Ледяное озеро

— Ты серьезно?

— Да. Эта штука, что застряла в твоем мозгу, вредна. Во-первых, от нее ты плохо спишь, а если у человека много страшных снов, то он доходит до состояния, когда не хочется ложиться спать вовсе.

— Я очень напряженно трудился последние несколько месяцев, вот мои мозги, очевидно, и вошли в штопор.

— Я сомневаюсь. Позволь задать тебе несколько вопросов.

— Фредди, если ты собираешься подвергать меня психоанализу, то заявляю: я против.

— Это вне моей компетенции, и, кроме того, занимает семь лет и выливается в кругленькую сумму. Замолчи и давай взглянем в глаза фактам. Ты сказал, что впервые кошмар случился у тебя, когда ты болел. Это было зимой, ты отдыхал на каникулах и свалился с пневмонией.

— Верно. Высокая температура, горячка, бред. Не мне тебе рассказывать.

— Почему ты заболел пневмонией?

— О, ради Бога, Фредди, почему ею заболевают? Откуда я знаю?

— У тебя была раньше простуда, иные недомогания?

Майкл вздохнул, закрыл глаза и промолвил:

— Нет, все это было немного странно, правда. Я чувствовал себя хорошо. Я перенес все детские болезни легко, без осложнений и вообще не был каким-нибудь болезненным, астматическим ребенком. Я был крепок и здоров. Очень здоров. Всегда. Я просто загулялся допоздна и сильно промерз.

— Что сразу перешло в пневмонию? Я бы назвал это странным, если ты был так здоров, как утверждаешь.

— А я бы назвал это одной из тех ситуаций, которые иногда происходят.

— Тогда оставим пневмонию. Ты сказал, что заболел зимой. Когда именно?

— Мы приехали сюда на Рождество.

— А после, когда кошмар повторялся, он происходил в определенное время года?

Черт бы побрал Фредди!

— Теперь, когда ты об этом спросил, я думаю, да. Именно в ту пору: Рождество, Новый год. Боже правый, почему это раньше никогда не приходило мне в голову?

— Потому что ты был слишком занят учебой, получением аттестатов и дипломов, приспосабливался к напряженной работе, требующей больших усилий, и у тебя было о чем подумать. Легче затолкать неприятный эпизод на задворки сознания.

— Да, но сон возвращался не каждое Рождество. А когда я вырос, он вообще несколько лет не повторялся. Вплоть до нынешнего времени. Я почти о нем забыл, так что он не может иметь отношения к Рождеству. Ты предполагаешь, что перебор волнений и пудинга произвел размягчение мозгов?

— Пожалуйста, подойди более научно.

— Я не считаю, что воспринимать сны всерьез — научно. Сны — просто куча мусора, которая болтается у человека в голове и оживает, когда он спит.

— Но разве тот сон, который ты только что видел, заставивший тебя завывать как привидение, похож на ничтожный хлам?

— Каково твое заключение?

— Мое заключение таково: что-то приключилось с тобой, когда ты гостил здесь в то давнишнее Рождество. Например, произошел несчастный случай, ты провалился под лед, ну что-нибудь в этом духе. Купание в ледяной воде даже у самого здорового ребенка могло вызвать пневмонию.

— Ничего такого я не помню.

Фредди встал.

— Ладно, спи дальше, старик. Пусть твое подсознание сделает за тебя работу. Там, в нем, что-то похоронено, и оно рвется наружу. Когда ты вспомнишь, с чем это связано, готов держать с тобой пари на бутылку хорошего кларета, этот сон больше не будет тебя мучить.

Майкл посмотрел на друга.

— Мне не хочется держать тебя на ногах, и вижу, что через минуту ты начнешь зевать, но все-таки я хотел бы рассказать тебе этот сон.

Фредди с готовностью уселся обратно.

— Я не стану зевать. Я не хотел сам предлагать, но думаю, это хорошая мысль.

— Чужие сны — сплошная тоска.

— Не похоже, чтобы этот сон был таким.

Майкл рассмеялся.

— Этот сон свинский.

— Ты хочешь сказать, что в нем есть что-то подлое или непристойное?

— Нет, не в том смысле. Сон о диком кабане.

— О диком кабане? Любопытно.

Майкл пересказал ему свой сон, сначала чувствуя себя неуверенно, когда пытался описать, что он ощущал и как выглядело то, что его окружало. Было непривычно облекать такие вещи в слова, но по мере того, как сон упорядочивался в голове, он стал излагать более легко и свободно.

