Багульник

- И тоже с Севера? - спросил он.

- С ближнего!

- А я с самого-самого дальнего, - и назвал порт на Охотском побережье.

Тем временем в самолете уже заняли все места и бортпроводница стала рассказывать об ИЛ-62, что этот воздушный лайнер является флагманом Аэрофлота и только недавно, сменив ТУ-104 и ИЛ-18, начал совершать беспосадочные рейсы из Москвы в Хабаровск; что рейс рассчитан на семь часов двадцать минут, а при попутном ветре - ровно на семь! Затем перешла на английский, и так свободно, что даже не понимавшие чужой язык слушали, боясь упустить слово. Были ли англичане в самолете или не были, никто не знал, а японцы были, и, когда бортпроводница закончила, один из японцев как-то странно, одними зубами, улыбнулся и сказал:

- Оцен хорсё! О'кэй!

Зажглось табло, пассажиры пристегнули ремни, гулко взревели моторы. Глянув в иллюминатор, Ольга заметила, что самолет уже оторвался от земли и, слегка качнувшись на вираже, пошел вверх. Она ощутила неприятный гул в ушах, слишком давило на перепонки; морской доктор, - звали его Леонид Иванович, - заметив, как она изменилась в лице, посоветовал пососать леденец, а лучше всего делать частые глотательные движения.

- Спасибо, постараюсь!

Ей и в самом деле от этого сделалось легче, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Вскоре, когда самолет лег на курс, не стало слышно даже гула моторов, в салоне было уютно, исчезло всякое ощущение полета.

Леонид Иванович спросил:

- Не возражаете, коллега, если я закурю?

- Пожалуйста, курите!

Он выдвинул из подлокотника кресла пепельницу, закурил сигарету и после каждой затяжки рассеивал ладонью дым, чтобы он не попадал на Ольгу.

- Как у вас там на дальнем Севере? - спросила она.

- Природа на Охотском побережье, прямо скажу, дичайшая. Суровые скалы, местами такие высокие, что кажется, прямо из-под облаков отвесно падают в море, и опоясывает их одна-единственная, как ниточка, тропинка. Если с непривычки смотреть вниз - голова закружится. С весны и до осени ходим морем на катерах и рыбацких шхунах. Зимой, хочешь не хочешь, приходится идти по горам, причем поселки рыбаков и зверобоев очень отдалены: до самого ближнего, Нерпичьего, километров двадцать. И вот зимой, среди ночи по радио приходит срочный вызов, скажем, из того же Нерпичьего, и, как на грех, поземка метет, ветер пять-шесть баллов. Идет это врач или фельдшер в кромешной тьме на лыжах, а лицо так и сечет ледяной крупой. До перевала кое-как доберется, а на вершине, глядишь, застанет пурга, да такая, что, оступись, мгновенно сбросит тебя, как перышко, в море. Забыл сказать, - он тщательно погасил окурок, - что медперсонал в основном у нас женский, вчерашние выпускники из института или из фельдшерской школы. На первых порах, понятно, и трудно и страшно, потом привыкают. Да вы, коллега, сами отлично все это знаете, наверно и вам достается?

Он наклонился к Ольге и из-за спины ее посмотрел в иллюминатор.

- Летим над облаками! Если позволите разбудить вас этак в три-четыре часа по местному, увидите сказочную картину, можно сказать, феерию.

- Будить меня не придется, - улыбнулась Ольга, - спать не буду.

Она тоже посмотрела в иллюминатор: купы темно-синих облаков плыли под крылом самолета, а наверху небо сплошь было усеяно крупными звездами.

- Коли вы, коллега, не собираетесь спать, осмелюсь рассказать случай с нашим доктором Норой Даниловной Синичкиной. Это юное создание совершило такой подвиг, что о ней бы гимны петь. К сожалению, ни песен о ней не споют, ни сказок о ней не расскажут. А жаль.

- Интересно, что за случай такой произошел с вашей Синичкиной, что она, как вы сказали, гимнов достойна?

Он опять хотел закурить, но в салоне большинство пассажиров дремали, и Леонид Иванович, подержав сигарету, сунул ее обратно в пачку.

