История моей матери. Роман-биография (СИ)

- Поедешь куда-нибудь или здесь останешься? - спросил он, и в голосе его послышалась требовательность и личная заинтересованность.

- Это важно? - так же напрямик спросила она.

- Конечно. И брату... И мне тоже.

- Так кому больше?.. У меня с твоим братом, Робер, считай, ничего не было. Приехала к нему больная до бесчувствия, показалось, что умираю, и испугалась, что никогда любви не узнаю.

- Узнала?

- Отношения эти - да, любви - нет. Что тебе еще сказать?

- Мне это все без разницы,- сказал он довольно грубо и жестко, чего она от него не ожидала.- Мне нужно знать, останешься ты или уедешь.

- Это не только от меня зависит.

- А от кого еще? Мы свободные люди.

- Я связана с другими... Пойду завтра и узнаю, что к чему...- и он отошел от нее, пасмурный и неприветливый, и всю ночь проворочался на кухне: она слышала это, пока не заснула...

Казимир сказал ей, что нужно эмигрировать. Сначала в Германию, потом, когда будут готовы документы, в Россию: ее ждут там в школе особо одаренных разведчиков. Документы нужны и для Германии, но эти проще - ими займутся здешние товарищи. А те, что для России, надо будет ждать довольно долго, потому что для каждого такого паспорта готовится целая легенда.

- А здесь вам оставаться нельзя,- сказал он.- Они не успокоятся, пока всех не пересажают: Хотят уничтожить вас с корнем - об этом у нас прямые сведения из французского правительства.

- Это мне решать или кому-то другому?

Он устало посмотрел на нее.

- Вам - кому еще? Но в случае отказа мы слагаем с себя все обязательства. И вообще ни мы вас не знаем, ни вы нас. Вы понимаете, что я хочу сказать.

- Когда мне дать окончательный ответ? Это все-таки не шутка - оставить родных, родину, товарищей.

- Никто не говорит, что шутка. Нам не до шуток, Рене. Я сам не знаю, когда видел в последний раз своих родителей. Они в Румынии - и что там с ними сигуранца делает, не знаю...- и поглядел на нее с тяжелым спокойствием, почти нечеловеческим в своем бесстрастии.- Тебя за полицейского агента приняли?

- Да. Может, я вправду на него похожа?

- Да похожа! Что ты говоришь? Лишь бы он не был на него похож. Извини меня за него. Черт бы побрал - никогда не знаешь, где поскользнешься... Он не знает, где ты?

- Нет, разумеется.

- Я так и думал. Тебя учить - только портить, как русские говорят. Учи вот русский - пока ждешь поезда. Сейчас сентябрь у нас?

- Сентябрь.

- Уедешь в октябре где-нибудь...

Она вернулась к Роберу. Когда она приближалась к дому, странное чувство овладело ею: она подходила не столько к дому, сколько к находящемуся в нем мужчине. Такого с ней никогда не было.

- Чем кончилось? - спросил он, едва она пришла.

- Не знаю. Думать буду.

- Ну думай! - сказал он враждебно и схватился за шляпу.

- Куда ты?

- Пойду проветрюсь. Не могу дома сидеть.

- Сидел же без меня?

- А теперь раздумал,- и поспешно ушел, сбежал от нее на улицу...

Она постояла в замешательстве, встряхнулась, начала думать, но мысли не шли в голову. Робер пришел поздно вечером и сразу прошел на кухню. Она позвала его.

- Почему ты от меня бегаешь?

- Потому что хочу знать, останешься ты или уедешь,- снова грубо сказал он, но грубость эта почти что шла ему и ее не задевала.

Она прибегла к женскому средству - привлекла его к себе. Он подался ей, но выглядел при этом обиженным и выговорил настоящую дерзость:

- Хочешь сравнить меня с Огюстом?

Она опешила, посмотрела на него, изучая проносящиеся по его лицу чувства, которые были бесконечно далеки от мужского самодовольства и спеси равно как и от желания оскорбить ее и унизить.

- Что с тобой? - спросила она, хотя можно было и не спрашивать.- Обидел меня ни за что ни про что...

- Я хочу жениться на тебе и уехать в Аргентину - вот и все. Что может быть проще?

