Ледяное озеро

— Вы катаетесь превосходно, — сказала Сеси, плавно подъезжая к Хэлу. — Вы много практиковались, когда жили здесь?

— Конечно, каждый год, с тех пор как научился ходить, — ответил он. — Как и ты. Я и до сих пор катаюсь каждую зиму, когда удается вырваться.

— О чем вы задумались? — окликнула его племянница, отъехав немного в сторону и выписывая обратную дорожку.

Сеси была искусная фигуристка: движения четкие, согласованные и вместе с тем быстрые и легкие. Казалось, она не прилагала никаких усилий. В сущности, она каталось в том же стиле, что и Хэл, хотя сам он и не видел этого сходства, поскольку никогда не интересовался, как выглядит на льду.

— Я думал о Штатах, о том, как расцветет огнями Нью-Йорк на Рождество.

— Это похоже на ностальгию. — В голосе Сеси звучало удивление: с чего бы дяде тосковать по Нью-Йорку? Было бы естественно, если бы в дальних краях он испытывал ностальгию по здешней жизни и местам. Но сейчас, когда он на родине, в кругу семьи, среди родных гор, — как может он скучать по Нью-Йорку?

— Пожалуй. Говорят, у каждого две родины: та, где ты родился, и та, где живет твое сердце.

— Ваше сердце осталось в Нью-Йорке?

— Очевидно. Мне там нравится.

— Больше, чем здесь? — спросила Сеси, широким, в триста шестьдесят градусов, жестом обводя окрестные озера, горы и небо, при этом красная кисточка на ее шапке весело взметнулась, описывая круг.

— Наверное.

— Это потому, что Ева действует вам на нервы. Ева нам всем действует на нервы; мама сама от нее начинает брюзжать, и даже папа, который никогда не критикует дядю Питера, говорит, что она фальшивая.

— Фальшивая?

— Она пока оттачивает на вас роль хозяйки дома. Погодите, когда Ева примется за искусство, тогда вы поймете, что я подразумеваю под фальшью.

— Артистическая натура?

— Можно сказать и так. — Сеси скользила параллельно с ним, оба набирали скорость. Потом она резко затормозила «плугом», вздымая вокруг ног фонтанчик ледяных брызг. — Я вижу Урсулу. А с ней… не иначе как Утрата. Боже милостивый, как она вытянулась! Вы уже с ней познакомились? Она еще не родилась, когда вы уехали. Довольно забавно, как подумаешь, что она растет тут и живет… жизнью, в чем-то очень похожей на вашу, но вы никогда не знали друг друга. — Сеси приложила руки рупором ко рту и издала впечатляющий рык: — Урси! Тащи сюда Утрату познакомиться с дядей Хэлом!

— Хочешь познакомиться с Хэлом? — спросила Урсула, когда они с Утратой, неторопливо и с достоинством, держа в руках веревки от саней, ехали на коньках по льду.

— Да.

— Боже, да ты копия своего дяди! — воскликнул Хэл, когда ему представили юную леди.

— Не пожимайте мне руку: перчатка насквозь мокрая, а если я ее сниму, внутри все равно только окоченевшая мокрая плоть. Какого именно дядю вы имеете в виду?

— Вашего дядю Джека.

— Он был такой же долговязый и нескладный?

— Высокий — это определенно. Очень энергичный и привлекательный.

— О, положительный герой, — отозвалась она без всякого энтузиазма. — Только для мужчины все совсем иначе. — Утрата потерла кончик носа обледеневшей перчаткой. — По-моему, я обморозилась. Как ты думаешь, Сеси?

— Просто сильно замерзла. Иди домой и непременно выпей чего-нибудь теплого, тогда все будет в порядке.

— Именно это мы и собирались сделать, когда ты нас позвала, — заметила Урсула. — Вы катаетесь просто восхитительно, дядя Хэл, — добавила она, закручивая веревку от санок вокруг запястья, чтобы крепче ухватиться.

— Запомните, — крикнула им вслед Сеси, — если занемеют пальцы на ногах или руках… или нос — потрите пораженное место снегом!

Урсула в ответ подняла руку, и девочки растворились в сгущающихся сумерках.

— Нам тоже пора обратно, — сказала Сеси. — Сейчас рано темнеет.

Хэл ее не слушал.

— Кто это там? — спросил он, глядя на одинокую фигуру, неторопливо скользившую вдоль берега длинными, плавными шагами.

