Мои сны глазами очевидцев (СИ)

Бодрствование 17

Мы провели вместе три недели, а нам не надо было этого делать. Я ждала сплошного счастья и любования друг другом, а поняла только, что мой возлюбленный - немолодой человек, страдающий хронической усталостью. К целыми днями лежал в нашей комнате, читал газеты и спал. Его дыхание сливалось с ветром за окнами, а тени тюлевых занавесок пульсировали на его лице как тени волн на дне. К вечеру он собирался с силами, долго приводил себя в порядок, томно напевая, и шел гулять с коллегами. Он заигрывал с дамами, высоко молодо смеялся и рассматривал вино на свет перед тем, как выпить. К возвращался, и шаркал по номеру шлепанцами, сопя и постанывая. Под глазами у него были сиреневые круги. К засыпал сразу, всхрапывал и скрежетал зубами во сне. Иногда по утрам мы занимались любовью. Мне казалось, что он делает это только ради меня, а ему бы хватило нежности. Просто лежать рядом, ловить губами волоски на руке, превращать палец в кокон шелкопряда, наматывая на него прядь. Если бы на протяжении пяти месяцев я не представляла себе совсем другое, как я была бы счастлива...

Я защитилась, и с тех пор видела его только однажды. Это была случайная встреча на улице. Седой сутулый человек с портфелем козырнул мне с четной стороны. Я улыбнулась ему и прошла мимо, поедая велюровую мякоть банана с трупными пятнами на кожуре.

Сон 18

Помада Мальтуса

Мне снилось, что английский экономист Тобиас Мальтус изобрел некое средство "для предотвращения перенаселения миров", которое, если нанести его на слизистую оболочку рта, переводит человека в иную реальность. По мере того, как действие снадобья пропадает, действительность становится все тусклее и безрадостнее, а если человек применит средство еще раз, то снова перенесется в другой мир. Так мне объяснил продавец. Это было в Лондоне, в антикварной лавочке, где продавались шагреневая кожа, портрет Дориана Грея, бутылка из-под ямайского рома, в которой сидел демон, исполняющий желания, обезьянья лапка и другие безделушки. Все там стоило очень дешево, и называлась лавчонка "Разочарования". Это была помада в металлическом футляре в виде кузнечика. Меня разыскивал Интерпол. Я купила помаду и тотчас воспользовалась ею перед пыльным зеркалом в медной раме, на дне которого жили привидения.

Я оказалась в самом прекрасном месте на Земле, к которому так долго шла в своих снах.

Только губы пощипывает от помады Мальтуса. Я сижу на холме в Сурковском логу. Соседние холмы в сизой дымке, насекомые осваивают мои туфли, пауки приплели ногу к сухому стеблю. В ушах звенит от разнообразных трелей. Сурковский лог - это ландшафт действительно счастливого сна огромное обозримое пространство, единицами измерения которого являются взгляды - и можно мерить, как попало, без кадроискателя, потому что все, куда ни кинешь взгляд, совершенно. Хочется обежать весь лог, но, во-первых, обозримость оказывается ложной - каждые два холма расходятся, обнажая долину, и, если углубиться, так закружит, что среди множества покатых дорог, ручьев и зеленых холмов с песчаными проблесками и то еловыми, то березовыми лесками на макушках, не найдешь своих, - все будут казаться своими или чужими, как заладит (это тоже черта сна). И передвигаться в логу совсем не легко - все время в гору или по бугристому склону, а если по ложбинке дна - то по мягким кочкам, которые коровы сбили из ручья как из молока масло.

Вот где, не умея летать, чувствуешь себя калекой. Однако я умею. Надо облететь все холмы, дублируя рельеф, пусть трава поцарапает грудь и шею. Я буду лететь, задирая подбородок, как плохой пловец, и рулить вытянутыми вперед кистями рук. Однако мне так саднит губы, что хочется срочно найти воду. Вот в одном месте сверкнула вода, но в нее попрыгали невидимые лягушки, - я прочитала это по движению травы. Я лечу дальше, я еще плохо умею это делать, и боюсь подниматься высоко, как плохой пловец боится заплыть далеко от берега. Просияла в траве семья жемчужных бледных поганок. Множество больших, каких-то балетных грибов тоже появляются в сказочных снах. В месте, недоступном коровам, я нашла крошечную заводь. Она была так прозрачна, что сначала мне показалось - мелкая сухая листва невесомо лежит на воздухе. Мне приходится пить через полую травинку, потому что на губах моих - моя Родина, едкая мазь, от которой уже кровоточит моя кожа.