- Начну, пожалуй, с самого начала. Итак, вообразите себе крохотулю: метр пятьдесят ростом, с круглым розовым личиком, пухлыми губами и черными, как две смородины, глазами. Когда я приехал в порт встречать ее, мне, поверите ли, в голову не пришло, что девушка, сидевшая на огромном чемодане едва доставая ногами до земли, и есть тот самый доктор, о котором нам сообщили телеграммой. Брожу туда-сюда вдоль пирса, пассажиры с парохода уже выгрузились и разошлись кто куда, а врача нашего почему-то не видно. Подхожу к девчушке, уныло сидевшей на чемодане, - может, подвезти ее нужно, спрашиваю: "Кого, синичка, дожидаешься?"

Она вскидывает на меня глаза.

"Не синичка, а доктор Нора Даниловна Синичкина!"

"Так это вы, коллега?" - немного растерявшись, спросил я, а про себя подумал: кто же послал эту крохотульку в такую даль, где всю зиму пурга, а летом, что ни день, штормит океан?

"Да, это я, коллега! - отвечает она. - В телеграмме, по-моему, ясно сказано: "Направляется в качестве врача-педиатра Нора Даниловна Синичкина. Прошу встретить и создать условия!"

"Так я и пришел вас встретить!"

"Благодарю за внимание! Я уже добрых два часа сижу на чемодане. За это время пароход успел сняться с якоря и уйти на Чукотку".

"Как только была получена телеграмма, я сразу же и выехал. Давайте ваш чемодан и поедем в поселок".

От пристани до нашего поселка, где расположена портовая больница, часа два езды. Пока мы ехали, Синичкину так разморило, что она притулилась ко мне и заснула. Вдруг на повороте машину дернуло, Нора Даниловна встрепенулась, заморгала сонными глазами.

"Простите, я очень устала. Двое суток море штормило, и я укачалась. Ведь у меня неважно с вестибулярным аппаратом".

Да, подумал я, будет с вами морока, коли неважно у вас с вестибулярным аппаратом, а ведь придется мотаться на катерах и шхунах из бухты в бухту.

"Не возражаете, коллега, - спросил я Синичкину, - если на первое время поселим вас в одной комнате с хирургической сестрой? Мария Савельевна - так зовут ее - очень добрая и заботливая".

Она закивала головой.

"Ну а через годик, когда достроим дом для медработников, предоставим отдельную".

Словом, отдохнув с дороги, Нора Даниловна на следующий день явилась ко мне в кабинет веселая, бодрая, в белом халате и колпаке, в лакированных туфельках на высоком каблуке - чтобы казаться выше ростом - и попросила ввести ее в курс обязанностей.

Стоило мне сказать, что все пять поселков, которые мы обслуживаем, отстоят друг от друга на расстоянии двадцати - сорока километров и добираться туда нужно морем, как лицо маленькой докторши выразило испуг.

"На днях сходим с вами в дальний поселок Тюлений, - сказал я. - Там несколько новорожденных, посмотрите их".

"А почему сходим?" - с недоумением спросила она.

"А потому, что морем не ездят, а ходят".

Она сконфуженно улыбнулась.

"Зимой, когда залив скован льдом, ездим и на собаках и на оленях, а когда и по горам на лыжах".

Дня через три мы отправились на мотоботе в Тюлений. К счастью, на море был полный штиль, и Нора Даниловна даже осталась довольна рейсом. Правда, я ей посоветовал не сидеть в душном кубрике, а все время быть на палубе и дышать свежим воздухом. А вот во втором рейсе, в бухту Спасения, куда Нора Даниловна направилась по срочному вызову, не повезло: ее так укачало, что старшина мотобота Веселев принес ее на берег полуживую.

И вот наступила зима, на редкость вьюжная. Как-то в конце января, когда мороз доходил до сорока градусов, мы получили тревожное известие: в поселке на другом берегу залива заболел ребенок. По тем скупым сведениям, которые передала по радио тамошняя фельдшерица, у ребенка дифтерит! В другое время я бы поехал с Синичкиной, но привезли рыбака с гнойным аппендицитом и Марья Савельевна стала готовить его к операции.

Я дал кое-какие советы Норе Даниловне и предупредил: если время терпит, лучше доставить ребенка в больницу, а если нет, то пусть соберет всю волю, все свои знания и сделает трахеотомию на месте.

"Кстати, - спрашиваю, - вам приходилось делать ее?"