Узлы

- Оставь меня! Подавись своими коврами, креслами, сервизами!..

С трудом вырвала из цепляющихся рук полу халата, подхватила брошенный на стул платок и выскочила на лестницу.

Балахан несколько секунд растерянно прислушивался к стуку ее каблуков, потом выбежал следом на улицу. Только и успел заметить цветастый платок в рванувшемся с места такси.

Бегом вернулся в квартиру и бросился к телефону. Нет, надо обдумать. Странно, но покалывание в сердце прекратилось. Он не спеша допил коньяк и, немного успокоившись, принялся искать серую папку.

Запугивает, дура. Ничего. Одумается, вернется. Еще сама в ногах будет валяться. Ничего. Главное, не раскисать. Он не из тех, кого можно взять голыми руками. Да еще такой вздорной бабе. Если даже разразится гром, найдутся друзья, поддержат. Кое-кому волей-неволей придется поддержать, замять это дело с папкой.

Он снова перерыл ящики письменного стола, чемоданы, книжные полки. Заглянул даже под матрац в спальне. Серой папки не было.

Какой тайник придумала она своим куриным мозгом? Впрочем, она не так тупа, как он считал. Ее речам хороший прокурор позавидует. Другие прячут от людей беду, а эта, как бешеная, сама на скандал кидается.

Может быть, припугнуть старика? Пусть он нажмет на дочь.

Он открыл шифоньер, в беспорядочную кучу свалил пальто, костюмы, платья...

Серой папки не было.

Что с ней случилось? Она никогда не читала его бумаг. Надо было стукнуть раза два, отхлестать, как взбесившуюся собаку. Сидела бы дома, как шелковая. Равноправия захотела... Благословенно время, когда бабье под замком сидело, трепеща перед хозяином. Дура. Красивая дура. А она действительно красивая. Надоела только. До тошноты надоела. Неужели отнесла куда-нибудь?

Он оглядел развороченную комнату. Со стены насмешливо улыбалась Назиля, кутая плечи в пушистый мех.

В висках застучало, он застонал от головной боли, смахнул со стола пустую бутылку и прошел в кабинет.

- Береги нерррвы! - сонно выкрикнул попугай.

Балахан ткнул кулаком в клетку, брякнулся на тахту. В зеленоватой воде аквариума колыхались золотые шлейфы.

Где папка? Показалось или действительно пучеглазая тварь за стеклом мигнула ему круглыми веками? Так можно сойти с ума. Почему он не уничтожил все эти письма? Но разве не крепость его этот дом? Мечта всей его жизни. Мальчишкой в каком-то заграничном фильме увидел жилье знаменитого артиста. Аквариум, белые телефоны, обезьянку на растущей в комнате пальме. Это стало его целью, смыслом его жизни. Кто из его знакомых сумел достичь такого комфорта? И вот сейчас ничего не радует. Неужели суд? Нет, нет, нет!

Где серая папка?

Балахан полежал с закрытыми глазами, потом, рывком подняв свое грузное тело, бросился к телефону. Надо позвонить отцу, предупредить, рассказать об всем. Это единственный выход. Пусть наступит змее на голову, пока не ужалила. Правда, старик тяжело болен. Но его, Балахана, жизнь дороже тысячи таких, стариковских. Слава аллаху, пожил тесть, как хотел. И сам ел и других подкармливал. Надо позвонить, другого выхода нет.

В соседней комнате дробно простучали каблучки.

"Вернулась! Назиля".

Он кинулся к двери.

- Дяденька, джейрана вашего привел. На улице бегал. Вы привяжите его. Хороший такой джейран...

Балахан выжал улыбку, поспешил выпроводить соседского мальчугана, стараясь заслонить от него вход в развороченную комнату. Захлопнул дверь и, затолкав джейрана в ванную, уже без колебаний подошел к телефону.

- Отец Хосров, салам!

- Салам! - Голос тестя звучал устало, раздраженно. - Кто говорит?

- Я, Балахан!

- Какой еще Балахан?

- Своего зятя Балахана не узнаешь?

- А-а-а... Так и скажи. Какими судьбами? К добру ли? Откуда солнце взошло сегодня, что ты вспомнил?

- Я понимаю... Я виноват. Работа такая - вздохнуть некогда. Каждый день собираюсь зайти - не получается. Но я в курсе - температура, давление... Требую от Назили ежедневную сводку!..

- Постой, постой. Что ты вдруг на ночь глядя чуткость решил проявить? Говори сразу, что случилось, что надо. Ты же меня знаешь - не терплю пустой болтовни. Ну?

- Да, да. Большая неприятность. Прошу, слушай внимательно, отец.

Хосров ни разу не прервал его, ответил коротко, с нервным смешком.

- Хорошо. Понял. Не разводи панику. Назиля просто попугать тебя захотела. Такой глупости она не сделает. Я не допущу. Чего мы с тобой оба стоим, отец и муж, если уступим женскому капризу? Придет, все равно придет. Я позвоню тебе потом.

Балахан в изнеможении плюхнулся в кресло. Крепкий старик Хосров, голыми руками не возьмешь. Больной, едва ходит, а его, здорового, утешает. Вот это человек! Значит, чувствует свою силу.

Ему стало стыдно за собственную трусость. Он почти с завистью думал о внутренней выдержке тестя. Что питает его самоуверенность? Ведь если Назиля заявит громко о серой папке, не только Балахану расплачиваться... Ему бы такое завидное спокойствие. Кажется, на Хосрова можно рассчитывать. Правда, не у дел бывший военком, но связи у него могучие. А если... если ему не удастся образумить свою взбалмошную дочь... Что будет? Ничего не будет. Ни положения, ни должности, ни этой квартиры... Придется продать "Волгу", затаиться где-нибудь в районе, жить тихо, не бросаясь в глаза. У Хосрова связи, у него, Балахана, деньги. Кое-кому удастся заткнуть рот. Нет, как ни крути, старик в лучшем положении. Но держаться друг за друга они должны. Посмотрим!

За окном сгущались сумерки. Балахан повернулся на бок. Может быть, удастся задремать, успокоиться. А к ночи она обязательно вернется. Но напрасно он старался уснуть. Бил копытцами в ванной голодный джейран, ветер хлопал открытой форточкой. Вздрагивая от малейшего шума, Балахан чутко прислушивался к шагам на лестнице - не Назиля ли?

Не по себе было в этот вечер и старому Хосрову.

Толстый, ворсистый ковер скрадывает звук тяжелых стариковских шагов. Душно, тяжело больному сердцу. На письменном столе кабинета тесно от лекарств. Инфаркт. Где-то там зарубцевался лопнувший сосуд, и врачи бойко предсказывают еще многие лета. Но почему такой свинцовой тяжестью наливается голова, почему так неусыпно прикованы к нему тревожные, заплаканные глаза жены?