Том 16. Книга 2. Мелочи жизни

Во втором отделе, после горькой насмешки над политическими деятелями — Баттенбергом, Наполеонидами, Орлеанами и др., этого изнуряющего вздора (стр. 237–240), автор объясняет, как над школой тяготеет нивелирующая рука циркуляра(стр. 241–243), следствием чего вырабатывается для будущего: во-первых, что нет ни общей для всех справедливости, ни признания человеческой личности, ни живого слова, ничего, кроме задачника Буренина и Малинина и учебников грамматики всех возможных сортов; во-вторых, что может дать такая школа? Что, кроме tabula rasa и «школьного худосочия» (стр. 241); в-третьих, сожитие ожесточенных зверей, готовых растерзать друг друга — пример из комедии Островского; в-четвертых, заправский раб, в котором все отжило, кроме гнутой спины и лгущего языка во рту (стр. 242 и др.).

В третьем отделе автор переносит место своего желчного описания на губернии: и здесь тоже вредное действие циркуляра к ограждению прерогатив власти и инсинуации. Автор, говоря о массах, о жизни крестьянина, о его отношении к земле, к промыслам, к нанимателю, к начальству, угрожает тем, что всему предполагается учинить отчетливую и безвыходную регламентацию. И много породит несчастливцев эта глыба, много в своем нарастании она увлечет жертв в могилы. Вот настоящие, удручающие мелочи жизни, долженствующие сделаться достоянием истории (стр. 250–251).

В четвертом отделе, вспомнив о бывшей продаже девок, о рекрутчине, автор представляет такую картину настоящего быта русского крестьянина: «Старая форма давала раны, новая дает скорпионы; старая томила барщиной и произволом, новая — донимает голодом. Население растет, а границы земельного надела остаются те же. Период помещичьего закрепощения канул в вечность; наступил период закрепощения чумазовского…»

До этой статьи юмор автора касался бытовых сторон русской жизни, не касаясь политических и социальных отношений; в этой же статье он нападает на государство и развращающее влияние школы и единственным радикальным средством признает «свободное обсуждение». На этих основаниях цензор имеет честь донести комитету об особенном значении статьи» [117].

При обсуждении доклада В. М. Ведрова на заседании С.-Петербургского цензурного комитета (27 октября) председательствующий на нем Е. А. Кожухов заявил, что «ввиду наступления срока выхода книжки журнала в свет, он, соглашаясь с мнением цензора о неблагонамеренности направления статьи и признавая ее за несомненно тенденциозную и способную характеризовать направление журнала, в котором она помещается, немедленно донес о ней на благоусмотрение Главного управления по делам печати» ( ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 27, ед. хр. 514, лл. 422–425). В связи с этим комитет постановил «принять доклад к сведению». Аналогичным было и решение Главного управления по делам печати ( ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 3, 1865 г., ед. хр. 87, л. 129).

В материалах цензуры не удалось обнаружить еще каких-либо дополнительных данных о «Мелочах жизни». Между тем в письме к Пыпину от 6 ноября 1886 года Стасюлевич со всей определенностью свидетельствовал: «Кстати: в прошедший вторник участь «Вестника» висела на волоске, — и спасся он, бедняжка, всего только большинством одного голоса. Виновником оказались «Мелочи жизни» и банкирские дела; [118]но все хорошо, что хорошо кончается» ( ГПБ,ф. 621, ед. хр. 836, л. 4).

По сравнению с печатным текстом, рукопись ранней редакции II–V глав содержит ряд вариантов. Приводим наиболее существенные варианты рукописи ранней редакции.

Стр. 15, строка 4. После слов: «…возвращению рукоплескали» в черновой и наборной рукописях, а также Р. вед. было:

Но кто рукоплескал? И какие рукоплескания были сильнее: при вести об увозе или при вести о привозе? — все это требует разъяснения.

Стр. 22, строка 11 св. После слов: «…а газета» — в рукописи было:

Ежели газета подтверждает переполох, ее ожидает не только сочувствие, но и насильственно-благосклонное распространение; ежели она отрицает существование анархии, — ее ожидает беспощадный остракизм.

