День пирайи (Павел II, Том 2)

— Отнюдь.

— Тогда о чем же вы изволили беседовать с высокочтимым султаном?

— Видите ли, Артур-сан, в годы своего земного правления высокочтимый султан Хаким около двадцати пяти лет повелевал подданным спать днем, а трудиться ночью, и ввел еще очень много необычного. Потом он объявил подданным, что они недостойны такого повелителя, сел на осла и уехал… Он не уточнил, куда, но, судя по тому, что он удостоил меня разговором в загробном мире, в свое время он все-таки умер. Секта друзов считает его святым.

Форбс что-то вспомнил. Совсем недавно в бюллетене ван Леннепа промелькнула строчка о том, что ближневосточная секта друзов в ближайшее время попросит разрешения переселиться в Россию, поскольку новые Романовы ведут свое происхождение от старца Федора Кузьмича, а ведь тот в известном смысле, символически, так сказать, тоже сел на осла, послал своих недостойных подданных куда подальше и уехал… еще подальше. Форбс тогда и думать не стал над этой фразой — секта как секта, пусть едет куда хочет, никогда про нее не слышал. А вот поди ж ты. Ямагути молчал, Форбс решил снова нарушить тишину авось медиум расскажет еще хоть что-нибудь важное.

— Ямагути-сан, не высказывал ли высокочтимый султан каких-либо мыслей, могущих обогатить наше бренное бытие?

— Конечно же, — откликнулся медиум, — он сказал мне, что его подданные были недостойны такого султана, как он, что нынешние друзы недостойны такого святого, как он, что подданные императора Александра были недостойны такого императора, как Александр, а нынешние русские недостойны такого императора, как Павел Романов. Дальнейшую часть речи султана я не могу воспроизвести. Арабский язык чрезвычайно богат ругательствами. Японский язык чрезвычайно беден ругательствами.

Рефрен насчет ругательств генералу приходилось выслушивать при пересказах собеседований медиума с добрыми девятью десятыми духов, но обрисованный столь немногими словами образ египетского султана даже Форбса заставил поежиться. Ну что же, может быть, и сотрудники Элберта недостойны такого руководителя, как Форбс?

— Еще, — закончил медиум, — султан в очень дружелюбной форме сообщил мне, что институт Элберта недостоин такого медиума, как Ямагути. После этого султан воссел на загробного осла и удалился.

«Еще бы», — подумал Форбс, а вслух сказал:

— Глубокоуважаемый Ямагути-сан, мне думается, что высокочтимый султан был прав. Ваша помощь неоценима. Ваше денежное довольствие будет повышено. Я поставлю вопрос о скорейшем присвоении вам следующего воинского звания. Смею вопросить, с кем еще из высокодостойных духов изволили вы собеседовать при столь благоприятном расположении светил?

— Отвечу охотно. Со мною имел длительное собеседование также дух побочного родственника императора Павла Второго, дух знаменитого советского ученого Соломона Керзона. Он сообщил мне, что порывает со своей земной профессией.

Про такого родственника у Романовых генерал что-то помнил, но к лечению подагры эта профессия отношения не имела, так что и этот контакт медиума, похоже, больших перспектив не сулил. Тем не менее генерал вновь предельно вежливо спросил:

— Смею ли осведомиться о причине столь неожиданного решения?

— Дело в том, что в бренной жизни почтенный Керзон-сан специализировался на изучении биографии весьма известного русского поэта Пушкина. В загробном мире дух этого поэта встретил глубокоуважаемый дух Керзона и потребовал его… Как бы это поточней сказать по-английски? К барьеру. Вызвал его на загробную дуэль. И прислал к нему духа-секунданта, того самого русского князя, который, если вы помните, служил мне переводчиком при нашем последнем собеседовании с глубокоуважаемым духом отца нынешнего русского императора. Но высокопочтенный дух Керзон с негодованием от дуэли отказался, сославшись на страшный пример некоего Дантеса. Этим вызовом, кстати, глубокоуважаемый Керзон был страшно разгневан, все время повторял, имея в виду весьма известного русского поэта Пушкина: «И этот человек выдавал себя за еврея!» Кроме того, глубокоуважаемый дух Керзон разыскал в загробном мире дух некоего дворянина, поэта графа Хвостова, с которым дух Пушкин и в загробном мире сохраняет неприязненные отношения, преследуя его загробными эпитафиями непередаваемого на японском языке содержания. Дух Керзон и дух Хвостов очень легко нашли взаимопонимание. Кроме того, глубокоуважаемый дух Керзон весьма дружен теперь и с духом Федором Романовым, это, как вы помните, отец нынешнего русского императора.

