История моей матери. Роман-биография (СИ)

- Пойдем кофе задарма пить. В лавку одну... Только ничего там не трогайте - тут же всучат...

Они пошли через живую стену людей; вопреки законам галантности они двигались вдвоем впереди, рассекая человеческие волны,- она, как на буксире, шла сзади. В лавке, куда они пришли, густо пахло благовониями. Под низким потолком лежали пласты ковров ручной работы, керамика и другие местные товары. Хозяин, толстый, пожилой, в феске, был словно облит с головы до ног маслом и патокой: вязко, медоточиво улыбался и являл собой образец восточного гостеприимства. Говорил он на приличном английском, который Рене знала плохо, но понять могла,- тем более что он приспосабливал его к итальянцам.

- Привел вам клиентку,- подмигнув Рене, сказал Бенито.- Хочет посмотреть ваши сокровища. На набережной ей уже кое-что показали.

- Ооо! - запел тот и оглядел ее с головы до ног и со знанием дела: словно всю обцеловал глазами.- Для такой покупательницы ничего не жалко. Сейчас кофе будем пить. Синьорита любит кофе?

- Yes, I do,- сказала Рене.

- Ооо, она еще и по-английски говорит?

- Да, с ней поосторожнее,- сказал Бенито.- Пойдемте, Дениза. Такого кофе больше нигде не будет...

Это было правдой. Такого кофе она нигде больше не пила: от крохотного глотка у нее посветлело в голове и словно распахнулась душа - так стало легко и весело.

- Как кофе? - спросил тщеславный хозяин.

- Marvellous! Ausgezeichnet! Magnifique! - на трех языках выразила она восхищение: будто одного было мало.

- Синьорита многоязычна? Откуда она? - спросил хозяин Бенито.

- Из Уругвая.

- Там все так. Говорят на десяти языках. У меня был один оттуда. Разве что китайского не знал.

- А она вот едет изучать его.

- Значит, перегонит. Пойдите, синьорита, в лавку - может быть, что-нибудь выберете. Хотя бы на память. Я так и быть - вам цену скину...

Она заранее поблагодарила и ушла, окрыленная чашкой кофе. Но уходя, она не упустила взглядом человека, сидевшего с безучастным видом в глубине комнаты: по всей видимости европейца, светлого и высокого - может быть немца или скандинава...

Она перебрала ковры, осмотрела чеканку и керамику - выбрала самую маленькую глиняную вазочку величиной с чашку. Офицеры вскоре вернулись. Хозяин, уже более спокойный и сдержанный, лишь покосился на нее, когда она показала ему свой выбор, и еле заметным знаком показал, что платить не надо. Они вышли на залитую южным солнцем набережную. Была весна, настоящей жары не было, но солнце уже припекало: местные его не замечали, а европейцы заслонялись от него зонтиками и панамами.

- С покупкой? - спросил Бенито.

- С подарком. А кто там был у него в комнате? Европеец?

- А вам-то что за дело? - грубовато спросил он и неодобрительно глянул на нее.- Для туристки вы слишком наблюдательны, синьорита...

Она осеклась, прикусила язык, оглянулась на Чарли, который молча выразил те же чувства, и поняла, что с обоими надо быть осторожней. Бенито посмотрел на нее, пожалел, что нагрубил, извинился:

- Не знаю. Гость какой-то. А может быть, покупатель.

- Я действительно слишком любопытна,- повинилась она.- Но это первое мое путешествие - мне поэтому все интересно.

- Наблюдайте - кто мешает? Вслух только говорить не надо,- совсем как инструктор в Москве, сказал он, и урок этот был вполне ею заслужен...

На борту их встречал капитан.

- Где были?

- По набережной прошвырнулись. Дениза в лавку захотела зайти - пошли с ней.

- К Мустафе ходили?

- Ну да.

- Что-нибудь купили?

- Нет. Он ей вазочку подарил. Для фиалки или ландыша.

- Плохую покупательницу привел,- сказал он, оглядывая пассажирку.

- Так нет других. Не с Блюменфельдом же идти.- Это был еврей, спасавшийся от гонений на родине.

- Нет, только не с ним. Он там, пожалуй, все вверх дном перевернет. Сегодня камбуз с кабиной спутал и котел с супом опрокинул. Если так дальше пойдет, я его, пожалуй, в Адене арабам скину.

