Лариса Мондрус

Состоялись у меня еще концерты в Хайфе - в "Аудиториуме", в Иерусалиме - в "Биньяней Гаума", в других местах, не помню уже.

Эгил не дает угаснуть израильской теме:

- Вообще дни с 18-го по 29 января, проведенные на Земле обетованной, напомнили мне старые добрые времена в Советском Союзе. Какие-то знакомые "еще по Москве" подходили к нам, предлагали разные услуги. Встретились мы там с нашим Яшей Штукмейстером, бывшим директором Рижского эстрадного оркестра. Именно он когда-то познакомил меня с Ларисой. Свел на всю жизнь. Он и первый тогда сказал мне, что евреев скоро будут отпускать. Яша эмигрировал почти вслед за нами, но жизнь в Израиле его крупно разочаровала. Его жена Берта была стоматологом - профессия вроде престижная во всем мире. Но когда они привели нас к себе куда-то на окраину Тель-Авива, я увидел более чем скромненький зубоврачебный кабинет. Не знаю, каких людей лечила там Берта, потому что вся медицина в Израиле была оснащена по высшему классу, а тут будто в районную поликлинику попал.

Трудности в еврейской эмиграции возникали в основном у людей пожилого возраста, когда уже поздно переучиваться и начинать что-то с нуля. Яша страдал и от климата, и еще больше от того, что не находил себе применения. В Риге он считался фигурой, "уважаемым человеком", а в Израиле администраторов и устроителей концертов хоть пруд пруди. На прощание он сказал мне: "Здесь, в Тель-Авиве, я стал законченным антисемитом". Не знаю... Мы восхищаемся Израилем и по сей день, хотя кое-какие гримасы нас тогда поражали.

- Еще примеры есть?

- В середине 70-х израильская лира стремительно падала в цене. По случаю инфляции вывоз валюты был запрещен. Организаторы гастролей заявили, что могут рассчитаться с нами только местными деньгами. Их можно либо поменять на черном рынке, либо потратить на какие-то товары. Считалось, что в Израиле выгодно покупать бриллиантовые кольца. Якобы они стоили намного дешевле, чем в Европе. За советом мы обратились к одной парочке из окружения Шабтая Колмановича. Они будто бы знали нас и даже жили в Москве по соседству. "Мы, Грабовские, встречались с вами у общих знакомых..." Но я не помнил этой фамилии. В Тель-Авиве они держали антикварную лавку. И этот "друг" Миша Грабовский предлагает: "Заходите к нам, поможем". Но мы же с Ларой умные, сначала прошлись по главной улице, посмотрели ювелирные магазины, потом попросили Мишу: "Пойдем с нами, потому что мы ни черта не смыслим ни в бриллиантах, ни в ценах". А он: "Да зачем вам куда-то идти. Садитесь. Сейчас все устрою". Ладно. Сидим, болтаем с его женой. Является минут через пятнадцать и вываливает на стол две горсти бриллиантовых колец.

- Короче, мы клюнули,- продолжает Лариса.- Вроде бы наши соотечественники, никто никому не обязан. Попросили совета, а он сразу вознамерился поправить на нас свое материальное положение. Эти кольца каким-то образом ему одолжили в магазине. Он убрал ценники, все характеристики и так, на голубом глазу, заправляет нам: "Этот камень - один карат, этот - полкарата...Это кольцо - три тысячи баксов, это - десять тысяч..." Такую ерунду пошел плести, думает, я буду хватать все без ценников. "Выбирайте, выбирайте..." - "А цена?" - "Договоримся. Ты, главное, смотри, чтобы нравилось". Ткнула пальцем: "Ну это?" - "Десять тысяч". Даже глаз не отвел. Я дергаю Эгила за рукав и по-латышски ему: "Спокойно, уходим, нам здесь ничего не надо".

Отмежевались от него. Зашли в солидный магазин и купили себе на память какое-то колечко с бриллиантом. За нормальную цену. Вот тебе и гримаса. Вроде знакомые, свои, а каждый норовит поживиться за твой счет.

- И они ходили за нами,- встревает Шварц,- очень навязчиво. "Что угодно? Чем помочь?" Когда мы открывали свой магазин в Грюнвальде, то не звали своих соотечественников: "Ах, купите у нас пару туфель". Если ты не можешь продать свой товар местному населению, тогда все - закрывай лавочку.

За деревьями вновь прогремел трамвай, напоминая о быстро текущем времени.

- Сигнал к обеду! - смеется Лариса. Спросив что-то у Эгила по-немецки, она снова перешла на русский: - Пойду Лорена спрошу.

