Орлица Кавказа (Книга 2)

- Что за народ пошел! Вот ведь и Хаджар так! Ханали-кызы тоже всегда рвется в бой и удержать ее - нужно иметь силу быка и тигра, взятых вмест.е.

- Так пусть сегодня Тамара заменит Хаджар! - сказала грузинская художница и взяла ружье наперевес.

- Или Людмила! - не думала уступать ей подруга.

- Погодите! - осадил прекрасных воительниц Ало-оглы.

- Тебе, Тамара, не стрелять следует, а рисовать. От твоих картин наше общее дело выиграет куда больше, чем от твоих выстрелов. Кроме того, я не думаю, что здесь удастся справиться пулей. Губернатор никогда не показывается на людях.

- Тогда выбор должен пасть на меня, - шагнула вперед Людмила. - Я проберусь в каземат правдами и неправдами и там окажусь недалеко от губернаторской свиты.

- Ну и что?

- И убью его!

- Да как?

- Могу стрелять из пистолета. А если...

- Что?

- Если не попаду, то и кинжал в моей руке станет страшным оружием!

Людмила, действительно, вырвала из ножен подаренный ей маленький дагестанский кинжал.

Ало-оглы нахмурился.

- Эй, красавица! Такая игрушка не для твоей нежной ручки, привыкшей собирать бледные северные цветы в ваших холодных полях. Прости меня, но чтобы успешно действовать клинком, надо привыкнуть к нему с детства.

- Это правильно сказано, Гачаг Наби - вмешалась Тамара.

- Кинжал - оружие кавказцев. Я смогу погрузить его по узорную рукоятку в грудь угнетателя наших народов!

- Нет, - отрезал Ало-оглы. - Тебе же было уже сказано, рисуй для потомства то, что ты видишь здесь. Наши внуки должны знать, какой ценой досталась им свобода и кто добывал ее, не щадя жизни. Отойди, девушка, не мешайся в мужские дела.

- Так вот ваше представление о равенстве и братстве?

- Рисуй. Рисуй так, чтобы люди поняли, что есть равенство и братство между борящимися за справедливость, между христианами и правоверными последователями ислама. А между мужчинами и женщинами...

Тамара надула губы...

- Так что, Ало-оглы, товарища ты во мне не видишь? 490

- Слушай, дорогая, мы мужчины, наконец, так? Я и твой Гогия? А?

- Конечно. Но чем же я хуже?

- Кто сказал хуже? Может, даже лучше! Но - другая, понимаешь, другая!

Тамара хитро прищурилась:

- А как же твоя Хаджар? Как же ты ее записал в гачаги? Гачаг Наби развел руками:

- Ну что ей сказать? Убедила!

Художница захлопала в ладоши. Но Наби продолжал:

- Когда мы все придем освобождать твой Тифлис, именно ты станешь грузинской Хаджар! А здесь обойдемся...

И, видя, что девушка снова хочет что-то возразить, добавил веско:

- Не бойся, это будет скоро! Кроме того, не забывай, что у нас есть долг, который мы отдать не успели. Вот и имей в виду - я не смогу, значит, вы с Гогией должны обязательно справиться: нужно отомстить за Дато!

- Ах, как бы мне хотелось хоть повидаться с Хаджар... - сказала художница мечтательно.

- Аллах милостив, свидитесь,- коротко ответил ей Ало-оглы. И всем показалось вдруг, что в его суровых глазах проплыло туманное облачко печали.

- Не только свидитесь, но и на свадьбе вашей пировать вместе будем! радостно возвысил голос Ало-оглы. - Такой праздник вам устроим, что отзвуки ее долетят до самых дальних горных селений!

Тут и Андрей вставил слово:

- Может, и нашу свадьбу сыграем здесь, а?

Людмила потупила глаза, но видно было, что она совсем даже не против.

Наби тоже такая мысль понравилась.

- Конечно! Тем более, вы теперь приверженцы Корана, значит, нужно вам сыграть той так, как это принято у правоверных!

Все развеселились; каждый из присутствующих, оказывается, имел самые точные сведения о том, как играют свадьбы у разных народов и племен, и каждый спешил поделиться, перебивая других. Так бы и шла мирная беседа, но Ало-оглы вернул всех к делам куда менее приятным, но не терпящим более отлагательств: нужно было срочно составить план, как вырвать Ханали-кызы из плена. То есть, нельзя сказать, что он выложил своим соратникам весь план, в деталях и с подробностями - нет, не таков Гачаг Наби. Но зато перед каждым он не забыл поставить четкую задачу, не упуская ничего даже в мелочах.

