Повести, очерки, публицистика (Том 3)

Легче всего, конечно, было орудовать с рудой и углем. Здесь помогал и способ укладки, и малограмотность, и разрозненность крестьянства, которое по преимуществу занималось доставкой этих материалов.

С дровами тоже было просто. Тут и усушка, и неплотность кладки, и трухлявое полено - все шло в дело. За все нужна была скидка. И набегало!

Даже с медью и железом ухитрялись "зарабатывать". Прежде всего здесь практиковался узаконенный "поход" на развеску - по десять фунтов с каждого "весу" ("вес" - около сорока пудов). Этот "поход", выкачиваемый в количестве десятка тысяч пудов из кармана рабочего, не оставался в пользу завода - он шел в виде взятки екатеринбургским продавцам сысертского железа и вокзальным служащим, у которых в конце года получался тоже "привес".

Узаконенным "походом" дело, однако, не ограничивалось.

После двенадцати часов "огневой" работы сдатчики от смены, конечно, не имели большого желания задерживаться еще на час - на два, и вот начиналась "маховая работа". Железо проходило по весам, но точно не взвешивалось. Только и слышались короткие выкрики:

"С весу! Пишу сорок один. - С весу! Пишу тридцать восемь". Опытный взгляд весовщика работал в пользу заводоуправления. Получался "поход" сверх "похода" - за быстроту записи и наметанность глаза. Такого дополнительного "похода" набиралось по всем заводам тоже свыше десяти тысяч пудов в год.

Если прибавить к этому, что часть "темного" железа непосредственно сбывалась "жомами" на сторону, то станет ясным, что "обмишуривание" рабочих в Сысертских заводах было поставлено основательно и совершенно откровенно.

Нужно сказать, что отношение рабочих к "жомам" было все-таки терпимое. Все знали, что заводоуправление держит их чуть ли не исключительно на "наградных", которые определялись количеством "привеса". Окажется в конце года "экономия" тысячи три-четыре пудов - дадут "награду" рублей полтораста - двести. Это, конечно, немного при пятнадцати - двадцатирублевом жалованье, и рабочие мирились с неизбежностью "жертвовать" не только тысячи пудов владельцу, но и сотни весовщикам.

Недовольство было лишь в тех случаях, когда кто-нибудь зарывался свыше всякой меры, когда все видели, что за счет "привеса" и "примера" начиналась постройка домов, покупка выездных лошадей и так далее. Тогда применялась "учь". На дровяных площадях и в угольных сараях чаще обыкновенного начинались пожары, в магазинах перепутывались сорта железа, производилась повторная сдача, железо попадало "случайному возчику", не доходя до магазинов. И в результате замена зарвавшегося другим приемщиком была обеспечена.

ЗАВОДСКИЕ

Заводскими назывались не просто жители заводских селений, а те, кто имел какое-нибудь касательство к производству заводов. Сюда входили и крестьяне, занятые на заводских работах.

Наиболее многочисленные группы составляли "руднишные" и "куренные".

Разработка руд в конце прошлого столетия велась в основном на Боевском руднике, где работали крестьяне ближайших к руднику сел и деревень. В заводах "руднишные" показывались главным образом зимой, когда производился прием выработки.

Бесконечные вереницы саней с коричневыми от руды палубками тянулись ежедневно в Сысерть со стороны Боевки. Выбитая ступеньками дорога была тоже коричневой. Около возов шагали коричневые люди.

Хотя они и звались заводскими, но в действительности жили все-таки своей особой жизнью. Для них работа на рудниках и возка руды были подсобными занятиями к основному - крестьянскому.

"Мастерко" смотрел на них сверху вниз, как на "крестьянчиков", хотя иногда завидовал им. Ему, дескать, ловко работать из-за земли-то. Никому не кланяйся!

В действительности было не совсем "ловко". Этих угрюмых коричневых людей загонял на рудники недостаток земли. Из-за земельной тесноты и шли они, от мала до велика, за заработком на рудничные работы и как раз к посеву изматывали своих лошаденок на заводской работе.

Их обмеривали самым наглым образом и во время приемки руды из забоя и при доставке на заводы. Расходчики, иногда стеснявшиеся своих фабричных, по отношению к рудничным "орудовали" без всякого стеснения и даже щеголяли своим бесстыдством: "Что он, сипак, понимает? Его на трех копейках обставить можно".

Чтобы превратить два миллиона пудов руды в чугун и железо, заводам, работавшим исключительно на древесном топливе, приходилось вести довольно обширные заготовки дров и древесного угля.

При каждом заводе, иногда не в одном месте, были просторные дровяные площади, где ежегодно ставились "к сушке" длинные поленницы дров, пней и хвороста взамен исчезающих запасов прошлого года. Около угольных сараев тоже постоянно толклись люди с огромными угольными коробами: подвозили и отвозили.

Дроворубы и углежоги назывались куренными рабочими. Большинство из них тоже были крестьяне ближайших сел и деревень, но часть работ, особенно в Полевском заводе, рыполнялась коренным заводским населением. В Полевском не редкость было встретить "лошадного мужика", который кормился исключительно куренными работами, прерывая их на время покоса.

Углежжение производилось по-старинке, в кучах. Работа эта требовала известных навыков, и те семейства, которые имели в своем составе опытного углежога, зарабатывали лучше других, жили "справно" и держали по десятку лошадей.

"Куренное" ремесло так и передавалось из поколения в поколение. В Полевском заводе можно было найти такие семейства, у которых деды и прадеды робили в курене. Иной раз эти заводские углежоги непрочь были использовать свои навыки для эксплуатации случайных углежогов-крестьян: выряжали, например, несколько коробов угля "за досмотр". Подрядчиками, впрочем, им стать не удавалось. На своей каторжной работе куренные заматывали всех членов семьи. Во время главных работ при запалке куч в лес увозили и всех женщин, которых можно было взять из дома. Недаром про полевчан говорилось: "Чесноковик (прозвище жителей Полевского завода) к куреню женится. Работница прибудет".