Истории господина Майонезова (СИ)

- Я сегодня расскажу вам историю, которая мне недавно припомнилась на прогулке при взгляде на прошлогодние листья, её мне когда-то поведал прадед, вот кто был настоящим рассказчиком! Я постараюсь сохранить его обороты и интонации! – сообщил Войшило, - Я, как сейчас, помню его в неизменной серой потёртой венгерке, отороченной каракулем, он всегда носил её дома, потому что в душе был гусаром – забиякой.

За столом закончили жевать и уселись поудобнее, Медуница и Фемистоклюс в Оливковой комнате навострили уши, и профессор начал свой рассказ:

«В стародавние времена в городе святого Петра жили – были вельможные граф с графиней. Был у них маленький сынок Алёша, которым занимался, в основном, как тогда говорили, «аглицкий», гувернёр, большой модник, стоит заметить.

Вот, как-то, нарядил он юного графа, которому было лет шесть от роду, в свободный гороховый сюртучок тончайшего английского сукна, на себя надел такой же – с пелеринкой, и тоже горохового цвета, самого в том сезоне наимоднейшего; велел заложить высокую английскую коляску на рессоре, расчесал Алёшке кудри, себе длинные бачки, уселся, как и подобает англичанину, величественно в коляску, рядом посадил своего подопечного, оба надели, сначала на левую, затем – на правую руку, перчатки коричневого цвета, тугие, лайковые, с пикантными чёрными кнопочками, и покатили за пирожными в гастроном на Гороховой улице.

Надо сказать, этот гастроном славился не только своими кондитерскими изделиями, но и огромной яркой вывеской, на которой был изображён дымящий и коптящий вулкан Везувий, над которым две, розовощёкие, пышногрудые, белозубые, итальянки развешивали на верёвке балыки и окорока.

Наши герои набрали по четыре пирожных каждого вида: и с грибочками, и с цветочками, и с ягодками – всяких, оказалось их сто двадцать штук; и с большой красивой коробкой, перевязанной голубой атласной лентой, мило болтая о девчонках на языке Шекспира и Байрона, вышли из магазина.

И тут, весёлый, толстенький, кудрявый, Алёша увидел мальчика, печального, худого и грязного, разглядывающего розовые балыки, висящие над дымным кратером вулкана.

- Сэр, я, пожалуй, не поеду без него домой, - на отличном русском заявил юный граф, - а Вы поезжайте, коли есть охота.

- Но, сир, Ваш отец разрешает держать в доме только чернокожих «арапчат» из Эфиопии, - напомнил англичанин.

- Мы его намажем ваксой, - отрезал Алёша.

Кучер, поморщившись, на что юный барин заметил: «Не криви рыло, Егор!», посадил оборвыша рядом с собой и коляска весело покатила к графскому дворцу.

Найдёныша, которому было лет семь от роду, и которого звали Митькой, служанки промыли и обработали на предмет насекомых в густых кудрях. Мальчику намазывали ваксой только лицо и руки, чтобы барин не заподозрил чего, но граф был гулякой, поэтому, семь – восемь «арапчат» в доме или восемь – девять, ему сложно было понять.

Однако, старая нянька, расспрашивая Митьку, поняла, что это тот самый ребёнок, рождённый покойной служанкой Анисюшкой семь лет назад от графа, тот, наречённый при крещении Димитрием, которого велено было отдать после женитьбы графа старому сапожнику, родственнику Анисюшке. Сапожник недавно помер, и Митька остался на улице – голодным, холодным, бездомным.

- Ох, как скорбела твоя матушка, когда приказали тебя отдать, за месяц, красавица, истаяла! – присказывала нянька новому «арапчёнку».

Алёша так привязался к Митьке, что и дня без него прожить не мог. Теперь они были втроём повсюду: и в саду, и за покупками, и на скачках, и на праздниках, и на прогулках, и в играх – всюду вместе: гувернёр, Алёша и Митька.

Как не скрывали слуги тайну нового «арапчонка» от графа, но слухи доползли и до его развесёлой персоны. Призвал барин к себе Митьку, потёр малышу лицо своим шёлковым платком, и глянули на графа виноватые Анисюшкины глаза с грустинкой. Не знал барин, что и делать! Боялся он жены, ибо графиня была нраву буйного и дикого. Оставить ребёнка – она может погубить его; увезти – Алёшка сбежит его искать. Вот оказия! Вспомнил барин, как когда-то любил он красивую служанку, и не захотел расставаться больше с Митькой, решив официально усыновить его. С этой вестью явился вечером граф к жене, запустила она в него антикварной вазой и не пожелала больше с ним беседовать, а приказала подать себе трёхлитровый графин красного вина, который тут же и выпила, закусив пастилой, и завалилась на свою лебяжью постель в расстроенных чувствах.

