Истории господина Майонезова (СИ)

В голландке раздался резкий треск, дверца приоткрылась, из неё опасно свесилось горящее полено, отчего весь тёмный угол осветился алым заревом. Маша, вскочив с дивана, схватила чёрную кочергу и ловко направила выпадающее полено в глубину печи.

Паралличини, поймав на себе взгляд профессора, обратился к нему: «Вы можете объяснить многие вещи, мои родители, как-то, сказали, что мне пора поработать на Бога. Но если Он, такой гениальный Творец, как он может нуждаться в моей работе?»

- Это можно сравнить с такой работой: когда мы хотим поступить в престижную гимназию, мы, не покладая рук, учим и зубрим потому, что от этого зависит на место в каком университете мы сможем рассчитывать на следующем этапе. Мы поработали, и нас в эту желанную гимназию зачислили, нам там было трудно, но интересно, и мы развивались. И вот снова пришло время поработать, чтобы попасть в желаемый университет. Так и здесь: чтобы попасть после смерти к Богу, нужно потрудиться, иначе не сдадим экзамена и не обеспечим себе нового круга развития, - объяснил профессор.

В тёмном углу на лежанке, над которой висел «Московский дворик» Поленова, что-то зашевелилось, закряхтело, и голос Фемистоклюса сообщил: «А ваш экзаменационный билет будет из двух вопросов: «вера» и «добрые дела»!»

- Ой, дедулечка, мы и не заметили, что ты там спишь! – радостно воскликнула Варвара Никифоровна, - Начались Святки, а ты – известный фокусник и затейник, покажи нам маленькое чудо!

- Как они себя вели, Машенька? – спросил Фемистоклюс.

- Благовоспитанно, - отвечала она, с трудом сдерживая улыбку, - если бы не господин Войшило, я бы сегодня повыбивала себе все зубы!

- Хорошо, - прошамкал дед, - подай-ка мне, внуча, эту большую красивую сахарницу с розочками и ангелочком на крышке!

Варвара Никифоровна охотно с приятной улыбкой ассистентки исполнила его просьбу. Дед приоткрыл крышечку, посмотрел оценивающе, вытянув губы, закрыл, положил сверху вышитую салфетку с вензелями: «К.В.А.» и три раза резко махнул на салфетку рукой, проговорив: «Кормор – моркор!» Маша на него пристально взглянула, остальные заулыбались.

- Ой, я знаю, - затараторила радостно, желая всех опередить, Ро, - сейчас вылетит жёлтый цыплёнок!

- Нет, это будет букетик весенних цветов! – уверенно заявила Варвара Никифоровна.

- Я думаю, много длинных цветных ленточек! – сказала сияющая Берёза.

- Может быть, пушистый кролик? В очках? – предложил Кро.

- Или рыженькая большеглазая белочка? – спросил ласково Фигурка.

- Нет, это – перепиленная пополам девушка! – озорно выкрикнул профессор.

- Уточка, Серая шейка?! – воскликнул Пыш.

- Нет – нет, это Аленький цветочек! – умоляюще попросила Мушка.

- Из сахара – можно только съедобное, «Дунькина радость»? – спросил Паралличини.

- Съедобная мышка! – гаркнул Кот, - А если серьёзно, голуби, стая голубей! Может открыть дверь?

- Всё, дети, не хочу вас больше обманывать, - сказал дед, снимая салфетку и поднимая, словно в надежде, крышечку с ангелочком, - это, увы, только сахар!

- Бывает! – с пониманием воскликнул профессор, - И у Кио не получалось!

- Фу-у-у, дедуля, как не красиво! – разочарованно протянула Варвара Никифоровна.

Молодёжь насупилась на деда, как мышь на крупу.

- Стихи, это разве не чудо, - заговорил Фемистоклюс, - когда человек пассивную материю пропускает через свою душу, сердце и разум, наполняя её чувствами, смыслом и ритмом? Но к стихам быстро привыкают, и, даже, сам автор не считает их уже чудом и начинает рифмовать всякую «хреновину с морковиной», например: «Эскимосы, эскимосы закурили папиросы, папуасы, папуасы завалились на матрасы!» А к зрительным чудесам привыкают ещё быстрее, чем к стихам. Хватит с вас и того чуда, что вы побывали в Памяти Мира! Жду вас через полчаса в погребе, да не забудьте забрать свои и оставить чужие вещи!

