Гурты на дорогах

Из головы Веревкина не выходили слова доярки: «Чего сказился? Из ревностей, что ли?» Да. Зачем скрывать от самого себя? Права она. Тридцать два года мужику, вдовец, старший зоотехник и… скажи на милость!..

Он вспомнил, как возникло его чувство к Гале.

В совхоз Озаренко прислали этой весной, незадолго до войны. Однажды, вернувшись из степи, Веревкин увидел совсем молоденькую девушку, нового работника, мимоходом узнал ее имя, откуда она. Приглядываться было некогда: то совещания, то вызов в район, то объезды пастбищ, то осмотр скота. Недели две спустя, на собрании, Веревкин снова встретился с Галей и впечатление вынес невыгодное: слишком громкий смех, неестественная порывистость движений. И откуда у девчонки столько самоуверенности? Здесь Галю и «представили» ему: «Вот наш новый ветфельдшер». Веревкин пожал маленькую сильную руку.

В майские праздники, после торжественного заседания, дирекция, как обычно, устроила для рабочих и служащих гуляние. Из винсовхоза привезли бочонок рислинга, завели радиолу, пригласили баяниста и скрипку из ресторана, молодежь стала танцевать вальсы, фокстроты. Веревкин сидел и пил вино. Неожиданно к нему подошла Галя: «Может, вы все-таки расстанетесь с кружкой?» — и весело пригласила сплясать с ней гопачка. Веревкин сослался на неумение. Галя не отставала: «Тогда хоть спойте. Нельзя же сидеть в обществе бирюком». Он усмехнулся: «Чтобы мне запеть, надо еще литра два выпить. Да боюсь, вы слушать не станете. Притом в коровник пора». Веревкин поглядел на карманные часы, поднялся, а она вспыхнула.

Но по дороге на скотный у него вдруг мелькнула мысль: вот бы жениться, соединить два таких противоположных характера? Стало дико, смешно и… запало, что ли? Только с этого времени перед ним часто всплывал образ Гали, приглашающей его на гопачок. Как это могло случиться? Как вообще приходит любовь? Что ему прежде всего понравилось в Гале? Способность краснеть по всякому поводу? Голос, манера зачесывать волосы с этой чудесной золотой прядью, ямочка на левой щеке? Или задели за живое ее задиристые нападки? Ведь не могла же она ему понравиться только своей внешностью. Внешностью увлекаются в молодости, а в его возрасте уж ищут душевного родства: значит, были в ее характере черты, которые его пленили? Может, искренность, веселость, та чистота, с которой связано само представление о девушке? Веревкина все больше и больше влекло к Гале, он противился этому всем своим существом. А здесь, в эвакуации, стало совсем трудно: все время на глазах, чаще приходится сталкиваться по службе. Даже доярки заметили.

Впрочем, у Гали, кажется, уже есть парень: Олэкса Упеник. Олэкса красив, самоуверен, щедр на деньги, а разве этого недостаточно? Юность — пора увлечений, и девушки зачастую готовы соединить свою жизнь с первым приглянувшимся: из хорошего молодца можно сделать и отца.

…Из табора послышалось ауканье, ржанье коней: три часа — время ехать.

IX

Колонна двигалась проселками, огибая города, и к началу сентября вступила в Запорожскую область. Часто до херсонцев доносился зловещий гул «юнкерсов», взрывы бомб, и на горизонте вдруг вставало багровое зарево, освещая развалины доменных печей, дымящиеся башни кауперов, пепелища поселков. А навстречу гуртам то и дело попадались танковые полки, пехота, батареи — они двигались к фронту. Во всех районах совхозники встречали роты ополченцев, девушек в форме, с противогазами.

Под вечер за Гуляй-Полем к Веревкину торопливо подъехал гуртовой бригадир Нечипор Маруда — хромой, в белой бараньей папахе, белой свитке, подпоясанный расшитым кушаком. Его зеленоватые глаза на веснущатом лице выражали тревогу.

— А я, Осип Егорыч, в аккурат до вас, — сказал он, пуская своего коня рядом с буланым зоотехника. — С бычком у меня неладно: нога чисто пузырь поделалась, не может бычок идти. Полинарий Констянтиныч обглядели и говорят: болезнь невылечимая ввиду окружения обстановки, а поэтому оформить акт и сдать в ближний совхоз.

— Сдать? — перебил Веревкин, резко осадив мерина. — Это какой же бычок?

