Фатальный Фатали

Но только ли мы хотим изменить арабский алфавит для тюркских народов? Ученые французский, английский, итальянский, - все, кому дороги интересы просвещения народа! - пишет Мелкум-хан Фатали.

Что можно сделать? Порой я стыжусь, что живу в это время, сокрушается Мелкум-хан. И воспроизводит диалог двух земляков, слышал у Греческой стены в Стамбуле:

"Ты жалуешься, что мы безмозглы? Ты прав: надо, чтоб белый царь заменил нашу кровь, позолотил наши волосы, окрасил в голубое наши глаза, может, тогда мы поумнеем!"

"Вот-вот! - отвечает ему другой. - Хорошо бы! Нечисть покроет мир, и явится тогда скрывшийся двенадцатый имам!" - Но не будем отчаиваться, продолжает Мелкум-хан, - будущие поколения воздадут вам честь, и об их будущей благодарности я хочу написать вам, Фатали, именно сегодня! Пусть раздаются ныне проклятия в ваш адрес! Настанет день, и благодарные потомки придут на нашу могилу".

КИНЖАЛЬНЫЙ АРАКС

Эти беспокойные думы Фатали: кому поведать? с кем поделиться? разве обо всем напишешь? Прежде не думалось, а теперь все чаще эти думы о родичах на том берегу, далеком и недоступном: о тех, которые есть (сестры, их семьи, могила отца, которую лет тридцать почти не навещает...), и тех, которые будут, когда выйдет замуж дочь и родятся внуки и, может статься, уедут на ту сторону, за кинжальный Араке. Разрезанный край, разрезанный народ, разрезанные семьи. Чем ближе к концу, когда подводишь итоги прожитого (не суждены Фатали эти тихие дни!), тем горше сознание собственных заблуждений, бездумных действий, усугубляющих разрыв, пропасть, через которую не пройти, не перелететь, хотя и рукой подать: крикнешь на этой стороне - отзовется на той.

И рисуется Фатали картина (не довольно ли иллюзий?) воссоединенного (??) края. И народ располагает всеми богатствами (но как?). Эти леса, рудники, морские и речные пути. Здесь, где он живет, - крохотный Нафтлуг, "нефтяное", а в быстрорастущем Баку (где губернатором - близкий Фатали человек, не раз приезжал в Тифлис, генерал Старосельский) - черпают и черпают нефть с неглубоких колодцев (но столицей родного края видится Фатали южный город Тавриз). Сады и виноградники, шелка Ширвана и Шеки, на весь мир прославившие эти края. Пробудить жизнеспособные силы народа, привести их в действие. Все соки разоренного края - самим, для себя. И надвое разрубленный народ услышать как единый. Но кто сумеет объединить? когда? и как?! крикуны, играющие на низменных чувствах, - чтоб прослыть национальными героями, эти ханские сынки!.. И кто смеет отбросить прочь имперские замашки - и восточные, и западные? Усыпив, разъединить и, разъединив, сковать и ослабить племена. И давить, и гасить... Доколе?! Но что это: трезвый взгляд, вдруг отчетливо показавший Фатали окружающий мир, или вариации наивных и несбыточных надежд? Истина или иллюзии?

Крах империи, а там... Но пока она рухнет, приберет к рукам другая. Еще сильна оттоманская и не обескровлена южная.

Незаживающая рана Фатали - эти думы о тех, кто на том берегу; прежде были загнаны внутрь суетой быстротечных дней; тоска по родичам, особенно как осень и зима с ее дождями и мокрым снегом, и тревога, что уже много лет, как не навестит могилу отца, - вспыхивает это чувство и проходит, и каждый раз какая-то очень важная нить мысли, ухватить бы ее, но рвется.

Ясно, что к прошлому возврата нет: эти хилые ханства, произвол и насилие мелких завистников и интриганов, грызущихся друг с другом. Однажды Ахунд-Алескер выразил сожаление: "Вот если бы та старая жизнь (когда он учил грамоте ханских сынков - шекинского и ширванского), но только без войн!..." - вздохнул. Но разве мыслимо, чтобы без войн, если кровью пахнут уста и тех, кто на Севере, и тех, кто на Юге, и жажда отмщения, - Фатали усмехнулся в душе думам своего второго отца. "А разве, - ищет Ахунд-Алескер новые доводы, - не могли б собраться вместе все бывшие ханства?" - "Но кто позволит? - возразил Фатали. - Да и где та личность, которая возглавит? И как?" Фатали это понял давно, пустая призрачная мечта! И Бакиханов долго носился с нею, идеей объединения ханств, но понял, что, увы, некому. "Был твой тезка, - как-то сказал Бакиханов Фатали, - помимо шаха, из моего родного Кубы, Фатали-хан Кубинский (как же, Фатали преотлично знает!), а чего он добился? И сколько было помех! И с севера, и с юга, и единоверцы, кто как мог вредил и козни строил. Да и кто согласится, чтоб возглавил кубинский? или бакинский? или карабахский? шекинско-ширванский?"

