Марш 30-го года

Г р и г о р ь е в : Тебе уезжать отсюда надо.

Б е л о к о н ь : Это вы истинную правду сказали, что уезжать, потому я совсем не механик, одни неприятности. А только куда я поеду?

Г р и г о р ь е в : Куда хочешь.

Б е л о к о н ь : Так не годится, Игорь Александрович. Как ваш папаша, так и вы сами много от меня имели помощи в делах ваших, а теперь на произвол течения жизни... так не годится...

Г р и г о р ь е в : Об этом приходи вечером поговорить.

Б е л о к о н ь : Да вас вечером дома даже никогда и не пахнет.

Г р и г о р ь е в : Как у тебя часы пропали?

Б е л о к о н ь : Да как пропали? Вытащили... Гедзь, наверное, вытащил.

Г р и г о р ь е в : Почему Гедзь?

Б е л о к о н ь : Да он возле меня вертелся все время. Он и вытащил...

Г р и г о р ь е в : Когда?

Б е л о к о н ь : Да утречком, наверное.

Г р и г о р ь е в : Ну, иди...

Б е л о к о н ь : В совет меня ихний вызывали... с автоматом этим...

Г р и г о р ь е в : А ты не ходи...

Б е л о к о н ь : Да от них не скроешься, следят проклятые!

Г р и г о р ь е в : Впрочем, все равно...

Б е л о к о н ь : А как мне за часы, стоимость, значит. Триста рублей...

Г р и г о р ь е в : Заявление подал?

Б е л о к о н ь : А как же, самому главному инженеру. Он сказал, что полагается будто.

Г р и г о р ь е в : Ну, убирайся.

Д м и т р и е в с к и й (входит): Ты чего здесь?

Б е л о к о н ь : Вызывали.

Г р и г о р ь е в : Интересно, Георгий Александрович, как в таких случаях полагается платить: вот часы пропали у Белоконя.

Д м и т р и е в с к и й : Я думаю... ведь мы все под угрозой.

Белоконь выходит. Игорь Александрович, у вас все случаи воровства собраны?

Г р и г о р ь е в : Все до единого.

Д м и т р и е в с к и й : Я требую обыска, не соглашаются.

Г р и г о р ь е в : Они никогда не согласятся. Как же, оскорбление коммунаров!

Входят Воргунов и Шведов.

В о р г у н о в : А я не вижу никакого смысла. Простое варварство, и при этом мелкое, провинциальное.

Ш в е д о в : Как это - мелкое? И смысл - ого! Вот увидите, какой будет смысл.

В о р г у н о в : А я требую, чтобы немедленно сняли. И наказать того, кто это сделал.

Ш в е д о в : Наказать может только совет командиров...

Блюм вошел, слушает.

В о р г у н о в : Ну, что же, доберусь и до совета командиров.

Входят Крейцер, Собченко, Забегай.

Б л ю м : Но это же шутка, что ж тут такого, на меня еще не такое вешали...

В о р г у н о в : К черту! Или производство, или балаган!

Ш в е д о в : Это социалистический метод.

В о р г у н о в : Глупости. Варварство! Здесь и не пахнет социализмом.

К р е й ц е р : На кого это гром и молния, Петр Петрович?

Ш в е д о в : Да, мы снимем...

В о р г у н о в : На станках рогожные флажки. Заграничные драгоценные станки и... рогожки. Отвратительно#9.

С о б ч е н к о : А если норма не выполнена?

В о р г у н о в : Кто не выполнил? Станок не выполнил? Вы не выполнили! Ну и надевайте на себя что хотите, а станков не трогайте! Это же некультурно.

Б л ю м : Ай, нехорошо, товарищи коммунары. Разве так годится делать: ваш завод такой хороший, а вы на него всякую гадость нацепили...

К р е й ц е р : А мне это нравится, Петр Петрович. Смотрите, как все заволновались.

В о р г у н о в : Девка, которой ворота дегтем вымазали, тоже волновалась, иные даже вешались. Может быть, и в моей квартире двери дегтем вымажете? Старый мерзостный быт. Благодарю вас. Решительно протестую.

К р е й ц е р : Н-нет...

З а б е г а й : И я протестую.

В о р г у н о в (удивленно): А вы чего?

З а б е г а й : На моем "самсон-верке" тоже рогожный флаг.

В о р г у н о в : Ну, значит, вы виноваты.

З а б е г а й : Честное слово, не виноват. Виноват Вальченко, не подает приспособлений. А я все-таки протестую. И знаете что? Вот садитесь. Мы, старые партизаны...