— Вот и я ж к тому, — горячо подхватил Маруда. — С рук долой и моя хата с краю? Бычок-то чистопородный — Важный. От Дуськи и Молодца. Прямо бы сказать… красивый бычок.

Стегнув мерина, чего почти никогда не делал, Веревкин поскакал вперед к шестому гурту. Важного он помнил отлично, сам присутствовал при его отеле и возлагал на него большие надежды. Отец бычка, племенной производитель Молодец, имел тысячу пятьсот килограммов весу и на сельскохозяйственной выставке в Москве взял большую серебряную медаль.

Закат охватил полнеба, как это бывает только на юге. Багровое раздувшееся солнце уже почти скрылось за голубую кромку степного горизонта и теперь просвечивало сквозь нее, словно его опустили за цветное стекло. Пахучий донник и чернобыльник порозовели, затихли: казалось, они прощались с днем.

Еще не доезжая до шестого гурта, Веревкин сбоку дороги заметил Кулибабу и Галю Озаренко. Ветфельдшерица что-то горячо и упрямо говорила своему начальнику. Вокруг, как и при всяком происшествии, начал собираться народ. Важный лежал на траве. Остророгий, с прямой мускулистой спиной, сильно развитыми плечами, отвисающим подгрудком, широкими копытами, бычок действительно был не только крепкой, но и мощной конституции. Но в его выпуклых лиловых глазах не было обычного свирепо-веселого выражения, красная, почти темновишневая шерсть уже не отливала блеском.

Веревкин спешился, взял в руки толстую больную ногу бычка, осмотрел, пощупал. Повернувшись к Гале Озаренко, сухо спросил:

— Почему Важному до сих пор не сделали перевязку?

Галя поглядела на Кулибабу, опустила голову и негромко ответила:

— У нас нет медикаментов. И… вообще перевязочных средств.

— Как то есть нет? Почему нет?

В голосе Веревкина звучало неподдельное изумление, даже страх. На Кулибабу он старался не смотреть. Но Галя опять вопросительно вскинула ресницы на своего начальника:

— Ключи от аптечки находились не у зоосанитара; не у меня, а в ведении Аполлинария Константиновича. Он всегда сам определял и рецептуру… Я ведь только первый год практикую.

Высокий лоб Кулибабы, рыжие брови, щеки были покрыты пылью, но из-под плаща выглядывал неизменный, хотя и перекрученный галстук, который только он один носил на работе. Агрономы шутили, будто Кулибаба своим видом хочет подчеркнуть, что он истый одессит и в совхоз переехал лишь из-за больной жены: ей нужны свежий воздух и парное молоко.

— Вы спрашиваете, Осип Егорыч, почему? — негромко вступил он в разговор. — Это я виноват: в эвакуационной спешке я забыл захватить лекарства. Тут семья, с женой чуть ли не сердечный припадок… Раньше премировали за аккуратность, а тут забыл: война. Впрочем, лизол, марганцовку, амморген, даже холщевые бинты и пинцеты мы достанем в любой районной аптеке. Только я все не возьму в толк, какое это имеет отношение к происшествию с Важным?

Белея в сумерках папахой, Маруда смотрел только на Веревкина. Взгляд у Гали Озаренко был беспокоен, чувствовалось: ей хочется что-то сказать. Тетка Параска, подперев рукой щеку, горестно вздыхала над бычком. Дед Рындя слушал, опираясь на пастуший чекмарь.

— Опухоль у Важного горячая, — продолжал Кулибаба — видимо, обыкновенный ушиб и подкожное кровотечение. Тут особых и лекарств-то не надо: повязку из жирной глины с водой и уксусом — вот и все. Но ведь и с повязкой бычок не сможет идти… А колонна не может дожидаться несколько дней, пока он выздоровеет. Так? Поэтому только и остается — составить акт, списать его по балансовой стоимости и сдать в ближний совхоз. Кто нас может в этом упрекнуть?

Веревкин наконец поднял на ветеринара глаза, глухо ответил:

— Мы сами. Совесть наша.

— Совесть? — Кулибаба поправил пенсне. Его тонкие пальцы слегка задрожали. — Очень приятно, Осип Егорыч, что вы такой гуманист и альтруист, но мы же Важного не на дороге бросаем? Я вообще отказываюсь вас понимать: почему вы трясетесь над каждой скотиной? Ведь многие из этих коров в тылу с голоду сдохнут. Может, вы думаете, что нас за Доном или Волгой ждут с распростертыми объятиями, заготовили жмыха, концентратов или хотя бы сена? Как же, держите карман шире! Им, небось, к весне и для своего скота нехватит.