День пирайи (Павел II, Том 2)

Группа Гаузера потратила несколько месяцев, бродя по селам вокруг озера Свитязь и собирая детишек Рампаля, нагуливавших сало для рождественского убоя в польско-украинских селах. Свинок пришлось частично украсть, частично купить; если хозяин упирался и не отдавал боровка ни за какие деньги, имея при этом во дворе полдюжины злющих псов — там приходилось являться под видом голодных антимоскальских партизан, инспекторов рыбнадзора, ну а в двух случаях просто взять усадьбу штурмом, кое-кого даже и перестрелять ненароком. В спешке свиней набралось до шести десятков, и лишь после проверки соком рудбекии, один запах которой способен повергнуть любого оборотня в обморок, а для простой свиньи даже приятен, выделилась дюжина подлинных детей дириозавра. Остальных сорок девять хрюшек оборотистый Герберт Киндзерски отвез от греха подальше, в город Чертков — на Тернопольщине, что ли — и в базарный день распродал. Потом семеро свитезянских чертей вооружились хворостинами и неторопливо погнали оклемавшихся от запаха проклятого растения «золотой шар» свиней в Закарпатье, к венгерской границе. Венгерский Гаузер знал как родной; ругался на нем даже без алкогольного заряда, и границу группа легко одолела, так же не спеша доковыляли до самого Будапешта. Там Гаузер рассчитывал с помощью обычного наваждения погрузиться на самолет американской авиакомпании и убраться в Штаты, где все само собой образуется и не нужно будет за всеми этими трахаными чертями приглядывать. План его удался вполне, таможенники поступили, увидев их, по-разному: одни пошли опохмеляться, другие протрезвляться, третьи запили по-черному, четвертые записались к психоаналитику на прием. Таможенным собакам Гаузер сделал особое наваждение, обонятельное, человеку необъяснимое. Такое, чтобы псы всего лишь нос воротили. Они и отворотили, Гаузер приказал Герберту бросить к лешему мешок с пустыми бутылками, все равно их в Штатах не принимают, и топать по трапу. Щедро обгадив трап, свиньи и черти погрузились в «Боинг-747», а на следующий день получили возможность обгадить богатую почву Соединенных Штатов Америки.

Встретивший группу Мэрчент убедился в худших подозрениях: группа Гаузера спилась окончательно. И, хуже того, кто-то из баб чуть не стал поить водкой свиней, а ведь любая мощная доза алкоголя превратила бы свинку в половонезрелое человечье существо, доверять присмотр за коим группе зеленых чертей было бы крайним безрассудством. Необходимость в русском языке у группы давно отпала, но организм Гаузера требовал все больших и больших доз алкоголя, и теперь для общения с майором нужен был еще и переводчик с русского. Отчаявшись что-либо сделать самостоятельно, Мэрчент запихнул всю чертовски-свинскую группу в грузовой самолет и отправил в штат Колорадо. И вот теперь, стоя посреди кабинета генерала Форбса в хламиде, некогда бывшей благородным мундиром американской армии, Гаузер решительно не мог вспомнить ни одного слова по-английски и лишь с отчаянием бормотал русские и венгерские ругательства. Спутники его были немногим лучше, а навозу в комнате все прибавлялось. Кто-то из свиней уже вывернул паркетину-другую и пытался выкопать из-под дубовых досок хоть что-нибудь — скорее всего, желуди. А еще одна свинка отгрызла горлышко у заветной бутылки в баре и с аппетитом всосала полпинты доброго старого бурбона.