В о р г у н о в : Ну что? (Сел.)

К р е й ц е р : Интересная парочка.

Б л ю м : Они же друзья!

Д м и т р и е в с к и й : Легкомыслие какое-то...

Вышел, за ним - Григорьев.

З а б е г а й : Знаете что? Давайте устроим демонстрацию.

В о р г у н о в : Как же это? Дурака валяете...

З а б е г а й : Нет, серьезно. Попросим Жучка. Он командир оркестра и все может. Возьмем флаги и... демонстрацию. "Марш милитер" и лозунг "Руки прочь от трудящихся старых партизан". Насчет наших огнетушительных заслуг тоже можно выставить. Разобьем два-три окна в комнате совета командиров, но, конечно, за наш счет. Красиво.

Ш в е д о в : Вы ему верьте, Петр Петрович. Он и сам флажки навешивал.

В о р г у н о в : Как же вы?

З а б е г а й : Среда заела, Петр Петрович.

В о р г у н о в : Все равно, я вешаться не буду, ничего не добьетест. А в цех не пойду.

Б л ю м : Товарищи коммунары, вы как хотите, а я пойду поснимаю флажки. Мне жалко смотреть на товарища Воргунова. Такой человек, а вы с ним поступаете, как будто он кого-нибудь зарезал.

В о р г у н о в : И формально неправильно: кто постановил, кто выбирал станки? Сам Забегай на своем станке навесил?

Ш в е д о в : Правильно. Снять...

З а б е г а й : Смыть пятно позора с механического цеха.

Б л ю м : Идем.

К р е й ц е р : Ну, ладно - идите.

З а б е г а й : А старые партизаны идут чай пить. После победоносной демонстрации.

В о р г у н о в : Вот это другое дело. Чай люблю.

Все вышли, кроме Собченко.

Т о р с к а я (заглядывает): Санчо, скоро совет?

С о б ч е н к о : Вот пойду посмотрю, как ужин, - да и на совет. (Вышел.)

Торская берет одну из книг на столе Захарова и усаживается за этим столом.

В а л ь ч е н к о (входит): Редкая удача: вы одни.

Т о р с к а я : Дорогой Иван Семенович, я вас целый день не видела.

В а л ь ч е н к о : У вас в слове "дорогой" нет никакого выражения.

Т о р с к а я : Это я нарочно так делаю.

В а л ь ч е н к о : Экзамен продолжается, значит.

Т о р с к а я : Продолжается. Не можете ли вы сказать, Иван Семенович, что такое любовь?

В а л ь ч е н к о : Это я прекрасно знаю.

Т о р с к а я : Скажите.

В а л ь ч е н к о : Любовь - это самое основательное предпочтение Надежды Николаевны всякому другому имени.

Т о р с к а я : В вашей формуле любви Надежда Николаевна обязательно присутствует?

В а л ь ч е н к о : Непременно.

Т о р с к а я : Садитесь.

В а л ь ч е н к о : Куда?

Т о р с к а я : Садитесь. Единица.

В а л ь ч е н к о : Почему?

Т о р с к а я : Несовременно. Устаревшая формула, примитив. Это годится для феодального периода.

В а л ь ч е н к о : В таком случае я могу привести другое определение любви, которое более современно и даже злободневно.

Т о р с к а я : Получайте переэкзаменовку. Пожайлуста.

В а л ь ч е н к о : Любовь - это бесконечное издевательство над живым человеком, наполнение экзаменами, переэкзаменовками и другими ужасами старой школы, вечно угрожающие оставлением на второй год.

Т о р с к а я : Слабо и слишком пессимистично: оставление на второй год! Как и все школьники, вы воображаете, что очень большая радость возиться с вами еще один год. Не можете ли вы привести такую формулу любви, при которой приспособление для насадки якоря было бы сконструировано любящим человеком и сдано в сборный цех?

В а л ь ч е н к о : Любовь... это такая... удача для любящего человека, когда, наконец, Соломон Маркович Блюм привозит настоящую сталь номер шесть, а не просто железо и валик, сделанный из этой стали, не гнется во время насадки частей якоря, а это позволяет сборному цеху признать приспособление и любящему человеку избавиться от издевательства другого любящего человека.

Т о р с к а я : Довольно сносно. Но в последних словах некоторая неточность: вы сказали другого любящего человека, а нужно сказать любимого человека. А вот и Соломон Маркович. Вы привозили железо вместо стали номер шесть?