- Аден - это чересчур, капитан. Нельзя быть таким жестоким.

- Суп тоже жалко. На такой жаре снова его варить... Зайдешь ко мне потом,- и отошел от них, снисходительный и чуть-чуть рассеянный.

- Разбежались? - спросил ее Бенито.- Теперь до Порт-Саида. С вечера мы на вахте...

Она вернулась в каюту, которая за день раскалилась - не усидела в ней и вышла на палубу, движимая любопытством, обострившимся и усилившимся во время путешествия, и, уже избалованная мужским обществом, решила присоседиться к Блюменфельду, который скучал в одиночестве на корме возле машинного отделения. Он и во время движения судна сидел там же: словно не слышал рева машин,- а может, нарочно лип к этому месту: чтоб никто не составил ему компании. На берег он не выходил: боялся преследователей и погони.

- Я вам не помешаю? - Она присела на соседнее кресло, от которого он забыл или не сообразил вовремя избавиться.- Жарко, не правда ли?

Он поглядел на нее в упор с неприкрытой подозрительностью, отвернулся и ничего не ответил. Ей бы посидеть для приличия, встать и уйти, но ее разобрала ненужная и неуместная жалостливость.

- На берегу интересно. Я в первый раз в этих местах. А вы?..

Вместо ответа он рывком вскочил и убежал в свою каюту, расположенную по соседству с ее, а она замерла опешив. "Не надо совать нос куда не просят",-сказала она себе, но раскаяния такого рода всегда приходят с опозданием...

В Порт-Саиде, с которого начинается Суэцкий канал, офицеры, как и обещали, появились снова и пригласили ее - не куда-нибудь - а в известный публичный дом, именуемый за роскошь адмиральским: не то развлекали ее таким образом, не то испытывали на прочность.

- А что я там буду делать? - удивилась она.

- А там ничего делать не надо,- отвечали они.- Это как магазин: можете покупать, можете нет... Мы, собственно, будем в таком же положении...

Публичный дом так публичный дом. В конце концов, туристы для того и существуют, чтоб осматривать рассыпанные по свету достопримечательности. Они прошли мимо бронзового памятника Лессепсу и углубились в город: заведение было расположено рядом с морем, но скрыто для приличия стоящими в первом ряду домами. Здание было снаружи неприметно, но внутри оказалось едва не дворцом, украшенным мозаикой и выложенным персидскими коврами. Они прошли в роскошно обставленную большую общую залу. Туда вслед за ними сразу вошли пять или шесть женщин - явно европейского происхождения. Одеты они были со скромностью миллионерш: просто и дорого - от профессии у них был только резкий, дурманящий запах восточных духов, настоянных на розовой эссенции. Они относились к своему занятию как к самому естественному в мире и держались с удивительным, почти врожденным достоинством, которое, видно, всегда в них жило или было обычной их маской, а теперь еще и подогревалось присутствием в зале женщины. Зрелище это произвело на Рене неизгладимое впечатление. Она почувствовала, что их судьбы в чем-то схожи. Она тоже рисковала, как они, и все ставила на карту, но они делали это за деньги, за обеспеченность в будущем, а то, что придумала для себя она, не даст ей ни вознаграждения сейчас, ни покоя в старости...

С ними был еще один офицер, совсем юный мичман, который сбежал от них и через некоторое время вернулся: он молчал с виноватым видом, но заметно порозовел и оживился.

- Сбегал уже? - спросил Бенито, не стесняясь попутчицы.- Это у нас денежный мешок - ему все нипочем. Ты когда у родителей деньги просишь, говоришь хоть, на что они уходят? - Юноша молчал: ему было неловко.- На самом деле, все это пустое,- сказал Бенито, будто и это разъяснение входило в программу экскурсии.- Все эти ковры да пианино у окошка. Нужны адмиралам чтобы вспомнили о доме, о котором тоскуют. Поэтому и называется адмиральским.

- А тебе это не нужно? - не то спросил, не съязвил Чарли.

- Нет. У меня и дома ковров нет - зачем они мне здесь? Ничего, что мы вас сюда сводили? - спросил он попутчицу.