Стр. 38, строка 22 сн. После слов: «…лишена творческой силы» — и не приходит к ясным результатам. Так что ежели дореформенную администрацию можно было сравнить с игрой в casse tête, то нынешнюю вполне уместно уподобить ристалищу, на протяжении которого расставлены искусственно придуманные, а часто и просто воображаемые препятствия.

В настоящем издании, как и в Изд. 1933–1941, устранены четыре цензурных сокращения, сделанные в журнале:

Стр. 23, строка 20. «Сколько тут жертв?»

Стр. 25, строка 3. «Сегодня намечается <…> усиленной прогрессии».

Стр. 25, строки 14–16. «Но за всем тем <…> и даже радовать?»

Стр. 40, строка 3 сн. «динамитного».

Вместо того чтобы везти меня за границу, куда, впрочем, я и сам не чаял доехать, повезли меня в Финляндию. — Лето 1886 г. Салтыков провел в имении Красная мыза в Финляндии. Дальнейшие строки — автобиографичны: Салтыков был гогда тяжело болен и о своем состоянии почти в тех же словах сообщал в письмах июля — августа 1886 г.

«Каким образом этот «вредный» писатель попал сюда?» — В обнародованном в 1884 г. списке книг, подлежащих изъятию из библиотек, значились «вредные» «Отечественные записки» за 1868–1884 гг., когда во главе журнала стоял Салтыков и где печатались все его произведения тех лет.

Один газетчик, которому я немало помог своим сотрудничеством при начале его журнального поприща, теперь прямо называет меня не только вредным, но паскудным писателем. — Речь идет о М. Н. Каткове, успеху журнала которого «Русский вестник», при начале его издания, много способствовала публикация «Губернских очерков» Салтыкова (1856–1857).

…в родном городе некто пожертвовал в местный музей мой бюст. — Об этом Салтыков сообщал 27 сентября 1884 г. В. М. Соболевскому: «…в Твери есть какой-то музей, и там стоял мой бюст, яко тверского уроженца. Теперь этот бюст оттуда вынесли».

…злая волшебница Наина и добрый волшебник Финн. — Герои поэмы Пушкина «Руслан и Людмила».

…миновавши териокскую таможню… — Являясь с 1809 г. частью Российской империи, Финляндия в то же время сохранила особую форму, автономии и была отделена от России таможенной границей. Таможня находилась в городе Териоки (ныне — Зеленоград).

Старообрядцы… — Салтыков издавна проявлял интерес к старообрядчеству (см., например, т. 4, с. 580–581). Здесь он повторяет мысль, высказанную еще в 1864 г. в неопубликованной «апрельской» хронике цикла «Наша общественная жизнь» (т. 6, с. 347).

…провербиальная репутация— то есть репутация, вошедшая в поговорку ( франц. proverbial).

…вина здесь совсем нет, за редким исключением корчемства… — В Финляндии действовал сухой закон. Корчемство— подпольная торговля спиртными напитками.

…науке финской <…> отгорожено место в Гельсингфорсе… — Речь идет о Гельсингфорсском университете. Гельсингфорс— шведское название города Хельсинки, столицы Финляндии.

…с какого права признано необходимым, чтобы Сербия, Болгария, Босния не смели устроиваться по-своему, а непременно при вмешательстве Австрии? С какой стати Германия берется помогать Австрии в этом деле? — Вмешательство Австро-Венгрии на Балканах в ущерб национальной независимости славянских стран этого района, освобождавшихся от турецкого ига, было «признано необходимым» Берлинским трактатом 1878 г., в выработке которого принял участие германский канцлер О. Бисмарк. Летом 1886 г. борьба за влияние на Балканах обострилась. Это выразилось в многочисленных встречах европейских политических деятелей, о чем сообщалось в июле — августе в газетах. Особую активность вновь проявил Бисмарк, что и вызвало трения между Россией и Германией и побудило Россию к сближению с Францией.