Она была беззащитна перед такой просьбой, повторила старую отговорку:

- Это не только от меня зависит.

- Неправда! - горячо и сухо возразил он.- Все в тебе, все от тебя зависит! - И это была правда, в которой ей нужно было раз и навсегда разобраться.

- Потом об этом поговорим. Поужинаем сначала. Вина выпьем: ты ж мне принес в прошлый раз всего на год и потом, в другой обстановке, обсудим...

Другая обстановка была, конечно, постельная. Робер перебрался к ней. Но и близость с ней и порывы южноамериканской страсти не успокоили его, не угомонили французскую, картезианскую, жажду знания:

- Ты едешь или нет?

- Мне надо подумать. Я не разобралась в себе.

- Рене, это не ответ на вопрос.

Она собралась с духом, потому что отвечать ей пришлось не столько ему, сколько себе самой.

- Ты хочешь, чтобы я ехала с тобой в Аргентину?..- Он молчал - это не требовало подтверждения.- Чтобы что там делала?

- Вела хозяйство, воспитывала детей, занималась тем, чем занимаются женщины. Только там просторнее, чем здесь, грудь дышит свободнее и к деньгам совсем другое отношение.

- Какое? - поинтересовалась она, потому что никогда в жизни не упускала случая узнать новое.

- Все проще. Когда деньги зарабатываешь собственной шкурой, на коне, с опасностью для жизни, к ним относишься иначе. Ты по себе должна это знать.

- Но работаешь ты все-таки из-за денег?

- А как же? Надо свое дело открыть, собственную торговлю наладить, там контору открыть, здесь. Надо перекачивать из одного континента в другой то, что там лишнее, а здесь нехватает. Не так разве?

- Так. Ты марксист, Робер.

- Правда? - почти обрадовался он.- Тогда за чем дело стало? Ты, я думаю, тоже не из Святого писания?

- А я плохая марксистка, значит. Мне своего дела не нужно. И денег тоже. Деньги нужны, конечно, но в небольшом количестве. Необходимом для того, чтоб жить и о них не думать.

- А что тебе нужно еще, Рене?.. Ты меня любишь хоть немного?

- Люблю.

- Я тебе нужен?

- Нужен,- отвечала она без тени сомнения, потому что это ничего не решало.

- Так в чем дело? Ничего не понимаю.

- Если бы люди хоть что-нибудь понимали... Мне идея нужна, Робер. Это самое ненадежное из всего придуманного человечеством, но и самое притягательное.

- Так гоняйся за ней там по степи - за идеалами своими. Что я, против разве?

- Мне нужна компания.

- Из таких же, как ты, головорезов?

Она замялась: он попал в точку - она сама бы не сказала этого с такой беспощадной определенностью.

- Наверно. Хотя я этого не говорила. Обычно приходится самой до всего додумываться, а здесь ты помог. Почему, не знаешь?

- Потому что люблю тебя, глупая!..- и через некоторое время, после любовных исканий и стараний, словно не переставал ни минуты думать об этом, сказал грустно: - У меня впечатление, что я сейчас двух самых близких мне людей теряю, а за что такое наказание, не знаю,- и пояснил: в случае, если она не поняла его: - Брат совсем плох стал, развалина: тоже вот с идеями. У него это во флоте началось, когда он по дурости своей против капитана начал интриговать, а теперь с маленьким сухогрузом справиться не может... Ты... Одно расстройство, словом. Какая бы пара из нас вышла!... Все. Надо задний ход давать, пока не поздно. Пока сам не свихнулся, с идеями вашими.

- Уедешь? - спросила она не без ревности в голосе.

- В Аргентину? Уеду конечно. После тебя только. Провожу вот - куда, не знаю, и вернусь - залечивать раны...

Они перестали говорить о будущем, но месяц прожили как супруги: это были те отступные, которые идея дала влюбленным: она ведь тоже не вовсе лишена милосердия. Надо было, конечно, блюсти конспирацию, но она совершила за это время не один вираж, не один заячий прыжок в сторону.

- Консьержка спрашивает, что это ты никогда из дома не выходишь,-сказал он, возвращаясь домой после покупок.- Мол, ходить в магазины вдвоем надо. Теряешь половину удовольствия.