Сеси подняла руку, заслоняясь от последних лучей закатного солнца.

— Аликс. Поедемте к ней наперерез.

— Она занята своими мыслями… — начал Хэл, но Сеси уже помчалась в ту сторону.

Хэл пустился за ней, прибыв в тот момент, когда Аликс, вздрогнув от неожиданности, подняла на них взгляд.

— О, это ты, Сеси, как ты меня напугала, налетев с таким свистом.

Голос Хелены, тот же тембр и высота. Правда, ни малейшего следа американского акцента, который всегда сохранялся у ее матери, но все остальное — точь-в-точь. На миг Хэл ощутил боль в сердце и неожиданную щемящую тоску.

Странно, озеро кишело призраками. На льду полно людей, напоминавших кого-то из прошлого либо на кого-то похожих, только он не мог сообразить, на кого именно.

Еще перед тем как познакомиться с Утратой, он увидел вдалеке две фигуры — они катались на самой середине. На краткий миг словно упала пелена годов, и ему показалось, что он стоит на берегу, а там, едва касаясь льда острыми лезвиями, мчатся по озеру братья Ричардсон: Невилл — быстрый, точный, уверенный; Джек — неистово рвущийся вперед, без улыбки, с выражением злобного исступления на лице. То было случайное и неожиданное проникновение в суть его натуры — ведь Джек родился со способностью маскировать свои чувства.

Очнувшись от своего внезапного наваждения, Хэл понял, что те двое вовсе не Невилл и Джек, а просто причудливая игра света и тени, вспугнувшая призраков в его мозгу.

А еще чуть позже ему на глаза попалась женщина; они с Сеси увидели ее, удаляясь от берега со стороны «Гриндли-Холла». Женщина в желтых бриджах и желтой шляпке, тоже опытная фигуристка, выписывающая на льду вензеля и выделывающая прыжки.

— Это таинственная обитательница «Гриндли-Коттеджа», — сообщила дядюшке Сеси. — По словам Урсулы, все местные считают, что это кинозвезда. Она американка. Возможно даже, вы ее знаете.

Хэл лишь посмеялся над ней.

— В Америке сто пятьдесят с чем-то миллионов человек, и среди них великое множество молодых женщин.

Сеси тоже рассмеялась.

— Так и кажется, будто Америка это что-то вроде Лондона, где то и дело сталкиваешься с кем-то из знакомых.

— Они считают, что она известная артистка?

— Нет, они ее не узнали, но вы же сами видите: дама носит темные очки.

— Очень разумно на льду. Надо мне тоже достать свои. — Хэл, прищурившись, посмотрел на быстро движущуюся женщину, выписывающую восьмерки. — Она действительно выглядит смутно знакомой.

Но что тому причиной: посадка головы, улыбка? Было в ее облике нечто будоражившее память, но мимолетное ощущение исчезло так же быстро, как и возникло, — не более чем неуловимый проблеск.

— Вы часто ходите в кино? Или для вас, как для актера, это и не отдых вовсе?

— Я обожаю кино, — ответил он.

— А сами когда-нибудь снимались?

— Нет, должен признаться, не снимался.

— А я думала, что все актеры в Америке в конце концов попадают в Голливуд. — В голосе Сеси звучало разочарование. — А вы когда-нибудь там были?

О да, он там был. Гостил у аристократов Голливуда, был гостем дома Фэрбенксов, обедал у Чаплинов, танцевал с Адель Астер.

— Я больше человек сцены, — произнес Хэл.

Нет, он не намеренно скрывал от английской родни подробности своей карьеры. Если бы после смерти матери кто-либо из них выказал хоть малейший интерес к его жизни, он посылал бы им вырезки из газет и журналов, поведал, что стал успешным и известным театральным режиссером, работая под псевдонимом Генри Ивисона, составленным из двух его первых имен: Генри Ивисон Гриндли. Если бы кто-нибудь из родственников проявлял интерес к театру и наткнулся на его имя, то они сумели бы произвести нехитрые умозаключения и вычислить, что это он. А может, и нет: происходящее по ту сторону Атлантики, похоже, не имело ни для кого из них значения. Едва ли он мог бы снабдить Питера какой-либо информацией о конкурирующих американских фирмах или Роджера — рассказами и слухами из судебной практики, а они, в свою очередь, явно не горели желанием услышать о карьере третьеразрядного актера…