Надо сказать, была графиня хороша собой и очень богата, рода знатного, корнями идущего аж до Рюрика! Платьев: и парчовых, и бархатных, и атласных, и с каменьями дорогими, имела она до пятисот, а шуб – около ста! И вот лежит барыня на кружевной подушке, да и видит, как отворяются створки на дубовых шкафах её, а оттуда выходят платья и идут хороводом, словно девки за руки держатся, и приплясывают, и поют, негодные: «Во поле берёзонька стояла, во поле кудрявая стояла…»

Приподнялась графиня на локоточке и видит, всю спальню заполнил весёлый разноцветный хоровод, а в двери лезут, как бояре толстопузые, шубы, да прямёхонько – к постели, и ну щекотать хозяйку пушистыми рукавами, словно руками назойливыми! Закричала графиня, прибежала служанка, едва рассказала ей барыня, что с ней происходит, как хватил её удар, защекотали, милую, шубы совсем!

Овдовевший барин вскоре женился на молоденькой княжне, которая не возражала против усыновления Митьки. Сыновей убрал граф с глаз долой, определив в дорогой пансион, где они изучали многие науки, а когда закончилась учёба, оба были представлены ко двору.

Молодому императору приглянулся и бойкий, весёлый, толстенький Алексей, и степенный, высокий, стройный Дмитрий, оба с кудрявыми шевелюрами, как у графа – отца. А братьям на императорском балу запала в душу румяная с тёмными локонами несравненная Катенька Басманова, блиставшая тогда «на брегах Невы».

Утром император призвал братьев, а с ними – ещё троих высокородных юношей, в парк с лебяжьим озером, раздал им по золотому кольцу с орлами и объявил: «Тот из вас, кто спрячет в парке кольцо так, что я не найду, будет моим первым советником, ему сосватаю богатую невесту Катьку Басманову! Тот, чьё кольцо найду последним, будет тоже приближен ко мне! Кольца нельзя бросать в пруд, как нельзя их закапывать в землю! На всё про всё вам один час!»

На кольцах сделали пометки, и разбрелись по парку, кто куда, а за каждым юношей по три соглядатая приставлены. Парк осенний, листва опавшая подчищена, деревья голые, куда тут кольца спрячешь, да под пристальным взглядом? Дмитрий смекнул, что делать, идёт он вдоль берега, под чёрной крылаткой носовой платок на полоски рвёт и связывает. Снял незаметно с себя крестик, повесил его на эту верёвочку, надел на шею, а кольцо – на кожаный шнурок от крестика. Идёт хитрый Митрий вокруг пруда, пока соглядатаи зазевались, он шмыг в кусты с розовыми листочками, а там – парочка лебедей притаилась. Изловчился сообразительный юноша, накинул шнурок с кольцом одному из лебедей на шею и снова шествует вокруг пруда, как ни в чём ни бывало!

А по аллее уже император скачет на белой кобыле, час пролетел, как пять минут! Соглядатаи царю подсказки дают, он спешился, сразу три кольца нашёл: одно – в старом дупле, второе – в трухлявом пеньке, третье – под камнем вековым. Видел император Димитрия возле озера и умел он чужие мысли понимать. А Дмитрий думает: «Только бы на воду не посмотрел!» Посмотрел царь на воду, а там плавает пара лебедей, велел он их подманить. Как сняли с лебедя кольцо Митькино, похвалил его император и принялся искать кольцо Алексея. А тот стоит и думает: «Эх, до чего же умён наш император, эх, до чего же умён!» Понравились царю Алёшкины мысли, но никак не может он найти его кольца! Ходит по парку туда – сюда, звенит золотыми шпорами, из себя выходит, злится, а всё не сдаётся! Тут и дождь запокрапывал. А Алёшка улыбается почтительно да, знай, думает про себя: «До чего же умён наш император!» Тут царь и сдался! Оказалось, что Алексей подобрал жёлтый листик возле кротовой лунки, потоптался вокруг неё для вида, и, как бросились соглядатаи её обследовать, обернул он своё кольцо в этот жёлтый листочек и надел на палец мраморной статуи, мокрой, с прилипшими к ней осенними листьями!