете в виду? — насторожился Кесарев. Черняка, как опытного минера, он ценил; правда, иной раз матрос проявлял лихачество, что, безусловно, нетерпимо на боевом корабле.

— А случай с прибором? — В глазах старпома замельтешили искорки. — Уронил ведь, а?

— Небрежность, факт. — Кесарев снял с головы капюшон плаща — дождь перестал, и сквозь серые, дымчатые тучи проглянуло солнце. Вода в бухте заискрилась, вмиг стала бирюзовой, палуба заблестела, словно на ней рассыпали ртуть.

— Ох, Сергей Павлович, глядите, как бы Черняк не подвел вас, — сухо заметил старпом. — Лихач! То одно, то другое... Небрежность? Вы это правильно заметили, потому что сами порой небрежны.

Эти слова укололи Кесарева, но он не обиделся, у него только румянец на лице занялся.

— Вы меня извините, Роберт Баянович, но я свою работу хочу делать сам, а потому всякие неожиданности могут быть.

— Могут, — быстро согласился старпом. — Но, позволю заметить, не во вред кораблю. Как минера, я вас ценю. А вот офицер-воспитатель вы еще далеко не ровный, вас надо строгать и строгать.

Кесарев засмеялся:

— Мне нечто подобное говорила Наташа...

— Кто? — взгляд у старпома стал цепким.

— Моя жена, Роберт Баянович. Это ведь она учит в шестом классе Игоря...

Старпом явно смутился, однако не растерялся:

— Я полагаю, что Наталья Васильевна, как видите, я помню имя учительницы моего сына, недалека от истины. Впрочем, не будем дискутировать. А с Черняком разберитесь...

— Есть!..

«Старпом прав, и тут ничего не попишешь», — подумал Кесарев. Он подошел к торпедному аппарату. Черняк выпрямился, неловко отбросил назад упавшие на покатый лоб волосы.

— Дуже важко... А що, — он скосил карие глаза на Кесарева, — снова в море?

— А вы любопытный, — усмехнулся капитан-лейтенант. — Запалы лучше проверьте, чтоб ни-ни... Ясно?

По голосу Черняк понял — сердитый Кесарев, небось досталось ему от старпома. Лицо у Кесарева темное, усталое, и матросу вдруг стало жаль своего командира. Он подошел к нему так близко, что увидел в глазах Кесарева искорки, они то гасли, то снова загорались. Да, злой отчего-то капитан-лейтенант, ох и злой.

— Я поскользнулся на палубе и уронил банку, и вона, стерва, упала на железку и перевернулась, — глухо сказал Черняк. — Руки замарав, пришлось с мылом мыть. А тут, як на грех, старпом. Вы уж не серчайте, товарищ капитан-лейтенант.

Кесарев долго молчал.

— Руки замарав... — Он передохнул, словно поперхнулся. — Руки — не беда. Бойся, Черняк, душу свою замарать. Жизнь корабля, она и от нас с тобой зависит. Ты уж гляди, будь к себе построже. Я прошу...

Душевность, с которой говорил Кесарев, тронула матроса, он сказал, краснея:

— Буду стараться... Дуже буду... Вы уж не серчайте.

Покончив наконец с делами, Кесарев помылся в душе и теперь перед зеркалом вытирал лицо. Надо бы доложить командиру корабля о минах, но Скляров все еще на берегу.

«Он у адмирала, — сказал ему старпом Комаров. — На берег я вас отпущу, но только после доклада командиру».

Уже неделю Кесарев не был дома, он знал, что Наташа ждет его, волнуется, но его это нисколько не трогало. Порой даже сердило. «Где был? — отвечал ей Сергей, когда после плавания приходил домой. — В море соленую воду глотал. Ты ее не пробовала? Жаль! Соленая, пробирает до самой печенки. И горькая, как моя судьба...»

Судьба? А есть ли она у тебя, Сергей? «Есть, — говорил себе Кесарев. — Вера — разве не судьба? Да, я любил ее, а женился на другой. Почему? На этот вопрос, пожалуй, и не ответишь. Но Вера все еще живет во мне... Уехала, и скучно мне. Хорошо еще, что Наташа ничего о ней не знает, а то бы закатила истерику... А может, пора с Верой кончать? Зачем она мне, когда у меня есть Наташа, есть сын...»

Его раздумья нарушил матрос Черняк. Он приоткрыл двери каюты, просунул голову:

— Вас кличет командир...

«Пришел, это хорошо, я еще успею домой сходить», — обрадовался Кесарев, на ходу надевая китель и фуражку.

Скляров стоял к двери спиной и говорил с кем-то по телефону.

— Нет, Василий Максимович, Грачева я послал на крейсер. Там учение связистов. Когда вернется? Не могу знать. Видимо, к концу дня. Я передам ему, чтобы позвонил вам. Ясно, есть...

«Комбриг Серебряков, — догадался Кесарев. — Петру Грачеву хорошо, он дружит с его дочерью Ирой, — неожиданно подумал Сергей, и от этой мысли ему стало не по себе. — Вроде зависть у меня к Петьке, а ведь мы — друзья, и я чертовски люблю его. Вместе учились в Ленинграде, он был на моей свадьбе. А будет ли у него свадьба с Ирой? Что-то затягивается...»

А Скляров все еще говорил по телефону.