Некоторое время Фредди молчал. Потом встал, шагнул к камину, помешал в нем кочергой и налил еще по порции бренди.

— Ну? — спросил Майкл.

— Поразительно. Если бы у меня был подобный кошмар, я перебудил бы весь дом, а не только парня из соседнего номера.

— Фредди, как ты считаешь, сны бывают о будущем?

— Пророческие, ты хочешь сказать?

— Да. Может ли человек видеть во сне то, чего никогда не происходило?

— Нет. Есть такой ученый Данн, который утверждает, что да. Коль скоро ты спрашиваешь, я бы сказал, тут все наоборот, ты вспоминаешь нечто, случившееся с тобой в прошлом. Только это такой неприятный случай, что ты вытеснил его в подсознание и попытался забыть о нем.

— Очень жаль, что мне это не удалось.

— Говорят, лучше вытаскивать прошлые страхи в сознательную часть разума. Это как с теми, кто перенес тяжелую моральную травму на войне. Тяжелое переживание можно похоронить, но если им не заниматься, оно позже навлечет худшие беды. Как затянувшаяся рана, в которой осталась инфекция.

— О, спасибо, Фредди, теперь мое подсознание продезинфицировано, не так ли?

Фредди засмеялся.

— Совсем чуть-чуть.

— Как же мне прекратить сон? — Ну вот, его слабость оказалась вытащена на свет божий, сейчас он фактически признавался Фредди, что по-настоящему встревожен повторяющимся кошмаром.

— Вспомнить, что произошло.

— Как именно мне это сделать после того, как я полжизни ничего не помнил?

— Воспоминание по какой-то причине старается прорваться на поверхность. Дай ему шанс, и оно может к тебе прийти. Во время бодрствования, а не во сне.

Где-то далеко прокричал петух.

— Чертова птица! — проворчал Фредди, поднимаясь. — Он подает сигнал за несколько часов до того, как по-настоящему рассветет. Будь я его владельцем, он бы у меня к Рождеству пошел на стол.

— Спокойной ночи, Фредди. И спасибо. Знаешь, из тебя получится очень хороший врач. Растрачиваешь себя на собирание костей.

— По сравнению с сознанием кости — это легко. С костями ты понимаешь, на каком свете находишься. Спокойной ночи.

Глава двадцать седьмая

Спускаясь по ступеням парадной лестницы, Хэл услышал гул приближающейся машины. Он выглянул из окна на площадке — одного из самых живописных в «Гриндли-Холле», в готическом стиле. Сквозь оправленное в стрельчатую раму стекло он увидел потрясающий автомобиль. Сияющий, сверкающий, отполированный, словно зеркало, великолепный «роллс-ройс» пурпурного цвета.

«Бог ты мой!» — сказал он себе. Пока он восхищался, щеголеватый шофер в пурпурной ливрее уже открывал снаружи пассажирскую дверь. Сначала из автомобиля выпрыгнула заносчивого вида молодая дама, а затем взору предстало некое сооружение из лиловых и пурпурных перьев. Под этой колыхающейся шляпой Хэл увидел знакомое худощавое лицо женщины в пурпурном костюме, явственно кричащем о парижских модах. Плечи и шея гостьи были укутаны в пышные меха.

Тетя Дафна, черт подери! Внешне — ни на день старше, чем когда он виделся с ней в последний раз, и в таком же язвительном и раздраженном настроении, судя по виду. Над двором разнесся ее голос:

— Почему нет никого, чтобы меня встретить?

Хэл стремительно преодолел оставшиеся ступеньки и, обогнав озадаченную горничную, в несколько шагов достиг входной двери и распахнул ее настежь. Тетя Дафна ураганом устремилась в дом, а горничная отпрянула, сокрушенная ее натиском и аурой дорогих духов.

— Хэл! — воскликнула тетка, чмокая его мимо щеки. — Что ты здесь делаешь? В последний раз, когда я получала о тебе известия, ты находился в Нью-Йорке. Приехал ради замерзшего озера, как я догадываюсь. Не могу выразить, до чего отвратителен этот холод. И судя по ощущению, дом плохо отапливается. Передай кому-нибудь: пусть позаботятся, чтобы мою комнату как следует протопили, будь так любезен. И чтобы в гостиной температура была выше точки замерзания. Я не выношу стужи.