Обеденную паузу мы заполнили визитом в "Ферстхауз Вернбрун" ("Лесной дом в Вернбруне"), куда поехали вчетвером. Это живописное местечко с рестораном на открытом воздухе. Ели равиоли и пили фирменное пшеничное пиво "Вайсбур", известное в округе с начала семнадцатого века и по вкусу напоминающее нашу брагу. Как самые замечательные минуты, проведенные в Мюнхене, останутся, вероятно, в моей памяти эти обеды и ужины - неспешные, сытные, хмельные.

Немного раскисшие, мы вернулись домой и после часового отдыха вновь впряглись в работу, но уже в гостиной, поскольку Лорен переключился с рояля на компьютер и в доме воцарилась тишина.

- Что у нас дальше по программе? - бодро продемонстрировал я готовность к слушанию речей.

- Все тот же 76-й год, Борис. Ты заметил, что мы стараемся придерживаться хронологии и рассказываем как бы все по порядку. На самом деле многие проекты созревали и готовились спонтанно, без всякого продуманного плана, наслаиваясь часто один на другой. Многие вещи делались, как и в Москве, одновременно, то есть наша работа шла в нескольких направлениях. Скажем, собирали израильскую программу и параллельно готовили латышскую.

- А между поездками "Полидор" дал мне поручение записать сингл "Варе либе" - "Настоящую любовь не забыть".

- Да, Лара. Но саму запись сделали все-таки после поездки в Австралию. Я расскажу позже об этом.

После израильских гастролей к моему старшему коллеге по радиостанции Вилису Скултансу приехал в гости очень богатый и влиятельный эмигрант из Австралии Карлис Лидумс. Нас познакомили, и он как-то в разговоре оборонил фразу: "Обязательно приезжайте с концертами к нам в Австралию". Зеленый континент! Это как-то сразу отложилось в памяти. К счастью, слова Лидумса не стали пустым пожеланием, он связал нас с австралийскими латышами, которые и организовали концерты Мондрус в апреле месяце.

Программа у нас была обкатана, мы ее лишь подновили после гастролей в Израиль. Вообще говоря, латышские бытовые песни, что пела Лариса, вызрели на русских корнях. Они шли от русских романсов еще со времен Первой мировой войны. И после революции латышские стрелки принесли на родину много мелодий из России, наложив на них уже свои тексты. Эти песни в период между двумя войнами зазвучали совершенно по-новому и обрели свою самостоятельную жизнь. Но культивировались и песни, возникшие на основе немецких мелодий.

- Словом, каждый "гегемон", проходя через Латвию, оставлял свой культурный отпечаток.

- Точно так. Лариса, надо отдать ей должное, не только ремесленнически выучила эти песни на языке оригинала. Она освоила и точно передавала национальную ментальность народа, чем доводила латышей до слез. Они рыдали на ее концертах. Потому что в их душах хранился и теплился сильный сантимент к своей родине.

- Этот сантимент,- уточняет Мондрус,- есть и у меня - и к Латвии, и к Москве, и к моей молодости.

- Благодаря в том числе и Ларисе, у молодых латышей появлялась мотивация к изучению своего языка. Родители приводили детей на концерты, чтобы они, услышав настоящий латышский язык, поняли, что и у их небольшого народа есть своя, особая культура.

Применительно к Австралии репертуар Ларисы также имел идеологическую направленность и был ориентировал на возбуждение у латышей чувства национального самосознания. Превалировали песни с политизированным содержанием, которые потом зал пел, как гимны, стоя. Кстати, учитывая и эти моменты, мы не стремились особо поддерживать какие-либо контакты с друзьями в Москве. Ведь наша латышская программа - это сплошная антисоветчина. А как еще квалифицировать воспевание непокорного духа латышей, которых поработил большой сосед? Но в этой артикуляции национальной ментальности легко угадывалось и другое: латыши не вообще против русских, но против советского владычества.

В начале апреля мы вылетели во Франкфурт, оттуда "боингом" сингапурской авиакомпании взяли курс на восток. Нас заверили, что сингапурская авикомпания - лучшая в мире. Действительно, обслуживание в "джумбо-джете" удивило нас. Красивые девочки в коротких юбочках, с необыкновенным азиатским шармом, без конца поили нас шампанским и французским коньяком, весь рейс шла кормежка вкусными вещами, показывались какие-то фильмы, продавались сувениры. Громадный салон был заполнен наполовину, и мы отдыхали, растянувшись на три кресла. Заново приходили ощущения недавно обретенной свободы.