Форбс увидел то, чего ждал, но не в своем же кабинете и не в окружении обгадившихся свиней, пьяных чертей и болгарского шпиона, да еще с висящим под потолком полинезийцем, увитым в гирлянды тропических цветов. Возле дверцы кабинетного бара, там, где только что нагличала молодая, упитанная хрюшка, сидело и орало чумазое и голое человечье дитя — женского, кажется, пола. Для обратного перевода в антропоморфное состояние из зооморфного оборотню обычно требовался стакан виски. Но на исходной ступени в прежние годы были известны лишь оборотни мужского пола, способные трансформироваться в женщин, — чем и пользовался Аксентович-Хрященко, пока его самого к делу не приставили. А сейчас впервые в жизни Форбс увидел возникновение обортня-женщины! Лишь в китайских легендах имелись прямые указания на то, что они существуют, но до сих пор институту Форбса не удалось завербовать в сектор оборотней ни единой женщины-лисы, не говоря о более редких видах, Порфириос даже полагал, что они вообще вымерли, как трилобиты. Женщины всегда были так нужны! Порфириос… Сердце генерала защемило. В душе он даже не очень осуждал престарелого дезертира, который добрался через Бразилию до Сальварсана, превратился в огромную толпу и ввалился в державу Романьоса, во все тридцать тысяч глоток требуя политического убежища, которое подлый президент старику и предоставил. Форбс надеялся, что эта орава хотя бы усложнит жизнь президенту, но ничего подобного, из Порфириосов получились превосходные армадильовые гаучо, иначе говоря, пастухи броненосцев. Раньше само присутствие Порфириоса вселяло покой в Форбса. Теперь его присутствие вселяло покой в исполинских ленивцев — но, увы, в недружественном Сальварсане.

Итак, бывший завсектором трансформации ныне пас броненосцев, а Форбсу до поры до времени предстояло пасти свиней, будущие бесценные кадры, племенной фонд оборотней. Генерал, игнорируя даже загаженность своего пульта связи, вызвал секретарей Бустаманте.

— Всех — на площадку молодняка! — бросил он и отключился: ясно как день, что весь институт уже знает о том, что у главного случилось в кабинете. Сейчас — все по инструкциям. Временно нетрудоспособную группу «семеро пьяных» — в профилакторий, на отдых, Гаузера — представить к следующему званию и курсу лечения от алкоголизма. Верховному магу Бустаманте — заняться свиньями, приготовить их к половой зрелости, переоборачиванию в кинозвезд и направлению на дальнейшее оплодотворение. Завсектором трансформации Аксентовичу-Хрященко приготовиться к оплодотворению, выбор кинозвезд оставить на его усмотрение, но лишнего разнообразия не допускать, с Б. Б. и Целиковской у него выходит почти всегда, а с индийскими кинозвездами пусть даже и не пробует больше, возраст свой все-таки учитывать надо. Предиктору…

Ну, ясновидящий сам дает инструкции, а откуда они у него — неважно. Самому генералу Форбсу… Что, собственно говоря, в данный момент должен делать лично Артур Форбс, бессменный руководитель Института Форбса? Где на этот счет инструкция?..

Спасаясь от тропической вони разгромленного кабинета, генерал вышел в коридор. Какая удача, что он так и не скинул с плеч выданную медиками-ирокезами шкуру гризли: и обгрызли, и обгадили свиньи именно ее! Форбс с отвращением сбросил шкуру с плеч — в покинутый кабинет. Толпившиеся в коридоре лаборанты быстро юркнули кто куда мог. Попадаться на глаза шефу, пережившему явление чертей и свиней, никому не хотелось. Древний китаец в душе генерала тоже куда-то спрятался: видать, и ему не хотелось подворачиваться под горячую руку Форбсу, не понимающему: что именно в данный момент должен делать он сам? Но какая-то неповоротливая фигура в конце коридора все же маячила. Форбс присмотрелся к фигуре и не поверил глазам. Неторопливо, как-то покачиваясь — то ли от геморроя, то ли от плоскостопия, — навстречу генералу двигался одинокий, немолодой, полноватый студент мормонского колледжа. Это был дезертир Порфириос, но потряс генерала не факт появления дезертира, а то, что Порфириос был один. Генерал-то отлично знал, что плоть престарелого человека-толпы давно уже не уменьшается даже в полдюжины тел, а сейчас по коридору брел именно один Порфириос.

Генерал остановился. Не дойдя до него на три шага, остановился и Порфириос, он поднял глаза от предмета, который перед этим разглядывал, от пластинки-гиганта в ярком конверте. Порфириос густо покраснел и виновато улыбнулся. Генерал повода для улыбок не видел.

— Мэтр Порфириос… Вы — Порфириос? — спросил он в упор.

— Кусок его… — пробормотал мормон. — Простите, это не из Шекспира, но именно кусок…

— Так вы — не весь Порфириос?

— Не весь…

— А весь где?

Мормон вовсе покраснел и потупил взоры.