— Смею ли осведомиться, пожелал ли почтенный дух Керзон передать в бренный мир еще что-либо важное?

— Да. Почтенный дух Керзон передал в бренный мир, что просит и ныне, и в будущем, и желательно также в прошлом, считать его монархистом и сторонником Дома Романовых.

Форбс оживился: ну не утешительна ли новость о том, что некий ученый еврей стал сторонником Дома Романовых!

— Осмелюсь вопросить: имели ли вы также собеседования и с другими духами?

— Да. Я имел собеседование с духом позапрошлого секретаря генеральной… Я правильно запомнил? Генеральной партии Советского Союза. Он также убедительно просил посмертно считать его сторонником монархии в России, и что он очень сожалеет о невозможности лично и бренно короновать от лица народа и партии нового императора.

— Это чрезвычайно важные сведения, Ямагути-сан. Но, поскольку положение светил столь неожиданно благоприятно, возможно, вы имели и другие собеседования.

— Да. Со мною пожелал побеседовать дух Абрикосов, покойный русский предиктор. К сожалению, этот дух говорил на совершенно непонятном языке, как я почувствовал, назло кому-то в бренном мире, не исключаю даже, что мне, или, к примеру, вам. Собеседование длилось довольно долго, но его содержание, к великому сожалению, осталось мне неизвестно.

— Осмелюсь вопросить: может быть, при столь благоприятном расположении светил вы имели также и другие собеседования?

— Да. Я имел собеседование с духом некоего еще не вполне внедрившегося в загробный мир лица: дело в том, что его бренную оболочку до сих пор поддерживали реаниматоры в клинике украинского города Кировограда. Высокопочтенный недовнедрившийся дух произнес длинную речь, содержание которой я не могу воспроизвести, ибо японский язык чрезвычайно беден ругательствами. Русский язык, напротив, чрезвычайно богат ругательствами, те же черты характерны и для украинского языка. В общих чертах могу лишь передать просьбу данного лица, чтобы ему дали наконец умереть полностью, как всем нормальным людям.

Форбс начал терять древнекитайское терпение.

— Осмелюсь вопросить — при столь благоприятном расположении светил вы, возможно, имели собеседования также и с другими духами?

— Отнюдь. Как раз в этот момент снова появился на своем загробном осле дух султана Хакима, сказал, что все собравшиеся недостойны беседовать с медиумом Ямагути, и всех разогнал. На сегодня, увы, все. — Японец снял очки, но глаз, конечно, не открыл. Больше он на сегодня, похоже, ничего сообщить нового не мог.

— Искренне благодарю вас, Ямагути-сан, — со всей мыслимой сердечностью сказал Форбс, пожимая руку медиуму. Потом японец с достоинством удалился.

Форбс остался в размышлении. Институт создавался ради борьбы с русской опасностью, а не ради соперничества с третьей политической силой. Впрочем, во главе Сальварсана стоял хоть и диктатор латиноамериканского типа, но по крови был он все же русским и являл опасность. Форбс набрал на пульте сложный аккорд. Сейчас ему требовался совет нейтрального мага, а таковым на весь Элберт, и то с натяжкой, мог считаться застенчивый тихоокеанец. Именно он материализовался из воздуха в кресле напротив генерала. У себя на Самоа он и понятия не имел о телепортации, не нужна была, но в Элберте быстро ее освоил.

Еще совсем молодой, едва ли тридцати лет, темнокожий полинезиец абсолютно игнорировал европейские правила приличия. Он носил лишь красную набедренную повязку, да и ту, чуть становилось жарко, снимал и повязывал на голову. Зато он любил украшаться гирляндами редкостных самоанских и таитянских цветов. Для их выращивания в самом нижнем ярусе Элберта пришлось выдолбить солидную оранжерею: творить цветы среди всех магов Элберта умел только Бустаманте, но обслуживать нижестоящего, по его мнению, да еще расово неполноценного мага он никогда бы не стал.