Тарелки зазвенели, стулья задвигались, Мария хотела положить гостям на дорожку остатки пирога, а Варваре Никифоровне мочёных яблочек, но вспомнила дедов наказ.

- Уж дойдём в тёплых вещах до погреба, уж больно лютый сегодня мороз, а там отдадим их Василию, - присказывала Варвара Никифоровна, закутываясь в пуховую шаль, - спасибо за всё тебе, Машенька, моя родненькая Люнечка! Спасибо и тебе, Аннушка, хлопотунья ты наша!

- Люнечка?! – в глубоком изумлении воскликнул профессор.

- Ну да, я её узнала сразу, когда она нас встречала на крыльце, хотя видела её маленькой девочкой, а не несколько дней назад, как некоторые, - сказала с очаровательной улыбкой прекрасная Варвара Никифоровна и добавила шутливо, - что же Вы, друг мой, а ещё академик!

- При свечах всё другое, уж простите мне мою невнимательность, - неловко раскланиваясь, пробормотал весь вспыхнувший, как школьник, профессор, - но почему «Мария»? Да, почему?

- Это моё имя, данное мне при крещении, такое же родное, как и первое, - ответила с улыбкой Маша.

Варвара Никифоровна расцеловала Машу и Аннушку, по обледеневшим ступеням запрыгали колёсики чемоданов, заскрипели кроссовки и туфельки. Мария в большой цветастой шале вышла на заснеженное крыльцо, в руке она держала большой, как золотая звёздочка, фонарь. Аннушка пошла провожать гостей до погреба, помогая нести вещи. У деревянного сруба уже притопывал Василий и прихлопывал, выбивая мороз из рукавиц, рядом стояли принесённые им чемоданы. Вереница путешественников растянулась по всей снежной траншее. По блестящему гребню сугроба бежали Шарик и Жучка, изрыгая облачки, словно светящегося, пара. Сзади сияли золотые купола, а над ними в морозном ореоле плыла мутная луна. Справа тянулся заснеженный сад, сквозь ветви которого тепло светились замороженные окна белого двухэтажного дома.

- Барышни, возьмите хоть рукавички со снегириками да синичками! – умоляла Аннушка.

Она вместе с мужем только успевала принимать тулупы и шубки, шапки и платки, муфты да кушаки, помогая спускать вниз багаж.

- Василий, я хочу Вам задать один вопрос, - сказал профессор, наморщив лоб и выпучив глаза над очками.

- Слухаю, барин! – с виноватой улыбкой и сняв шапку, отвечал Василий.

- Как нужно жить, чтоб быть счастливым? – спросил серьёзно Войшило.

- Так это надо понимать, что мир-то не наш, а ихний, - произнёс Василий, указывая кудрявой головой на небо, - потому нужно ходить в нём на цыпочках и по одной половичке, и за всё благодарно!

- Понимаю – понимаю, хотя мне кажется, что я не разгадал загадку этого дома, - сказал профессор, оглянувшись в последний раз на гостеприимное жилище, - ещё один сюрприз! Ведь это «Дворик» Поленова, только зимний вариант!

- Нет, барин, это дворик Коровина, - со смехом отвечал Василий.

- А Вы, голубчик, часом, не Василий Поленов, что-то тут не так? – не унимался Войшило.

- Нет, барин, всё так! Я Собакин, и жонка моя Собакина, и все пятеро чадушек Собакины! Собакины мы, как есть, барин! – отвечал с детской улыбкой, смеясь ребячьими глазами Василий.

Профессор исчез в люке последним, последним он входил и в лифт, внутри которого все остальные, тщательно вытерев ноги, «чтоб и пылинка отсюда не пристала», уже расставляли вещи.

- А Вы куда это так вырядились, юноша, словно свататься пошли в деревню Ступка?! – вопросил сурово Фемистоклюс, указывая на «царские» бурки на ногах Войшило.

Громче всех хохотал Кот. Профессор достал шлёпанцы, подаренные ему Саввой в уже далёкой – предалёкой Греции.

- Ну, с Богом?! – спросил грозно дедуля.

Все в лифте ответили дружно: «С Богом!»

январь 2015г.

История третья. Опасная стезя полковника Котса.

Часть первая. Разлад.

За стёклами замелькали звёзды, метеоритные потоки, кометы, космический мусор и прочие элементы, и элементики Вселенной.

- Нет, только не это, лучше в Сахару! – взмолился Войшило, - Звёздные просторы всегда угнетали моё левое полушарие! Эти расстояния, скорости и температуры никогда не укладывались в моей голове!