Борьба империй, сначала двух - персидской и османской, а потом и третьей, российской, прошла через душу каждого, ослабив, приучив к лести, лицемерию, раболепию, двуличию, козням-интригам, - ох и выстроил бы Фатали эпитеты!! кто-то тянется к единоверным шиитам, чуждым по языку, кто-то к османцам, с которыми едины по языку, но они сунниты, - скольким желающим постичь эти тонкости здешней жизни, и Ладожскому, и Никитичу, разъяснял Фатали, бескорыстно делясь своими знаниями; а кто-то к России как идеалу европеизма; и Рашид, как приобщится к думам отца, - только об этом и толкует: слиться, сохранив и веру, и язык отцов; а вот и еще путь будущего единения (?) народа: о том и Бакиханов говорил, и Фазил-хан Шейда, прошел через это и Фатали, ибо благо (и потому "за"), но и, ясно ведь, иллюзия (и потому "против", Фатали понял это давно). И мысль, которая, возникнув, улетучивается, никак не ухватить, не угнаться за нею: сообща всем народом свергнуть (?!) деспота; но кто? с кем? когда? и вы, декабристы, и вы, апрелисты!... Масонство? Поговорили, утолив жажду деятельности или освободившись от гнева, и разошлись, пока целы (и не сгноили в снегах Сибири).

Бакиханов прошел через все пути, разочарован и иссяк; порой, как поспорит с именитыми вождями нации (и даже Хасаем Уцмиевым), а кто вожди? Джафар-Джеваншир? Или Куткашинский?.. - так до полного слияния ратует, чтоб покончить разом и с дикостью, и с отсталостью. Или вдруг, как увидит ледяное лицо барона и уловит тень недоверия в канцелярских служаках, размечтается о добром ханском старом времени и с такой болью корит себя за участие в разделе края, - "и я руку приложил!!". Эти крайности, то в огонь, то в мороз, и погубили Бакиханова, и в поисках смерти - паломничество в Мекку.

Рашид еще юн. Не знает, как было в прошлом. И весь устремлен на Север и Запад. О разбоях и диких набегах лишь из юношеских воспоминаний отца и узнает. Брат Тубу Мустафа? Он верно служит царю и доволен судьбой. Для сына и дочери Фатали его раздумья о юге, где родные, - некая абстракция, впрочем, и для Тубу тоже, да и что толку съедать себя горькими думами, если катит свои воды кинжальный Араке?...

И снова служба. И снова поездки Фатали. Размежевание земель в Карабахе, Гурии. - Фатали прикомандирован к капитану Генерального штаба Немировичу-Данченко для определения совместно с турецким комиссаром Намиком Данюлдузи, что значит "Полярная звезда", демаркационной границы, и Фатали изумляет сходство инициалов мирных во вражде или враждебных в мире капитана и комиссара. Их опытный переводчик Фатали Ахунд-заде едет по бездорожью, простужен, дождь и снег, слякоть и грязь, и почему-то эти поездки Фатали или в феврале и марте, или в серые ноябрьские дни, - и бесконечные переговоры, а ты переводи! Надо убедить тех, фанатичных, если даже твои, кому ты рьяно служишь, неправы, но непременно хотят оставить за собой и этот изгиб реки, и эти ничейные пустошь, овраг, холм, бугорок; и немало высвобождается новых земель - начаты грандиозные переселения горских племен, к коим привлечен, замеченный Лорис-Меликовым, Хасай Уцмиев, ибо спокойнее, когда руками местных княжеских фамилий, - он уже полковник, стремительно продвигается по службе, скоро будет генерал-майором, а там и прямая дорога к генерал-лейтенанту, три большие звездочки; но хмур, озабочен Хасай, не по душе, очевидно, этот труд, но долг и служба -превыше всего; эти перемены в Хасае - боль Фатали, нет уже былой сердечности, ибо раскол в семье, пленил-таки Натеван баловень судьбы, красавец Сеид, терзания загнаны внутрь, убит двойник, служба и служба, ничего более, что противится ей, эти пустые юношеские разговоры о масонстве, эта борцовская бравада; избегает Фатали, сторонится его, - с головой ушел в переселенческие дела, сопровождает большую группу переселенцев-горцев, надеясь договориться о лучшей доле для них.