Из лога я вышла в село Слонское. Пыль на дороге была белой, как мел. В селе я нашла свой дом, такой же белый, как дорога. На его металлической крыше лежало солнце. В саду припекало, а в доме была прохлада. Я вошла в дом, открыла окно, и ветки садовых деревьев протянули в комнату свои руки, увешенные плодами. На железной кровати спал помолодевший К, но я не могла поцеловать его безобразными губами.

Человеческое счастье длится неделю - это крайний его срок. Шесть дней ты познаешь его совершенно, на седьмой наслаждаешься его полнотой. Так было и у меня. Неделю мы гуляли в Курпинском лесу, по тем местам, которые я так хорошо изучила в прошлых снах, летали над Сурковским логом, разговаривали, читали, занимались любовью. На восьмой день действие помады Мальтуса стало ослабевать. Мой мир рушился на моих глазах так же, как трескались мои губы. Мы разучились летать, в доме появились трещины, а на лице К - морщины. На десятый день мы не смогли дойти до лога, - так далеко он оказался, а на двенадцатый - пробраться в лес, так зарос он крапивой и чертополохом. Дом разрушался, сад засыхал, К старел. Портилась погода, а у К - характер. Он глупел, дряхлел и пилил меня, говорил, что губы у меня гниют и воняют. На шестнадцатый день за окнами лил холодный ливень, в доме пахло сыростью и гнилью, как в старом подвале, К обмочил постель. Вместо того, чтобы помочь старику, я намазала губы помадой Мальтуса. Я должна была это сделать на восьмой день, как только заметила первую морщину, первый седой волос К, первый жухлый лист за окном, но я слишком любила. К, Родину? Или себя? Я оказалась на берегу моря, сияющего как бертолетова соль, жемчужный песок затопил мои ботинки. С губами все было в порядке, их только немного пощипывало. Я поняла, что превращаюсь в Агасфера, потому что отныне буду заботиться только о собственных губах, пока не кончится помада в футляре в виде кузнечика.

Бодрствование 18

Ты позвонил мне и спросил, не собираюсь ли я к тебе в гости. Я ответила, что нет, и повесила трубку. У человека всего две руки, чтобы держать в них какие-нибудь человеческие игрушки, тогда как остальные спрятаны в шкафу. Всего два полушария мозга, чтобы держать в них другие, более изощренные игрушки. А где, в каком шкафу хранится все остальное? И какой взрослый открывает шкаф и подает мне то, или другое, чтобы я не плакала, надоевшую игрушку бросив? Несколько дней назад я так тосковала по тебе.... Тосковала, чтобы не скучать, ведь душа моя не привыкла быть без занятия, в отличие от праздного тела. И вот погремушка тоски по тебе брошена, и мне достали с верхней полочки другого, давно умершего любовника, и я поняла, что совсем не забыла его, а, соскучившись, полюбила еще больше...

Сон 19

Радио миров

Во сне у меня было радио миров. На средних волнах ловились времена этого мира, на длинных - загробного, на коротких была Премудрость Божия, копилка всего, что еще только будет сотворено, но Богу, естественно, известно, это как бы Его воображение. На ультракоротких - сама вечность. Но вечность ловить было нельзя, - это означало бы безвозвратный переход в сверхплотность, что-то вроде попадания в черную дыру. Красная кнопка переключения на УКВ была опечатана сургучной пломбой. На всех станциях Софии звучала музыка, что в моем понимании как-то соответствовало волновой теории мира. А я хотела услышать голос К. Если не в прошлом, на средних волнах, то уж на том свете. Но оказалось, что поймать недавнее прошлое не так-то просто. Я вспотела, микроскопическими движениями подкручивая колесико. Все напрасно: писк динозавров или шум мирового океана было поймать гораздо легче, чем последние века. Треск пожара Москвы в 1812 году и мат, перемежающийся руганью по-французски, были самыми современными из услышанных мною звуков. Хорошо ловилось будущее: реклама на евроязыке, отдаленно напоминающем английский, и репортаж из Африки, оставшейся без электричества накануне Ледникового периода. Я нажала кнопку. На длинных волнах стояла тишина. Я усилила звук до предела. Загробные радиостанции молчали. Однако моя собака начала выть. Я поняла, что просто не слышу, и, хотя могу с помощью этого приемника составить представление о прошлом и будущем Вселенной, но не могу, не могу ничего узнать о своем прошлом и будущем. Ни о родных, ни о любимых, ни о себе. Я почувствовала себя потерявшимся ребенком, который вроде недалеко ушел от дома, а уже не знает, куда идти, и боится, что никогда не вернется к своей маме, к своим игрушкам, в свою комнату. Я обняла собаку, заплакала и проснулась. Собака действительно выла во сне, подергиваясь и заворачивая веки, оголяя розоватые белки.