Все согласно кивали головами, потому что распоряжения его были продуманными и мудрыми. Но особо остановился Наби на том, что на дороге, ведущей из Гёруса в Шушу, расположился целый табор кочующего племени старики, женщины, детвора, все беспомощные и беззащитные; это люди, которые по старому своему обыкновению кочуют каждую весну и осень с гор на равнину и обратно; вот и сейчас они затеяли обычный переезд. Так вот, необходимо сделать все так, чтобы никто из этих бедняков не пострадал!

Обсуждение длилось не долго. Каждый понимал - день решительной схватки близок. Потому разошлись молча, сосредоточенные.

Глава семидесятая

Излишне говорить, что больше всех жаждал боя сам Гачаг Наби. Он был уверен в своей победе, хотя то, как должна протекать схватка, не вызывало восторга в его душе. По старым обычаям, он предпочел бы послать честный вызов предводителю вражеского полчища - пусть бы это был генерал, фельдмаршал или сам генералиссимус! Да хоть и сам царь!

Как сторона, пославшая вызов, он согласен заранее сражаться тем оружием, которое выберет враг: хоть рукопашная схватка - грудь в грудь, хоть на кинжалах, хоть ружье против ружья. Славное было время! Вожди сами сводили счеты, и стоило одному пролить кровь другого, как условия победителя становились законом для побежденного. И всё. Разве это не по-честному?

Но теперь все по-другому. Смешно подумать, что кто-либо из чиновников примет вызов Гачага; да и схватись они в честном бою, все равно противники не смогли бы договориться о том, что будет, когда закончится схватка.

О единоборстве и мечтать нечего. Теперь господа предпочитают проливать кровь своих подданных, жалея свою. Каждый согласен заранее, что война требует 'жертв и обязательно будут потери. Но ни один полководец не хочет и подумать о том, что он окажется сам среди этих жертв. Нет!

"Лучше пуля в лоб моему храброму Ахмеду,- рассуждают ныне беки,-; чем заноза мне в мизинец... Пусть голытьба дерется с обеих сторон. Им-то терять нечего".

Да уж, послушать, так окажется, что каждая капля их благородной крови прямо-таки на вес золота. Это - что касается беков, а если говорить о генерал-губернаторе, наместнике или о самой священной особе его величества императора... О-о-о-о! Тут даже не бриллиантами мерить придется, вообще такой мерки на земле не сыскать.

Что ж, господа, привыкли хозяйничать на Кавказе, пригрелись здесь, держите его - как свою вотчину, под кнутом и страхом, но не мешает задуматься иногда, так ли вся эта игра беспроигрышна. Потому что и так может случиться, что грянет гром среди ясного неба и брызнет на серую пыль проселочной дороги красная густая кровь кое-кого из вас, благодетели наши! Свернутся в темные комочки дымящиеся капли, утопая в пыли и уже не разберешь, то ли генерал-губернатор нашел здесь свой последний час, то ли овцу резали удальцы, чтобы полакомиться сочным шашлыком возле сиреневого куста в ближайшей роще. Может, одна княгиня, Клавдия Петровнами будет знать, что тут произошло - и то как сказать.

Вот так было бы справедливо!

А то что же? Забирают мальчиков из родных изб и хижин, отрывают от плачущих матерей и хмуро глядящих отцов, одевают в одинаковые одежды, долго кормят, поят и учат. Не чему-нибудь учат - а тому, как убивать себе подобных. Когда убедятся, что пора - дают в руки орудия убийства и говорят - иди!

Иди! Не для того тебя пичкали сытной кашей, чтобы, когда разъешься, отпустить с миром к родному дому... Для того, чтобы кровь пролилась! Твоя ли, чужая ли - как повезет, как сложится. Взгляните, отцы, как детки ваши подросли! Как раздались в плечах! Какие усы отрастили! Взгляните, пока не поздно...

Жертв требует война. Не одну жизнь уносит и не десять. Сотен и тысяч ей мало. Крест подымается над незаметной солдатской могилкой где-нибудь у безвестного перевала, крест боевого ордена белеет на крахмальном кителе толстого полковника, который получил награду, даже пороха не понюхав.