Скитники

Дорога

Караван плоскодонок, подхваченный весенним половодьем, несся по стремнине реки. Волны, разбиваясь о дощаные борта, то и дело захлестывали лодки, орошали беглецов ледяными брызгами. Женщины и детвора от них зябко ежились, а мужики не обращали внимания: они едва успевали отталкиваться шестами от покатых глыб, норовящих своими мокрыми плешами опрокинуть утлые суденышки.

Позади постепенно разрасталось жуткое зарево с клубами черного дыма, поднимавшегося высоко в небо. Оглядываясь, время от времени на него, суровые скитники смущенно сморкались, иные не скрывали своих слез, а бабы и вовсе ревели как белуги: великих трудов и обильных потов стоило общине укорениться, обстроиться в этих диких местах.

Поутру, обгоняя караван, вдоль берега пронеслась белой метелицей, оглашая округу трубными криками, стая лебедей. Вслед ей ринулся холодный ветер: предвестник ненастья. По воде побежала кольчужная рябь. Отражения берегов покоробились, закачались. Вскоре зашептал частый, мелкий дождь. Река потемнела, нахмурилась. Мохнатые тучи, слившись в сплошную череду, беспрерывно сыпали студеную влагу на унылую пойму, рассеченную извивами реки. Временами дождь, словно очнувшись, начинал хлестать напропалую, ниспадая колышущимися завесами.

Все промокли и замерзли. Опасаясь за здоровье ребятни, Маркел распорядился причаливать к берегу и разбить на взгорке лагерь. Спешно соорудили из жердей шалаши, покрыли лапником и залегли в них в ожидании лучшей погоды. Прошло два дня, а дождь все лил и лил.

К вечеру третьего вода в реке стала прибывать особенно резко, на глазах раздвигая берега. Здешние реки в паводок представляют собой неукротимую стихию с бешенным, не предсказуемым норовом: вышедший из берегов поток в слепой ярости смывает на своем пути все подряд, громоздя на излучинах огромные завалы, перекрывающие основному стрежню прежнюю дорогу. Большой воде приходиться пробивать новое русло прямо через вековой лес, оставляя старому, забитому стволами ложу удел тихой и мелководной протоки, зарастающей со временем.

Лагерь находился на мысу, окаймленном длинным извивом реки и поросшим сплоченными рядами лиственниц. Кроме них на мысу, вдоль берега росли береза, рябина, шиповник. Казалось бы, здесь, на таком лесистом возвышении ничто не могло угрожать путникам. Каково же было их удивление, когда, проснувшись утром, обнаружили, что находятся на острове, со всех сторон окруженные водой: своенравная река за ночь промыла перешеек излучины и, укоротив свой путь к морю на пару верст, отрезала людей от берега новым полноводным руслом.

К счастью, дождь, медленно ослабевая, отшумел и удалился. Сквозь вороха туч ударили истомившиеся в заточении лучистые столбы. Лес, залитый желтым светом, загорелся празднично, весело.

Караван, не мешкая, покинул “свежеиспеченный” остров. Замутившаяся вода, грозно поблескивая золотистой чешуей, увлекла, понесла дощанки мимо вздрагивающих под напором воды подтопленных деревьев. Искусство кормчего теперь состояло лишь в том, чтобы не сойти с основной струи.

Беспрестанно собирая притоки, река раздавалась вширь. Да и местность изменилась. Горы расступились, смягчились их очертания. Появилась возможность поднять паруса. Хлебнув попутного ветра, они повлекли суденышки на север, мимо крупноствольных лесов, чередующихся разводьями унылых марей, покрытых пружинистыми мхами, куртинами низкорослой голубики и чахлыми лиственницами.

Сколь жалко выглядели эти сутулые деревца, вступившие в схватку с безжизненной заболоченной почвой: вершины засохшие, стволики хилые. Растут, бедные, заваливаясь в разные стороны, с трудом держась корнями за мягкую моховую подушку. Некоторые, словно собираясь купаться, вошли в воду и остановились. Иные уже упали, и только растопыренные веером корни высовываются из воды, как руки тонущих.

Встречались и обрывистые берега с льдистыми выходами вечной мерзлоты. Кое-где огромные куски дерна лохмотьями свисали прямо в воду .

Берега безлюдны. Только однажды раскольники увидели три коптящих небо остроконечных берестяных чума коренных обитателей Прибайкалья - эвенков. Чуткие глазастые собаки кочевников первыми высыпали на берег разношерстной стаей и дружным лаем подняли переполох в стойбище. Из чумов вышли пестро одетые круглолицые эвенкийки и детвора. Увидев белоснежный караван, они от изумления застыли, будто припаянные морозом.

Чтобы не заполучить лишних свидетелей, осторожные старообрядцы не стали останавливаться. На ночевку пристали далеко за полночь верст через семнадцать.

Шел двадцать третий день сплава, когда в речном просвете вновь замаячили острозубые гребни хребтов. Люди сразу оживились: из дорожных наставлений схимника следовало, что скоро сворачивать вправо в приток, вливающийся в основное русло сквозь узкое, словно прорубленное мечом, ущелье.

Все сошлось. К полудню следующего дня подплыли к островерхому камню, одиноко торчащему посреди реки. Сразу за ним завернули вправо и зашли в каменную теснину, начинающуюся “воротами” из громадных скал, похожих на лица каменных богатырей, грозно и угрюмо взирающих на незваных гостей. Саженей через семьсот стены теснины расступились, по берегам появились косы и отмели, но вскоре межгорная долина, сжимаемая горами, вновь сузилась.

Отсюда вверх по течению только на шестах можно было подниматься. Вот уж где попотеть пришлось! Мужиков выручала отработанная слаженность в движениях: все, кто стоял с шестом, одновременно и как можно сильней отталкивались от галечного дна. Лодка рывком, под надсадный крик людей, уходила вперед и за этот миг мужикам следовало без промедления вновь перебросить шесты вперед, почти под себя, и опять дружно, что есть мочи, отталкиваться.

Утром четвертого дня, с начала подъема, обогнули отвесный отрог, за которым речка разделялась на два рукава. Неукоснительно следуя дорожным наставлениям, “флотилия” дощанок вошла в более полноводный рукав, с прозрачной, изумрудистого отлива, водой.

По берегу, вдоль самой кромки воды, давя пеструю цветную гальку, навстречу им брел медведь. Заметив караван, подслеповатый зверь встал на задние лапы и, приложив переднюю козырьком к глазам, пытался разобрать, кто же вторгся в его владения. Сослепу приняв лодки, по-видимому, за плывущие коряги, он успокоился и продолжил прерванное занятие - ворочать валуны, слизывая с их влажных боков любимое лакомство - личинки ручейника. Следом показался второй косолапый. Тоже уставился на караван и для острастки заревел, объявляя: я, мол, тут хозяин.

Дальше на отмели стояла, нахохлившись и нацелив вниз клюв, цапля. Она подозрительно покосила желтым глазом и на всякий случай отлетела в глубь заводи, обрамленной деревьями с городищем гнезд, по три-четыре на каждом.

Лодки меж тем упрямо продвигались к громадам пепельных хребтов, изрезанных лабиринтами ущелий. В глубоких разломах и нишах виднелись белые отметины снега. Горная, неприступная страна! Все здесь было необычно. Дико, очень дико и голо кругом. На скалах выживали одни желто-серые лишайники.

Там, где русло прорезало нагорье, берега вздымались ввысь на сто пятьдесят-двести сажен и были так близки друг к другу, что солнце в эти каменные теснины заглядывало лишь в полдень. В эти часы на речных бурунах, высоко подпрыгивая, метались слепящие блики. Береговые стены изрисованы ломаными слоями пород: то светлых, то темно-желтых, то красных. Перед путниками как бы раскрывалась своеобразная летопись, запечатлевшая несчетное число лет жизни на земле, но люди не задумывались об этом и видели просто теснину, через которую надо побыстрее пройти.

Попав в столь мрачное, неприютное царство, они даже оробели от обступившего их холодного, неприступного величия.

На каждой стоянке шебутной Лешак бегал по ключам мыть в поисках знаков золота песок. Но ничего путного в пробах не находил: в лучшем случае выпадали один-два знака.

Сжимаемая хребтами, река становилась все напористей и бурунистее. Кипя и пенясь, без устали мчала она свои воды по каменистому ложу. Сила течения местами была столь велика, что сквозь шум потока доносились глухие удары перекатываемых водой валунов.